– Никогда не предполагал, что Кукушонок способен думать.
Арфарра ответил:
– У него хватило времени подумать в камере. А у вас хватило глупости его выпустить.
Помолчал и добавил:
– Это безумие! Народ всегда стремится к соблюдению закона, а знать – к господству над народом, и интересы их нельзя примирить. И король – зависит от знати и бессилен, а государь – опирается на народ и побеждает. А знать – знать обманет народ.
Один из сотников охраны снял с плеча колчан с рогатыми стрелами, ободрал королевское оперение, белое с двумя черными отметинами, и сказал:
– Я согласен подчиняться королю, но не ста двадцати лавочникам, выбранным в какой-то там Совет.
Изломал стрелы и ускакал.
Король благосклонно посмотрел ему вслед, ухмыльнулся и спросил:
– Это чего ж Кукушонок хочет?
Начальник тайной стражи, Хаммар Кобчик, подошел к королю и сказал:
– Он хочет жениться на вашей сестре и стать во главе Выборного Совета. Глава Выборного Совета будет издавать указы, а король будет указы подписывать, как секретарь.
– А… Ну-ну, – усмехнулся король.
Марбод Кукушонок читал статью за статьей, пока не начался третий прилив и не прошли часы, благоприятные для совета.
Все пошли варить пищу и трепать языками. Многие считали, что прав Марбод Белый Кречет, потому что обвинителя Ойвена вчера побили, говорят, хворостиной. Другие считали, что прав советник Ванвейлен, потому что в замке Ятунов недаром выпал кровавый снег и два дня не таял.
– Зато, – возражали им, – Марбод Кукушонок женился на горожанке.
Тодди Одноглазый, из бывшей свободной общины Варайорта, покачал головой и сказал:
– Однако, зря Марбод Кречет всех чужеземцев обидел. Вот советники Арфарра или Ванвейлен – разве это плохо? Другое дело пиявки всякие вроде Даттама. А вот у нас соседняя деревня – вот их бы передушить, хуже чужеземцев.
В том, что Марбод Кукушонок не того чужеземца обидел, сходились все.
Марбод Кукушонок подскакал к Даттаму и спросил тихо:
– Ну что? Остается ли ваше предложение в силе?
– Разумеется, – ответил Даттам. – И, конечно, новый король Варнарайна не обязан быть связан этим самым… выборным советом, который он навязывает королю старому.
Никто не слышал этого разговора, однако Бредшо, улучив минуту, спросил у Даттама:
– Что ж? Верите ли вы, что Марбод Белый Кречет добьется, чего хочет?
Даттам сел на старую, раскрошенную ступеньку амфитеатра, поковырял камешки.
– Еще нигде, – ответил он, – и никогда в мире выборные советы не управляли целой страной… Я видал, как пытались создать новое и небывалое, и видал, чем это кончалось.
Бредшо поглядел и сухо заметил:
– Я заметил, что чудеса время от времени происходят в природе. Почему бы им иногда не случаться в истории?
Даттам засмеялся и ответил для Даттама весьма неожиданно:
– Новое рождается не на торжище или собрании, оно рождается в тишине.
* * *
Всю дорогу советник Арфарра ни с кем не говорил, а внимательно читал копию новой хартии. Во дворце Ванвейлен и Арфарра прошли в третий кабинет. Ванвейлен, по привычке сел за низенький столик для игры, развернул перед собой свиток. Арфарра убедился, что они одни, и, против обыкновения, мягко ходя по ковру, спросил:
– Ну, и что вы об этом думаете?
Ванвейлен разглядывал подписи под прошением.
– Я думаю, что мы победили, – сказал Ванвейлен, – я, конечно, не знаю, как ему это удалось, потому что сеньоры вовсе не глупы, и, не будь города так сильны, никогда бы этих подписей не поставили. Ну и, наверное, все были пьяны и веселы, и знали, что Марбод Белый Кречет владеет приемом, «орел взлетает на небеса» и «ящерица ловит муху», и меч его – как молния, и дыхание его коня как туман над полями… Вы сами говорили мне, что лучший полководец тот, кто выиграл войну, не начав. И вы этого добились, потому что самый страшный ваш враг – встал на вашу сторону и на сторону народовластия.
Советник сел в кресло и стал оглядывать стены. Третий кабинет был его любимый: гобелены, синие с золотом; золотое зеркало у потайных дверей, и рисунок на гобеленах подчинялся не законам живописи, а законам повествования: художник рисовал зверей не так, как они есть, а так, как ему было важно – кое-где прорисовал скелет, а кое-где не нарисовал хвоста, а глаза и усы, как самые важные части, изобразил во всех местах тела по много раз.
Советник Арфарра поглядел на Ванвейлена и спросил:
– Какого – народовластия?
Вопрос был вполне уместный. Отчет о последнем случае народовластия, приключившемся в городе Мульше две недели назад, лежал у Ванвейлена на рабочем столе и заканчивался так: «И как только они показывались, народ схватывал их и без жалости убивал, так что многие погибли по наговору соседей и еще больше – из-за денег, данных в долг».
– Такого, – cказал Ванвейлен, – при котором то, что касается общего блага, решается общим волеизъявлением; при котором гражданами правят те, кто ими избран, как предлагает Кукушонок, и при котором люди не опасаются утратить имущество и преумножают его ремеслом и торговлей, которых вы поощряете.
– Я, естественно, поощрял торговлю, – сказал Арфарра, – ибо нет ничего, что бы так разрушало существующий строй. И я поощрял города, ибо они – противники знати.
Ванвейлен побледнел и сказал просто:
– Я думал, вы стремитесь к народовластию.
Арфарра усмехнулся:
– Знаю, что вы так думали.
Арфарра-советник помолчал. Желтые его глаза – глаза коренного жителя империи – казались каплями расплавленного золота на бледном воске лица.
– Да, – продолжал Арфарра, – народовластие – неплохая форма правления для маленького города. Там оно способствует по крайней мере тому, чтобы каждый был обеспечен куском хлеба, каждый гражданин, то есть. Без поддержки сверху век его, однако, короток и там. Возьмите Кадум. Как он попал под власть графов? Люди дрались храбро, но злой рок преследовал кадумских военачальников, рок под названием народное собрание: и не было ни одного, который не был бы устранен после выигранной битвы и не казнен после проигранной. В таких городах много выдающихся людей, и все они – изгнанники.
Лицо Ванвейлена, вероятно, было ужасно в эту минуту. Арфарра заметил все и понял как подтверждение своих старых догадок.
– Да-да, – сказал он, – вот и с вами произошла подобная история, хоть вы и стесняетесь о ней говорить. Это делает вам честь, что вы, несмотря на изгнание, не отказываетесь от приверженности строю родного города. Но поверьте, – ваш политический опыт ничтожен из-за молодости ваших городов. История здешнего материка насчитывает тысячелетия, – и в ней еще не было примера народовластия в рамках большой страны. Так что выбор может идти лишь между страной, где государь опирается на закон, и страной, где власть государя ограничена беззаконием.