— Разумеется, пенсия. Поверьте, Теодор, хорошая пенсия. Для каждого возвращающегося разрабатывается, подробно и тщательно, легенда, которая объясняет, почему человек отсутствовал дома, и на службе, и почему не связывался с родными и сослуживцами. Вы же понимаете, у родственников и друзей не должно возникнуть и намека на подозрение, что тут что-то нечисто. И легенды эти нельзя штамповать под копирку, нужны оригинальные сюжетные ходы, неповторяющиеся обстоятельства места и действия, надо все это непротиворечиво привязывать к судьбе и к личности.
— Уроды! нелюди! мразь! уроды! уроды!
— У нас ведь есть целая служба для дел такого рода, она называется Скрипторий. Кстати, присутствующий здесь Альф, глава службы безопасности, вполне мог оказаться среди сочинителей, он великолепно владеет словом, но предпочел службу более мужественную.
Такое впечатление, что мне в лицо плеснули кипятком как французскому драгуну, так резко и полностью покраснел я. Приятно. Очень приятно. Нестерпимо приятно. Нет, все это не те слова, и никакие другие нейдут в голову, как будто я вовсе ими не владею. Похвала Зельды как обвал, она погребает под собой человека.
— Какие вы все-таки скоты!
— А скажите…
— Да, Теодор.
— Каким образом вы делите ранения на серьезные и не очень.
Господин Асклерат уже начал приосаниваться, чтобы выступить, наконец, в качестве специалиста, но комиссар сузил свой интерес.
— Ну, вот скажем, я понимаю, оторванная нога это травма несовместимая с дальнейшим участием в мундиале, а вот глаз?
— Глаз? — Спросили сразу все, и оба гения, и Зельда, и переглянулись.
— Да, глаз, человек потерял глаз, что ждет его дальше? Его вернут в строй? Или, говоря по-другому, сможет ли он вернуться в строй, если захочет? И еще — всегда ли одинаковое было отношение к таким ситуациям. Так же ли смотрели на это тридцать-двадцать лет назад и ныне.
Господин Асклерат сдвинул белые брови на переносице, как бы ловя ими мысль.
— Двадцать, да и тридцать лет назад, была возможность имплантировать донорское глазное яблоко, но тогда, эта операция относилась к сфере рискованных, чаще предлагали вставить искусственный глаз, но "слепой" глаз, он позволял…
Зельда нетерпеливо перебила.
— Вопрос не в этом, а в том, имел ли возможность участник распоряжаться своей судьбой, влиять на решение комиссии, куда ему отправляться — домой, или обратно в строй.
Доктор развел руками.
— Я такими вопросами не занимался.
— А я занималась. — Решительно объявила Зельда. Я еле сдержал благодушно-восторженную улыбку. Всем она занималась, в чем угодно ориентируется, ни перед чем не пасует.
— Есть статистика таких случаев, Теодор. С самых первых мундиалей мы отметили появление таких участников, для которых слова боевое братство, долг не пустые слова.
— Уроды!
Почему же уроды, мысленно не согласился я с французом изо рва, наоборот, герои, для них ответственность за участок обороны стоит неизмеримо выше, чем примитивный страх раны, крови, и даже самой смерти.
— Уроды!
Кстати, почему мы не уйдем из этой палаты, от этой бушующей кровати, это способствовало бы более спокойному обмену мнениями?
— Такая сосредоточенная готовность биться до конца, свойственная представителям практически всех народов. Разница в одном, в количестве таких бойцов. Японцев в этом гордом числе больше всего. Самурайский, видимо, дух не полностью выдавленный из образа жизни удушающей позитроникой. Японцы, часто, не взирая на самые ужасающие ранения, требуют, чтобы их вернули в строй. Что там глаз, без руки, без селезенки рвутся в бой. Вообще, национальные разновидности храбрости, тема особая. Представители латинских народов больше отличаются на поле пылких, порывистых, сиюминутных подвигов. Славянская доблесть — выносливость, терпение, германская — порядок, организованность. Хотя, разумеется, нет никаких правил без исключения, и правила, о которых говорю я, тоже не исключение. Кстати, желание вернуться к товарищам в сражение, в то время, когда у тебя есть все права этого не делать, это самый качественный вид мужественности, на мой взгляд, он стоит много выше вспышек разового, аффектированного героизма. Но и тут не все однозначно и просто.
— Что вы имеете в виду?
— Мотивы, Теодор, мотивы. Иногда причиной такой храбрости, является трусость. Бросил товарищей в тяжелой ситуации, и заела совесть, нестерпимое желание очистить душу. Мы можем предоставить такую возможность. В новой воинской реинкарнации, человек может показать себя совсем по-другому. Ничтожество явится героем. Есть, хотя в это с трудом вериться, просто любители повоевать. Не в семье, не на рабочем месте, а там, в гуще кровопролитного сражения они только и чувствуют, что живут по-настоящему. Но мы, что-то отвлеклись, выслушаем наших терпеливых хозяев, я думаю, они не зря привели нас именно в эту палату.
Да, оказалось, не зря.
— Мы специально приберегли для вас этого больного. — Начал объяснять господин Асклерат.
— Господи, какие твари, какие вы все-таки твари!
— Вы наверно уже поняли, что этот молодой человек весьма и весьма претерпел во время столкновения с э-э…
— Уругвайскими стрелками. — Подсказала конечно же Зельда.
— Пулевое ранение, укус ядовитой змеи, кипяток, полдня на нечистом дне какого-то рва.
— В таких случаях говорят — есть что вспомнить! — Истерически захохотал больной, в бурунах его нервного смехорыдания были отчетливо различимы все те же "уроды" и "твари".
— Мы его привели в порядок, насколько это было возможно, клинически этот человек здоров. Семь пластических операций, и теперь он сам вряд ли сможет отличить себя, от себя же шестинедельной давности.
— Я-то смогу, смогу, шкура-то вся чужая, а если отстанет! Скоты!
Сказать по правде, я восхищался невозмутимостью господина Асклерата, госпожи Летозины и остального персонала. Их ничуть не раздражали несправедливые крики студента, они продолжали смотреть на него с участием, и выказывали готовность помочь.
— Осталось провести последнюю процедуру. Мы специально ждали вас, мессир комиссар, что провести ее в вашем присутствии. Нам кажется, вы оцените действенность нашего метода.
— Суки! — Доктор сделал жест рукой, и медицинские сестры тут же приступили к исполнению привычных обязанностей.
— На вас лица нет, Теодор. — Сказала Зельда. Странно, что она разглядела особенного и нового в облике высокого гостя. Все та же непробиваемая взглядом коричневая рожа.
— Вы поймите, через несколько секунд этот человек навсегда и полностью забудет как он валялся на солнцепеке в гнилой канаве, с дыркой в брюхе, опухшей от змеиного укуса ногой и орал до одеревенения связок, задыхаясь запахом собственного горелого мяса.