— А это полное дерьмо! — заявил Сева. — Тебе вообще-то приходилось читать книги, Вечер?
— Приходилось.
— Назови парочку.
— Ремарка. Все, что нашел. Еще этого… Фицджеральда…
Сева чуть удивленно взглянул на Вечера.
— Это действительно книги!
После ужина Сева предложил прогуляться и достал из буфета пистолеты, которые в один из приездов вручил им Директор.
— На всякий случай, — сказал он тогда, и Сева сразу помрачнел'.
— Неужели все настолько серьезно? — спросил он, вертя в руках два новеньких «макара».
Они сунули пистолеты в карманы, вышли за калитку и двинулись к опушке березовой рощи. Стоял тихий летний вечер.
— Как-то не в радость вся эта природа, — произнес Сева. — Пистолеты карманы тянут. Скорей бы все это кончилось.
Директор появился через неделю, на скромной бежевой «девятке».
— Маскируется, — отметил Сева, глядя на машину через окно веранды, и пошел ставить чайник.
За чаем Директор сообщил, что турнир состоится через пять дней.
— Все сделано так, чтобы этот мухомор Игорь Сергеевич и понятия не имел о том, с кем придется встретиться его ставленнику. На турнир заявлена совсем другая фамилия. Перестановка произойдет в последний момент, когда он уже ничего не сможет сделать.
— С кем именно придется драться? — спросил Сева.
— С Пешинским, — ответил Директор и устало потер лицо. — Наконец-то. — Затем он невесело подмигнул им обоим. — Ожидание смерти хуже самой смерти.
— Зачем же так пессимистично, — сказал Сева.
— Шутка, — ответил Директор и добавил: — Все, больше никаких тренировок. Отдыхай.
Вечер молча кивнул.
— Нервничает папа, — сказал Сева, глядя вслед отъезжающей «девятке». — Похоже, Пешинский действительно грозный противник.
— Пешинский, это который из них? — спросил Вечер.
— Плейбой. Помнишь, тогда в ресторане слева от Игоря Павловича сидел?
Пять дней Вечер ничего не делал. Он пытался читать книги, которые лежали на подоконнике, и каждый раз с удивлением обнаруживал, что Сева прав.
— Это же надо, — произнес он в конце концов, — целая гора дерьма!
Сева довольно расхохотался.
Погода была теплой. По вечерам они пили чай на высоком крыльце и наблюдали, как за лес в полной тишине медленно садится солнце, окрашивая верхушки деревьев. Говорили обо всем, но только не о предстоящем бое.
В день турнира Директор приехал с самого утра.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он Вечера.
— Прекрасно! — ответил тот.
— Это хорошо, — Директор внимательно оглядел его и сказал: — Обстоятельства вдруг изменились. Игорь Сергеевич выставил обоих бойцов. Мозги надо выбить обоим.
«Час от часу не легче», — подумал Вечер и спросил:
— Не понимаю, он что, хочет стравить их между собой?
— Не совсем так, — Директор некоторое время наблюдал, как играет под солнцем перстень на его безымянном пальце, а потом продолжил: — Он полагает, что на этом турнире им не найдется равных и оба выйдут в финал. И вот тогда между ними начнется острая борьба за первое место — нокауты, нокдауны, красивые удары и прочее. Зал будет орать в восторге, не понимая, что это всего лишь спектакль. В конце концов кто-то из них проиграет с отставанием в одно очко. Все будут понимать, что бойцы равны, и когда через некоторое время им устроят еще один поединок, на него валом попрет народ. Так делается этот бизнес. — На губах Директора играла непонятная улыбка, и Вечер подумал, что этот человек непроницаем, как бельгийский сейф.
— С Пешинским ты встретишься в первом же бою, — продолжал Директор. — Не представляешь, какой будет для него удар, если он не попадет даже в четвертьфинал. Ему еще никто не бил как следует морду. Постарайся, Вечер. Нам как никогда нужна эта победа, иначе все полетит к чертям. И еще — в зал каждый из нас войдет как зритель, по билету, вместе с толпой. Иначе мы вообще можем туда не попасть. Не дадут. Нас будут искать, шаря по всем раздевалкам, но вряд ли кому придет в голову, что мы находимся на трибунах. У тебя, Вечер, будет место недалеко от ринга. Как только объявят твой выход, поднимайся и иди. Разденешься на ходу. Пока публика опомнится, ты уже будешь за канатами.
— А потом, после боя, если я выиграю?
— Если выиграешь, тебя возьмут под опеку. А если проиграешь, ты никому уже не будешь интересен. Ни одной, ни другой стороне. Голову будут снимать с меня. Одевайся.
Директор вытряхнул из сумки необъятные голубые джинсы с подтяжками, широченную черную майку, бейсболку и летние шлепанцы. Потом положил сверху красные трусы. Когда Вечер оделся, он оценивающе оглядел его.
— Натяни бейсболку поглубже, на самые глаза. Чтобы козырек прикрывал лицо. Вот так.
Потом Директор повернулся к Севе.
— Теперь наша очередь. — Он достал из сумки две пары темных очков в разных оправах и два парика.
Дворец спорта сверкал стеклом, отражавшим лучи вечернего солнца.
Оставив машину на парковке, они разошлись в разные стороны. Вечер первым направился к зданию. Перед входом толпился народ, и он, слившись с толпой, медленно вошел внутрь. «Если нас ждут, то, скорее всего, с черного хода», — думал он, но тем не менее старался как можно ниже держать голову. Пройдя на трибуны, Вечер нашел свое место, сел, посмотрел на ринг и вдруг впервые почувствовал, что ему не хочется туда. Сидеть бы здесь в полумраке, никому не нужным и невидимым, и смотреть, как лупят друг друга два психа, решивших таким экстраординарным путем зарабатывать себе на жизнь. Глядя на ринг, он вдруг обнаружил, насколько отчетливо виден отсюда человек в перчатках. Каждое его движение, полное сил или уже бессильное, на грани краха.
Потом рядом с ним сели три девицы и парень. У всех дорогое барахло, загар, который никогда не получишь в Москве, независимые позы и некоторая надменность в лицах. «Золотая молодежь, — подумал Вечер. — Те, кому везет с рождения, и даже если не везет впоследствии, все равно папиных денег с лихвой хватает, чтобы завалить все ямы, возникающие на их жизненном пути». Все четверо без конца говорили о каком-то Володе, а через десять минут, когда объявили выход Пешинского, они захлопали в ладоши и закричали: «Володя! Володя!»
Вечер понял, о ком шла речь, и на какой-то момент позавидовал Пешинскому. «Вот почему так — одним все, а другим ничего?» — подумал он.
Пешинский шел к рингу в сопровождении свиты из восьми человек. Его лица, полускрытого капюшоном, почти не было видно.
«Играет в таинственность, весь в себе, — подумал Вечер, презрительно щурясь. — Идиот, тебя же чуть ли не полгорода знает». Когда объявили его выход, он встал и, прежде чем идти, обернулся к соседям.