– Здорово, отморозь!
Отвертка почувствовал, что сейчас осядет на пол.
– Здравствуйте, Михаил Николаевич. Можно два слова? Вы слышали…
– Весь город уже слышал. Сколько завалили народу, посчитали хоть?
Непроизвольно дернувшись, Эдик быстро огляделся вокруг. Но это было излишней предосторожностью – непонятливых здесь не держали. В радиусе пяти метров территория уже очистилась, люди Севы негромко разъясняли ситуацию посетителям. Рядом стоял только Ученый.
– Выхода не было, Михаил Николаевич, – глухо сказал Стерхов. – Нам это не надо было.
– Извините, я просто не успел предупредить, – заученно зачастил Отвертка. – Слишком быстро все залабудилось. Даже звонить было некогда, да и не расскажешь по телефону…
– И не рассказывай. Времени и так мало. Что теперь надумали? Точнее – кого?
Эдик переглянулся с Михаилом. Ученый молчал. Эдик переминулся с ноги на ногу:
– Может, сядем?
– Спасибо, не надо. Лучше уж постоять. Завтра в час дня едешь в «Светофор». – Перстень повернулся к Стерхову. – Знаешь место? Адвокатская контора… Там подойдешь к нашему, к Олегу Сергееву. Специалист по договорам дарения. Он предупрежден. С кем говорить в арбитраже, он тоже знает.
Стерхов кивнул. Отвертка уже не очень слушал. Тема срослась, можно переключаться на следующее.
– Через неделю въезжаешь на завод, весь юризм без тебя зачистят, – продолжал Перстень. – А финдиректора даю своего… И не дергайся. Мне твоих бабок не надо, но, похоже, рано тебе еще в свободное плавание. Много шуму создаешь, тезка.
Михаил едва не кивнул снова. Но сдержался. Промолчал.
– Теперь ты. – Перстень снова повернулся к Отвертке. – Тоже больше далеко не отскочишь – потом разгребаться себе дороже. Возьмешь сейчас у Севы телефон, отзвонишься завтра нашему Лене Самохвалову.
– Это из общества содействия правовой политике…
– Общества, общества… Содействия. Задолбали… Оформишься у него со своими зверями и ни шагу вправо-влево. Он там ноет, что его то ли красные затрахали, то ли нацисты, беспредел какой-то творят. Поможешь ему, в общем. Как журналист поможешь, – засмеялся Перстень. – Как ты это называешь? Журналист широкого профиля?
Эдик собирался что-то ответить, но Перстня уже не было рядом. Сева расчищал дорогу на выход. Стерхов устало опустился в ближайшее кресло. Отвертка же не нашел ничего лучшего, чем застыть соляным столбом.
* * *
Леся продолжала молчать.
– А еще Селезнев рассказал, почему так с тобой произошло, – говорить это было больно, но Стерхов продолжал – Антон через своих воров готовил захват завода. Она, конечно, в курсе была, нашла у Рожкина номер, сама ворам и позвонила. У них там не срасталось что-то. Вроде деньги, что Антон дал, просадили, а с ментурой для прикрытия захвата не договорились. Они вообще хотели завод чуть не штурмом брать… А тут она со своим предложением. Вот они и ухватились, в обход Антона, – и бабло отдавать не надо, и дело будет сделано. Четко просчитала, что, если они тебя возьмут, я брыкаться не стану, сразу все подпишу… И тетку-врача она сама нашла, сама ее туда и привезла, чтобы тебя… А теперь, как ни крути, сервисный центр «Мазерати» ей принадлежит. Там даже Арбитражному суду ловить нечего. Подписи-то Рожкина подлинные, он на это право имел, а она – единственная его наследница. По закону.
– Ну это мы еще посмотрим, – процедила Леся и посмотрела на Михаила сухими горящими глазами.
* * *
– Ну, здравствуй, подруга, – брезгливо морщась и присаживаясь на край дивана, устало сказала Леся.
– На помойке себе подруг ищи… – так же устало огрызнулась Настя и рыгнула.
Перед ней на заляпанном и залитом виски столике стоял захватанный жирными руками бокал, на углу примостилась забитая под завязку пепельница, рядом тарелка с объедками салями, утыканными окурками, возле дивана валялась пустая бутылка. И, кажется, впервые за десять лет знакомства она была не причесана. Рыжие волосы как-то сразу потускнели, потеряли упругость, блеск, будто пакля свисали на сгорбленные плечи.
Да и сама Настя выглядела какой-то помятой, немытой, постаревшей. Откуда-то вдруг появились морщинки, повисли брыли, ясные глаза помутнели, щеки ввалились, кожа казалась неживой, пергаментной. Шикарный шелковый халат, будто с чужого плеча, казался засаленным и залатанным, из-под него торчала как будто несвежая, давно не стиранная сорочка. Похоже, так она просидела всю ночь. В пору пожалеть страдалицу.
Леся без особого энтузиазма остановила ее:
– Да уймись ты!.. Мало тебе еще?
Ответ прозвучал так же вяло и невыразительно, совсем непохоже на прежнюю круть.
– Мало. Ненавижу вас всех, особенно тебя. И что они в тебе нашли такого? Ладно, Беседа-идиот, с него взять нечего, блаженненький…
Докончить она не успела. Удар по лицу наотмашь откинул ее к стенке дивана, голова глухо стукнулась о стену:
– Не смей о нем, дрянь!..
Анастасия потерла затылок:
– Ах, какие мы драматичные… – Она почему-то совсем не обиделась. Вытерла рукавом капельку крови в уголке рта и как ни в чем не бывало продолжила тем же скучным голосом: – А Ученый? А главное – Антошка. Он-то в тебе что такого увидел? Он же толк в телках знал.
Леся удивленно подняла брови.
– Анто-о-он?
– Анто-о-он… – плаксивым голосом передразнила Настя и встрепенулась – А ты не знала? Ну и овца… Он с ума по тебе сходил, придурок. Нашел, тоже мне, из-за кого. Меня чуть не убил из-за аборта этого…
Она замолчала.
Молчала и Леся.
– Ни о чем не жалею! – пьяно вскинула голову Настя.
Вышло это не очень эффектно. Раньше при таком жесте огненная волна энергично скользила назад, как бы усиливая правоту слов, а сейчас получилось, будто старая швабра топорщится. Не заметив оплошности, Настя продолжала:
– Не жаль мне тебя! Если бы не ты, я б с Мишкой жила, я б ему детей рожала!.. Он же меня любил, как безумный, пока ты не появилась. Что, что ты ему могла дать?!
Леся пожала плечами:
– Любовь, понимание…
– Кому это твое понимание нужно? Мужикам? Да им только и надо, чтоб в постели…
– Вот поэтому у тебя с ним ничего и не вышло…
– Ой, брось! Посмотри: кто я и кто ты! Твой папаша при Советах кем был-то? Слесарем, инженером? Что ты видела-то в жизни? Даже теперь. У меня семья, дети каждый год за границей отдыхают, у мужа карьера удачная, положение, и меня в городе все знают, в журналах фото печатают, интервью берут. А ты? До сих пор одеваться прилично не научилась, разговаривать с людьми не умеешь, связей хороших нет. И не будет никогда! Потому что ты – деревенщина, а меня с детства к настоящей жизни приучали.