— Где он листовку взял, не говорил? — насторожился Слобода.
— Они там на каждом углу налеплены, — глаза у Таньки закрывались от усталости, и она едва ворочала языком. — Завтрева он сам сюда придет.
— Кто?
— Дядька Андрей. Я ему дорогу обсказала. Обещал быть.
— Уходить мне надо, — поднялся Семен. — Нельзя ему было говорить, где я.
— Куда же ты? — встала в дверях хозяйка. — Темно уже.
— В лес, там пережду. Если немцы появятся, говорите, что ничего не знаете, а если он один придет, Колька за мной сбегает, — надевая пальто, ответил Слобода. — Так надежнее. А бумагу, что я дал, заройте.
— Я все не так сделала? — открыла глаза Танька.
— Ничего, — попытался успокоить ее Семен. — Будем надеяться, обойдется. Опыта у нас с тобой нету, а осторожность мы должны соблюдать. Время сейчас такое. Никому довериться до конца просто нельзя.
Колька вызвался проводить Слободу, чтобы знать, где потом искать. Вместе вышли на задворки, пробрались овражком к опушке, углубились в лес.
После тепла избы в лесу казалось страшно холодно от пронизывающего ветра. Да еще не оставляли мрачные мысли, от которых пробирал озноб, — а ну как девчонка хозяйки пришла не туда, или попала совсем не к тем людям? Мало ли что могло произойти на явке подпольщиков, пока Сушков сидел в камере смертников? Хотелось бы, конечно, верить в лучшее, но кто может точно знать заранее, как все повернется? Страшно оставлять приютивших тебя людей одних в ожидании возможной беды, однако самое правильное, что он сейчас может сделать — уйти в лес, чтобы не подвергать их еще большей опасности, поскольку защитить он все равно не способен.
Мальчик показал ему кучу валежника, под которой оказалось подобие сухой берлоги, закрытой почти со всех сторон сучьями. Наломав еловых лап, они застелили ими берлогу, и Семен залез в нее. Колька завалил его сверху хворостом и ушел, пообещав обязательно наведаться завтра и принести хлеба.
Съежившись на еловых лапах и спрятав лицо в поднятый воротник пальто, пограничник долго не мог успокоиться — идти ли завтра обратно в деревню, если прибежит Колька и скажет, что объявился Андрей? Как говорить с ним, если тот и правда придет? Казавшееся раньше таким простым — только попади на явку, — теперь предстало в совершенно ином свете, тревожило, да что тревожило, просто пугало, заставляя сжиматься от страха сердце. Наверное, надо было как следует все заранее несколько раз продумать, прежде чем сразу же поддаваться на показавшееся самым легким выходом предложение хозяйки отправить в город дочку. Поторопился ты, Семен, ох, поторопился!
А если иначе нельзя, если бездарно теряешь время, когда там, далеко за линией фронта, командует людьми изменник, если необходимо передать полученные сведения нашим как можно скорее?
Сушков не мог лгать — зачем ему обманывать такого же смертника, стоя на краю могилы? Зачем давать адрес проваленной явки, заранее обрекая нa забвение доверенную товарищу по камере информацию, добытую у немцев практический ценой собственной жизни? На ее уничтожение и исчезновение, если она попадет в руки врага? А старого хромого переводчика потом казнили во дворе тюрьмы. Что он хотел крикнуть, но не смог? Наверное, все его помыслы были об оставшемся в камере Семене Слободе…
* * *
Колька пришел, когда солнце стояло уже высоко над деревьями. Отвалив хворост, он помог выбраться из берлоги замерзшему Семену, сунул ему в руки краюху хлеба, луковицу и вареную картофелину и просто сообщил:
— Пришел.
— Кто? — поперхнулся Слобода, успевший откусить от краюхи.
Он прекрасно понимал, о ком идет речь, но хотел выиграть у самого себя лишние минуты, чтобы собраться с мыслями. И вдруг мальчик не о том?
— Мужик из города, — удивленно ответил Колька.
Чего это с дядькой Семеном, не понимает, что ли, о чем ему толкуют?
— И… как он?
— Обычный, — мальчик пожал плечами и сплюнул. — Мужик как мужик. Небритый, рыжий, старый.
— Исчерпывающе, — усмехнулся Слобода, неторопливо доедая скудный завтрак. — Рыжий, старый…
Идти или не ходить? А почему, собственно, не ходить: сам просил о встрече, человек до тебя добрался, а ты начнешь от него прятаться со страху? Но ведь он имеет такое же право, как и ты, не доверять, и может так же всего опасаться. У хозяина явки подпольщиков не меньше оснований для подозрения и недоверия.
Решившись, он вытер руки о пальто и первым пошел к деревне. Засунув руки в карманы своего долгополого пиджака на вате, следом заторопился Колька, едва поспевая за широко шагавшим Семеном.
К избам вышли опять через овражек. Пробираясь задами к дому, пограничник немного успокоился и подумал, что никто его не заставляет доверять тайну этому Андрею — стоит поглядеть на него, поговорить, а потом уже раскрываться.
Гость из города сидел в хате за столом. Увидев вошедших, встал, подал руку.
— Грачевой, — привычно назвался Семен.
— Андрей, — пожал его ладонь гость.
Он оказался не так уж стар и не бородат, как определила Танька, а просто зарос многодневной рыже-седой клочковатой щетиной. Одет в обычную полосатую рубашку с мягким отложным воротничком, мятый костюмчик из дешевой ткани, старую фуфайку и поношенные ботинки. Темное пальто и шапка лежали рядом, на лавке.
— Куришь? — Андрей достал кисет, но тут же затянул его тесемку. — Не стоит смолить в избе, не ровен час заглянет кто, учуят. Пошли на двор, там и побалакаем, а малец погуляет, поглядит вокруг.
Колька выскочил на улицу. За ним вышли Семен и Андрей.
Присели на выбеленное солнцем и дождями толстое бревно-колоду около сарая, свернули цигарки. От первой затяжки у Слободы сладко закружилась голова — как же давно он не курил табачок, как заскучал по его теплому дымку! Рот наполнился слюной, в горле заскреб кашель, а на глаза навернулись слезы, но потом стало легче.
— На дорогах немчуры полно, — глядя вдаль, словно сам себе, сказал гость. — Правильно сделал, что сам в город не пошел. Зачем хотел встретиться?
— Рискнул вот, — криво улыбнулся Семен. — Нужда заставила.
— А ты себя не казни, — покосился на него Андрей, — мы тут все рискуем, потому как под немцем живем. Дело говори, а то мне засветло надо вернуться. Кто тебя ко мне послал?
— Знакомый. Дмитрий Степанович.
— Где он? — насторожился гость.
— Повесили, — не стал скрывать Семен. — Он мне успел адресок сказать и нужные слова шепнул.
— Так, — помрачнел гость. Он дососал цыгарку, тщательно втоптал в мягкую землю окурок и положил ладони на колени. — Каков Дмитрий из себя?
— Хромой, вежливый очень. Били его сильно на допросах, — закашлявшись от едкого махорочного дыма, ответил Слобода. Помолчал, раздумывая, что бы еще сказать о покойном Сушкове, но говорить вроде больше нечего. — Да, — вспомнил пограничник, — он еще говорил, что у немцев служил переводчиком, хотел в тот день, когда его взяли, с кем-то срочно повидаться, да не успел. Просил встретиться с вами и сказать об его судьбе. Обнадежил, что могу попросить у вас помощи.