За письменным столом сидел человек, углубившийся в чтение. Он, кажется, действительно был очень захвачен текстом раскрытого перед ним манускрипта, поскольку не сразу отреагировал на появление хозяина библиотеки.
Когда он поднял голову, дон Антонио увидел то, что боялся увидеть больше всего на свете. Густые, сросшиеся на переносице брови, пронзительно синие глаза, немного крючковатый нос. Ворон с небесным взором.
— Здравствуйте, дон Антонио.
Все поплыло перед глазами губернатора, как пишут в романах. И он начал медленно оседать с явным намерением потерять сознание на полу своей каюты.
Обладавший настоящей корсарской реакцией корсиканец с кольцом в ухе не дал ему это сделать. Он подхватил обмякшее тело под мышки. Но тут произошел маленький казус. Дело в том, что корсиканец держал в правой руке пистолет, так что, когда на ней повисла безвольная тяжесть губернаторского тела, палец непроизвольно нажал на спусковой крючок.
Раздался выстрел.
Когда рассеялся пороховой дым, Олоннэ оглянулся и увидел, что одно из цветных стекол в витраже, украшавшем широкое заднее окно каюты, разбито.
Причем было разбито то стекло, до которого пуля могла добраться, только пролетев точно через голову капитана Олоннэ.
Беттега пришел в ужас. У него перехватило от волнения горло. Все еще держа на руках двухсотфунтовое губернаторское тело с выпученными, быстро наливающимися кровью глазами, корсиканец попробовал оправдываться.
Олоннэ спокойно закрыл книгу и сказал:
— Без стрельбы все-таки не обошлось. Посади его высокопревосходительство в кресло, и можешь убираться.
По традиции жертву, назначенную для пытки, привязывали к грот-мачте. Народу вокруг собиралось обыкновенно много. Корсары воспринимали это действо как развлекательное. Хохотали, шутили, бились об заклад, кто из испанцев окажется выносливее. При этом в толпе бродили бутылки с ромом и вином.
Здесь же находились те, кому предстояло встать на место замученного до смерти. Прежде чем получить свою порцию страданий физических, они должны были пострадать морально.
Корсары, прекрасно понимая их состояние, всячески старались их «ободрить». Предлагали сделать глоток рома и очень хохотали, когда предложенная несчастному бутылка оказывалась пустой. Вслух рассуждали, как будут переживать родители и возлюбленные «этих несчастных».
Глядя на текущие из глаз приговоренных слезы, они с христианской серьезностью в голосе предлагали сообщить им, корсарам, в каком городе живут их близкие: «Мы отправим им что-нибудь на память».
Корсары клялись, что исполнят предсмертную просьбу. Многие испанцы ухватывались за эту возможность, и тут им предлагали на выбор: или вяленое ухо, или высушенный скальп.
Предпоследним пытали Лопеса.
Он оказался твердым человеком, и довольно долго из него не удавалось вырвать ни слова. Причем в его мужестве не было никакого смысла, потому что из предыдущих жертв корсары успели вытянуть все те сведения, в которых нуждались.
Было отлично известно, где находятся корабли адмирала де Овьедо, сколько их и собираются ли они двигаться к Маракаибо.
Очень подробно было выяснено, как лучше подойти к городу, сколько в нем осталось солдат и где вероятнее всего есть возможность обнаружить то, что всегда интересует джентльменов удачи, — золото и драгоценности.
Под пыткой человек рассказывает иногда и то, о чем его не спрашивают, ибо надеется: пока он говорит, его не станут мучить.
Капитан Лопес слышал все, что сказали его предшественники у грот-мачты, знал, что скрывать ему совершенно нечего, но тем не менее решился не открывать рта. К нему был применен весь арсенал пыточного оборудования, имевшийся в распоряжении корсаров. Зажженные фитили между пальцами, деревянные иголки под ногти, подожженные волосы.
Толстяк Бруно, специализировавшийся на «Мести» по делам подобного рода, даже сбросил кожаную безрукавку — в такой пот вогнал его упорный испанец.
Он укорачивал ему пальцы сустав за суставом, загонял горящие угли в интимные места. Ничто не помогало. Лопес корчился, но молчал.
И Бруно, и прочие корсары прониклись уважением к этому человеку.
— Скажи хотя бы, как тебя зовут, и мы немедленно тебя прирежем, — уговаривали они его.
Перед смертью он произнес несколько слов, но это были не совсем те слова, которые рассчитывали услышать победители.
— Да живет вечно мой добрый король, да отомстит он за меня французским собакам! — вот каковы были эти слова.
Вышвыривали его тело за борт корсары без всякого удовольствия. Не было приличествующих случаю шуточек и прибауток. Радовались те, кто выиграл благодаря выдержке капитана Лопеса пари.
После этого настала очередь Пинильи.
Он выглядел скверно. Одежда была вся в запекшейся крови и засохшей грязи. Левая рука прострелена, лоб рассекала неглубокая, но опасная рваная рана. Один глаз заплыл, и капитан почти ничего им не видел.
Пинилью знали многие. О том, как он обошелся с корсарским экипажем на берегу Кампече, ходили легенды, очень многие хотели лично отомстить ему. Так что у Бруно появилось много добровольных помощников. Но полуголый гигант, несмотря на некоторое утомление от общения с предыдущими пленниками, не желал никому уступать честь и удовольствие лично вытащить жилы из знаменитого Пинильи.
Но, как выяснилось, не все решают палачи. Когда Бруно стал помешивать в переносной жаровне угли, выбирая тот, что погорячее, к нему подошел сам капитан и тихо сказал:
— Дай-ка я.
В течение всей экзекуции Олоннэ сидел в кресле, специально вынесенном из каюты и поставленном посреди палубы шагах в десяти от грот-мачты. Рядом в таком же кресле располагался дон Антонио. Ему были отлично видны все детали кровавого спектакля. Губернатору пришлось повидать на своем веку много казней, большая часть которых производилась по его собственному распоряжению. Он не возмущался жестокостью корсаров, ибо его палачи поступали с пленниками из числа членов «берегового братства» еще круче. Он был занят тем, что старался определить, какая ему самому уготована роль. Что означает тот факт, что Олоннэ усадил его рядом с собой, переведя из разряда жертв в разряд зрителей? Может быть, это изощренная форма издевательства? Может быть, он хочет порадовать своих грязных зверей зрелищем того, как высокий испанский сановник будет низринут с вершин своего положения на дно кровавого унижения? Или он решил уже не убивать своего высокородного пленника ввиду того, что рассчитывает получить за него большой выкуп?
И первое и второе могло оказаться правдой.
Правдой могло оказаться и третье — Олоннэ еще просто не решил, что ему выгоднее сделать с губернатором Эспаньолы. Делая вид, что он любуется пыточным зрелищем, он на самом деле взвешивает аргументы «за» и «против» немедленной расправы с пленником.