Я прекрасно понимаю, что нужно подниматься на ноги. Нужно начинать ходить. И нужно учиться ходить без костылей. Привыкнуть к ним не сложно, сложнее научиться ходить без них. Я все прекрасно понимаю, но сил для этого у меня все равно нет. И самое печальное, что виной этому не какие-нибудь красивые девушки, а моё безволие. И это очень грустно.
Шафи говорит, что заживать ноги будут долго. Какие-то проблемы с костной тканью. Но раскисать не стоит. Все самое трудное уже позади. Осталась совсем ерунда. Научиться ходить заново. Это просто. Любой годовалый ребенок с этим справится. А уж я-то тем более.
Мне трудно с ним не согласиться. Любой годовалый ребенок, действительно, справится с такой задачей. Проблема в том, что, возможно, мне еще нет и года. Скорее всего, я новорожденный. Мне месяца два от силы. До этих годовалых гигантов мне еще далеко. Чем же иначе можно объяснить, что у меня ничего не получается?
Сейчас самое время уйти куда-нибудь в безлюдную степь, или подняться высоко в горы. Чтобы немного побыть одному. Нет ничего невозможного для людей, говаривал мой друг, Гораций. И вот я нахожусь на горе высотой в тысяча шестьсот сорок один метр. Внизу расстилается степь Татарангзар. Но только одному побыть не получается. И это очень плохо. Плохо, что бойцы видят, как я ковыляю на костылях. Как падаю. И что у меня ничего не получается. Это очень стыдно. Нет, учиться ходить нужно в одиночестве. Чтобы никто этого не видел. Чтобы никто не слышал, как ругается новорожденный, когда у него ничего не получается. Но наши желания не всегда сбываются.
Зато теперь мы подолгу сидим с Шафи в канцелярии роты, болтаем. Свои шифровки он теперь передает командиру станции радиоперехвата сам. Без моей помощи. Вся конспирация летит к черту. Думаю, что и постоянные приходы Шафи на заставу в глазах местных жителей ему совсем не на пользу. Но, как говорится, жена Цезаря вне подозрений. Шафи эти мелочи волнуют меньше всего. Сейчас ему важно поставить меня на ноги. Я не против этого. Хотя и понимаю, как дорого это может стоить Шафи. Афганистан — прекрасная страна. Здесь все просто и понятно. Натуральный обмен. Жизнь за жизнь. Хочешь спасти жизнь друга, готовься отдать свою. Я понимаю, что, спасая меня, Шафи рискует своей головой. Но по-другому Шафи не может.
Зато он рассказывает мне последние новости, передает весточки от Лейлы. Иногда с ним на заставу приходит и маленький Абдул. Абдул очень удивлен, что я ранен. Он очень ко мне привязался в последнее время. Считает, что со мной не может случиться ничего плохого. И, что табиба (доктора) не могут ранить. Малыш не знает старой русской поговорки: у нас сапожник всегда без сапог. И наши доктора бывают ранеными и больными не реже своих пациентов. Особенно военные доктора. И уж тем более те разгильдяи, которые под них только маскируются.
Иногда они приводят с собой Хуай Су. Шафи говорит, что мне полезно на нем кататься. Думаю, что ослик по этому поводу думает совершенно иначе. Но, кто интересуется его мнением?! И я действительно с огромным удовольствием катаюсь на нем по заставе. С удовольствием и с песнями. Точнее с одной. На ум постоянно приходят одни и те же слова:
«Мы красные кавалеристы и про нас
Былинники речистые ведут рассказ…»
Настроение после этих поездок всегда поднимается, и чувствую себя я гораздо лучше. Понемногу стараюсь отвыкать от костылей. Жалко, что нет трости. Вместо неё приходится ходить с минным щупом. Он не очень удобен, зато и в глаза не так бросается.
А по ночам плачу, как последняя девчонка. Мои дневные прогулки не проходят даром, боль нестерпимая. Плачу от бессилия. Плачу потому что у меня ничего не получается. Но если днем я пытаюсь не показывать вида, ночью меня никто не видит. Говорят, что настоящие мужчины никогда не плачут. Вам виднее. Я не знаю, что вместо этого делают настоящие мужчины? Особенно по ночам. Откуда мне знать. Я по ночам плачу. Мне можно. Я не настоящий.
Зато днем, после очередной перевязки, Шафи передает мне привет от Сан Саныча. Я уже ничему не удивляюсь. Афганистан слишком маленькая деревня, чтобы люди, однажды здесь побывавшие, не знали друг друга. А Сан Саныч работал в Афганистане еще при шахском режиме. И все равно их знакомство для меня приятная неожиданность. А еще Шафи рассказывает мне очередную историю. О днях давно минувших. О Куликовской битве. Он постоянно рассказывает мне о ней что-то новое.
О Куликовской битве написано не мало. Но один её эпизод остался многим неизвестным. Почему в этом походе войско Мамая передвигалось от Красивой Мечи до Куликова поля с такой медлительностью? Не свойственной прежде татарам.
Ответ на этот вопрос долгие годы хранился в Троице-Сергиевой лавре. Многие помнят имена князей, ближайших сподвижников Дмитрия. Об их дружинах и народном ополчении. О монастырских полках известно меньше. И практически ничего не известно о монахах присланных Сергием Радонежским к великому князю с благословением. И негласным наказом сохранить жизнь князя в битве.
Нет, о братьях Пересвете и Ослябе наслышаны многие. Но многие ли задавались вопросом, почему монах Пересвет вышел на поединок с Темир-мурзой? Неужели у князя не было лучших воинов? Почему после битвы посольство в Византию возглавил монах Ослябя? Неужели у князя не было более достойных сподвижников? Ответ найти не трудно. Да, не было. Лучших воинов и более достойных сподвижников. Чем эти семь монахов, пришедшие с Пересветом. Пришедшие от отца Сергия.
Но только Карпа Олексина да Петрушу Чуракова отпустил Пересвет с Семеном Меликом в третью стражу. Монахи были родом из-под Коломны, места эти знали. У отца Сергия ходили в ближайших сподвижниках не за премудрость книжную, а за подвиги ратные, которыми прославились еще до пострижения. В обители обучали они отроков искусству воинскому, ратному. Провожал их отец Сергий словами из Нового Завета: «Не берите ни мешка, ни сумы, ни обуви и никого на дороге не приветствуйте». Слова эти через несколько столетий станут девизом русского спецназа. Ибо в них заложена суть его работы и самый большой его секрет.
Кроме наблюдения за войском Мамая была у третьей стражи еще одна задача. Но о ней знал только Великий князь. Потому и посланы были вместе со стражей монахи. И два воза с гостинцами от Великого муллы Сергия Радонежского Мамаю. И его воинам. Лежали в возах, не один день кованные монастырскими кузнецами, подарки татарским воинам. На долгую память о Руси. Ибо назывались эти подарки «чесноком». И оставляли о себе долгую память не только у татарских коней, но и у всадников. Правили возами Игнатий Крепя и Фома Тынин.
А навстречу страже уже двигалось бесчисленное татарское войско. В голове каждого тумена шла сторожевая сотня. Впереди сотни — десять лучших воинов. Так учил Великий Чингисхан. И впереди всего татарского войска шла лучшая сотня. Сотня Кавыя.
Десять его воинов, следующие в дозоре, наткнулись на небольшой родничок, бьющий у самой дороги. Спешились лишь на пару минут, напоить лошадей. Коней не расседлывали. Времени на то не было. Сзади, на расстоянии полета стрелы уже подходила сотня Кавыя.