Мои подозрения подтверждает и Шафи. Мужчин забрали только для того, чтобы перевезти часть продуктов в Карабагкарез. В этом кишлаке стоит банда Карима. Одна из самых крупных в нашем районе. Возможно, что через пару дней дехкане вернуться.
Наконец-то появляется возможность поговорить с Шафи без свидетелей. Я с удовольствием думаю, что смогу произвести на него благоприятное впечатление своим английским. Человеку, который учился в Оксфорде, будет приятно вспомнить язык своей молодости. Как хорошо, что Сан Саныч заставил меня немного освежить мои знания английского. Сейчас это очень даже к месту!
Увы, удивлен не Шафи. Есть в этом доме кому удивиться и без него. Только не говорите, что вы уже привыкли ничему не удивляться! В этой жизни. Я тоже привык. Но только не сейчас. Шафи обращается ко мне на чистом русском языке.
— С прибытием вас, Сережа. Давно ждали.
Я в шоке. По-моему даже в разведуправлении не знают, что Шафи в совершенстве владеет русским языком. Он не перестает меня удивлять. Вызывает удивление и последняя фраза»… ждали», сказанная во множественном числе. Понятно, что он работает не один. Непонятно другое — почему для установления связи с ним и его людьми потребовалось идти по такому сложному пути. Включать в цепочку нового человека, меня. А не ограничиться, к примеру, радиостанцией.
Он и не пытается посвятить меня в эти проблемы. Я должен знать ровно столько, сколько необходимо для выполнения задачи. То, что эта задача мало связана со сбором информации — мне уже понятно. Шафи нужен связник. А еще ему нужен официальный канал выхода на советские войска. Чтобы можно было решать возникшие проблемы, используя их огневую мощь. Судя по всему, мои занятия военно-медицинской подготовкой в Ашхабаде оказались напрасными. Для моего легендирования они не понадобились.
Да, Шафи действительно классный специалист по джен-дзю-терапии. Но в разведуправлении не учли одного — на Востоке нельзя так просто стать учеником. Знания передаются по наследству, от отца к сыну. Один учитель — один ученик. Знания — слишком большое богатство, чтобы ими можно было разбрасываться направо и налево. Это достояние рода. Такова традиция! Право стать учеником, нужно заслужить. А это совсем непросто!
Но у меня есть маленький шанс. Совсем ничтожный! У Шафи нет сына. Девушка, которая приносила подносы с едой в день нашей первой встречи, его единственная дочь. Её мама погибла три года назад в автомобильной катастрофе. По шариату мужчине разрешается иметь четырех жен, но видно Шафи — большой однолюб. В его сердце есть место только для одной женщины. Раньше это место занимала его жена, теперь — дочь.
Девушку зовут Лейлой. Но чтобы уберечь ребенка от сглаза в афганских семьях детей обычно называют не именами, а ласковыми прозвищами. Есть такое прозвище и у Лейлы. Шафи называет её «Джуй» — Ручеёк. Её голос действительно напоминает журчанье ручейка.
У афганцев не принято восхищаться детьми, их красотой или здоровьем. Это исключительно опасно для ребенка, ибо злые духи только этого и ждут. Чтобы послать на него болезни и несчастья.
И уж тем более не принято у афганцев, спрашивать имя дочери. Интересоваться её здоровьем, либо спрашивать, почему её нет.
К моему великому сожалению Шафи — не афганец. Да и на пакистанца он не очень-то похож. Слишком много лет провел он вдали от этих мест. В Англии, Китае, Японии. Вместе с дочерью. Видно, что обычаи этой страны даются девочке нелегко — пока мы разговариваем с Шафи, её темноволосая головка несколько раз появляется в дверном проеме.
По окончании беседы Шафи разрешает ей войти в комнату.
— Вы извините мою девочку, очень уж она любопытна. Нелегко ей здесь приходится. Джуй, милая, где ты там?
В комнату неспешно входит настоящая леди. В красивом шелковом платье девочка выглядит очаровательной феей. Она мило улыбается. Маленькая хозяйка большого дома.
— How do you do? May I offer you some cake and tea? (Как ваши дела? Могу я предложить вам кекс и чашку чая)?
— How do you do? Yes, please. Thanks. (Как ваши дела? Да, пожалуйста. Спасибо).
Через несколько минут Лейла приносит пиалы, фарфоровый чайник и небольшой медный поднос с печеньем. Пока отец не говорит ей «Кыш!», она, пользуясь моментом, наливает нам чай в пиалы и присаживается рядом. Нелегко Шафи сказать своей дочери «Кыш». Он разрешает ей остаться.
Я его прекрасно понимаю. Девочке, большую часть своей жизни проведшей в светских кругах, нелегко соблюдать законы шариата. Ходить в парандже и сидеть в своей комнате. Она живет в Афганистане третий год, но страна не стала для неё родной. Шафи не разрешает Лейле выходить за стены крепости. Это для её же безопасности, но в двенадцать лет такая безопасность страшнее любой тюрьмы.
Лейла страдает без общения. Пока мы пьем чай, она беспрестанно что-то щебечет. Словно спешит выговориться. Но мне пора собираться. Девочка это моментально чувствует.
— Need you go so soon? (Вам обязательно нужно так скоро уходить?)
Конечно же я остаюсь еще на несколько минут. Но Шафи отправляет её в свою комнату. У нас еще есть дела.
Лейла прощается.
— Good-bye, Mister.
— Good-bye, Leila.
Она на мгновение оборачивается и медленно по слогам произносит одно слово: «Серьёжа». Новое слово дается ей нелегко. Но все-таки дается. Она улыбается и, смеясь, убегает из комнаты.
Очаровательный ребенок. Представляю, как переживает за неё Шафи. Он передает мне очередную шифрограмму. И просит в следующий раз принести топографическую карту нашего района. Ему нужно определить точные координаты нескольких целей.
Выясняется, что в Калашахи Шафи перебрался по личному указанию Ахмад Шаха. Я помню, что они старые друзья. Но их взаимоотношения мне еще не совсем понятны. В старом альбоме у Сан Саныча я видел фотографию их третьего друга. Сейчас он занимает очень высокий пост в афганской армии. Носит генеральские погоны. На снимке он одет в форму майора Советской Армии. Что объединяет офицера Главного разведывательного управления, главаря моджахедов и простого дехканина Шафи? Кроме дружбы? Непонятно.
Вообще-то на фотографии у Сан Саныча стоят в обнимку три человека. Сам Сан Саныч и два майора. Лица у майоров приметные. Один из них работает сейчас в Афганистане большим военачальником, второй — совсем недавно погиб в Иране. В должности вождя крупного племени курдов. Довольно интересная должность для советского офицера. Просто удивительно, как могла сохраниться такая фотография.
Я показываю Шафи свою ночную работу. Свой первый, сделанный своими руками, нож. Я пытался повторить форму охотничьего ножа. Но моя работа не произвела на Шафи абсолютно никакого впечатления. Для чего он дал мне такую работу не совсем понятно. Видно у него какие-то свои планы. Возможно, он ко мне просто присматривается. Или, может быть, у него дома просто закончились столовые приборы. Ножи, например.
Шафи задает лишь два вопроса. Для чего я сделал нож? И почему именно такой? Я отвечаю, этот нож предназначен для работы в ближнем бою, а форма его определена предназначением. К этим вопросам я не готов. Хотя и понимаю, что пока не найду на них правильных ответов — не смогу выполнить задание Шафи.