По команде Олоннэ корсары, когда до столкновения оставалось каких-нибудь двадцать шагов, сами бросились вперед — это было необходимо, чтобы погасить инерцию испанской атаки, заставить кастильцев остановиться.
Раздался пистолетный залп, и сразу же зазвенела сталь. Враг мгновенно был лишен преимущества в огневой мощи. Стрелки из Гватемалы побросали свои тяжелые аркебузы и потянулись за шпагами и тесаками.
И вот среди каменной неразберихи вулканического происхождения, да еще и поросшей густой тропической флорой, затеялась кровавая неразбериха рукопашного боя.
Особенность этой схватки была в том, что с ее началом Олоннэ потерял, ввиду сильно пересеченной местности, всякую возможность руководить своими людьми. Он видел только тех пятерых-шестерых, что бились в непосредственной близости. Остальные были предоставлены самим себе.
Испанцы, как всегда, сражались не слишком умело, но упорно. Сдаваться в плен никто не собирался, может быть, кстати, Олоннэ сам был отчасти виноват в этом. Гватемальские стрелки и пикинеры знали, кто им противостоит, а значит, прекрасно представляли себе, что их может ожидать в плену.
Но, несмотря ни на что, корсары продвигались вперед, устилая трупами и ранеными дно ущелья.
Через час кровопролитнейшего боя оборона испанцев была прорвана. До полутора сотен корсаров (считая и легкораненых) следовало за Олоннэ. Победа их нисколько не радовала. У них не осталось ни пищи, ни боеприпасов. Окружающая местность, как выяснилось, кишела враждебно настроенными индейцами, к тому же никто не был уверен в том, что разгромлены все испанские силы.
— Еще одна такая победа…
Олоннэ покосился на Ибервиля, и тот не стал заканчивать свою умную мысль.
Капитан и сам понимал: если в течение одного, максимум двух дней на пути не появится испанское поселение, где можно будет поесть и отдохнуть, он погиб. Для расправы над неудачливыми капитанами существовал во время сухопутных военных действий очень жестокий способ. Человека подвешивали за ноги над муравейником, так, чтобы голова касалась его вершины.
Олоннэ помотал своей головой, отгоняя неприятные мысли. Теперь он уже жалел, что был так торопливо жесток с проводниками. Из них можно было бы попытаться вытянуть кое-какие сведения, и туман неизвестности оказался бы не столь плотен.
Наконец было решено остановиться на отдых.
Уже начали подыскивать место.
Уже подыскали удобную, достаточно защищенную полянку с двумя холодными прозрачными ключами, как выяснилось, что отдыхать не придется.
А придется снова воевать.
Испанцы, видимо, всерьез решили разделаться с надоедливым французом.
Оказывается, только что разгромленная засада была не последней.
— Смотрите! — крикнул Ибервиль.
Странно, что именно одноглазый увидел, как на дальнем конце поляны раздвигаются кусты и появляются поблескивающие в лучах заходящего солнца ружейные стволы.
Как завороженные смотрели измученные до последней степени джентльмены удачи на то, как неудачно разворачивается для них ситуация.
— Что ж, готовьтесь, ребята, сейчас спляшем! — усмехнулся Олоннэ, вытаскивая шпагу.
Его прогноз оказался верным: последовал ужасающей силы залп. Многие корсары рухнули на землю, бессмысленно размахивая руками, у агонизирующих непроизвольно дергались ноги. Картину кровавого «танца» закрыла волна порохового дыма.
Вожак отличается от рядового бандита тем, что может быстрее и правильнее оценить ситуацию, а стало быть, и принять верное решение.
— Ибервиль, — схватил остолбеневшего помощника капитан, — посмотри туда!
Олоннэ, сразу же после того как определил, что не убит и не ранен, догадался, что спастись можно, только вскарабкавшись на один из «берегов» ущелья. Они ведь далеко не отвесны. Пока испанцы будут расправляться с теми, кто станет им оказывать сопротивление, можно будет скрыться в густых кустах и глубоких трещинах.
Экспедиция закончилась неудачей, но это еще не значит, что закончилась жизнь.
Ибервиль и Беттега последовали за капитаном. Расчет его оказался верным; хватаясь за выступы камней и корни деревьев, все трое быстро продвигались вверх по неровной каменной стене.
Внизу еще кипел безнадежный бой, а они уже поднялись над дном Горловины Вперед-Назад футов на сто, причем оставаясь при этом абсолютно невидимыми для тех, кто был внизу.
Вытаскивая из-за пазухи набившихся туда насекомых, вытирая грязный пот со лба и при этом тяжело дыша, Олоннэ тихо прошептал, глядя сверху вниз на испанскую расправу:
— Клянусь всеми святыми, всеми чинами ангельскими и архангельскими, клянусь кораблем и берегом, клянусь штормом и штилем, я еще отомщу за вас.
Ибервиль лежал на колком мху навзничь. Колючий кустарник сорвал у него повязку, и поэтому он глядел в тускнеющие небеса своим окончательно потускневшим глазом.
Беттега, шипя от боли, возился с наконечником стрелы, глубоко вошедшим в плечо.
— Не рви, — сказал ему Олоннэ, покончивший со своей молитвой-клятвой, — надо разрезать руку. На острие есть крючок, ты вытащишь себе все жилы.
Операцию капитан проделал сам. Чтобы продезинфицировать рану, он насыпал на нее пороху и поджег. Беттега зарычал от боли и рухнул на колени.
— Все, — сказал Олоннэ, — идем.
— Может быть, заночуем здесь? — поинтересовался Ибервиль. — Кто нас тут…
— Не найдя моего трупа, они начнут обыскивать окрестности. Нам надо уйти от этого ущелья как можно дальше.
Они стали карабкаться выше, забирая все левее, где склон был более пологим. Наконец скрылось из глаз поле несчастного боя. Темнота сгущалась. Двигаться дальше без риска сломать себе шею стало невозможно.
— Ладно, — сказал Олоннэ в ответ на немые пожелания своих измученных и израненных спутников. — Остановимся здесь. Видите это углубление, что-то похожее на пещеру. Огня разжигать не будем. Ложитесь спать. Я останусь на часах первым.
Сидя прислонившись спиной к шершавому, медленно остывающему камню, Олоннэ пережил и восход луны, и ее закат и только после этого разбудил Беттегу. Ему он отдал единственный заряженный пистолет и растянулся на неровном каменном ложе.
Проснулся он оттого, что кто-то взял его за руки. Олоннэ не успел спросить, в чем дело, как его перевернули на живот, и он почувствовал, что у него на запястьях закручивается веревка. Потом его приподняли и посадили, и он увидел, что оба его спутника находятся точно в таком же положении, как и он сам.
За время путешествия — а оно заняло время от рассвета до полудня — пленившие корсаров индейцы не сказали ни слова. Не только французам, но и между собой. Видимо, у них заранее было все оговорено и выполняемый ими план не нуждался ни в обсуждении, ни в уточнении.