Приезд вице-премьера наделал понятного шума. Расписание его менялось, уточнялось, еще раз менялось, и в конце концов было оговорено, что Володарчук явится в город около семи вечера и сразу проследует к одной из шахт. Как самую близкую к городу и относительно пристойную, выбрали шахту «Октябрьская».
В шахтоуправлении быстро вымели двор, а в зале совещаний устроили угощение. Долго совещались, какой стол накрывать: роскошный, в стиле «для гостей ничего не жалко», или наоборот, взывающий к состраданию, в стиле «подайте нам на трансферт». Пока наконец кто-то не сообразил, что Володарчук будет лететь четыре часа на рейсовом самолете, потому что правительственные самолеты для вице-премьеров отменили, и еще час будет ехать из Ахтарска и что за это время от так проголодается, что при виде бутербродов с сыром и докторской колбасы может разобидеться не на шутку: про вице-премьера было известно, что поесть он не дурак.
Был дан приказ обустроить роскошный закусон, к шахтоуправлению стали съезжаться грузовички с севрюгой, с икрой, с сочащимися медом туркменскими дынями, как вдруг пронесся слух, что вице-премьер летит-таки не на рейсовом самолете, а на самолете МЧС, и стало быть, в самолете он будет изучать документы и жрать, жрать, жрать, и стол в шахтоуправлении с ужрачки покажется ему пиром во время чумы, и он немедленно бросит: «Вон как шикуете, а денег просите!» Уже такие случаи бывали.
Бросились стол разгружать, встал вопрос, куда деть сверхплановую жратву, гендиректор Никишин велел отдать ее журналистам, третий час сшивавшимся в шахтоуправлении в ожидании его высочества, — авось, хоть хорошо потом напишут.
Но потом самолет приземлился в Ахтарске, люди вице-премьера расселись по машинам, предоставленным меткомбинатом, колонна с мигалками и свистом пролетела мимо вытянувшихся в струнку постовых, заворачивавших прочь все смертные автомобили, — и тут по сотовой связи донесли ужасную весть: вице-премьер как вошел в самолет после заседания правительства, так лег на кушеточку и продрых все четыре часа, включая взлет и посадку.
Что хочет человек после того, как он весь день провел на заседании, а потом четыре часа спал? Правильно, он хочет есть.
Кинулись проверять, что осталось из высокопоставленной жратвы, но журналюги, понятное дело, подмели все подчистую (да еще и написали потом, скоты поганые, что в голодающем Чернореченске их кормили икрой).
У гендиректора Никишина чуть не случился припадок, городское хозяйство из-за преждевременного истечения полномочий мэра было парализовано, и Негатив взял дело в свои цепкие грабки, приказав владельцу ресторана «Золотая падь» разбиться, но доставить в «Октябрьскую» к восьми часам приличную жрачку, угрожая в противном случае оторвать ему яйца и приделать вместо них ручку от сковородки.
Не сносить бы повару своих яиц, но, по счастью, московский гость нарушил порядок следования и заехал первым делом к забастовщикам, а уже оттуда помчался к шахте.
Ровно в восемь он вошел в зал заседаний, где проворными жуками-водомерками носились официанты, расставляя последние блюда, и удовлетворенно потер руки, обозревая раскинувшийся перед ним натюрморт.
— Наше фирменное блюдо, — услужливо сказал директор Никишин, вручая московскому визитеру мельхиоровое блюдо, на котором в позе сфинкса возлежал молочный поросенок, фаршированный трюфелями и черносливом.
Фирменным блюдом Чернореченска давно была собака, жаренная в духовке, но вице-премьер не стал вникать в такие тонкости, а с удовлетворением набросился на еду.
Встречать вице-премьера съехались все сколько-нибудь видные в округе люди: директора шахт, главы районных администраций и прочая мелкая знать, и даже руководитель оборонного завода по выпуску подводных лодок. В углу комнаты, неторопливо пережевывая невзрачную булочку с мясом и обводя присутствующих ленивыми питоньими глазами, стоял Негатив.
Руководитель завода с непостижимым проворством пробрался до самой вице-премьерской особы и принялся доказывать необходимость возрождения славных традиций подводного кораблестроения в Сибири. Поскольку инвесторы в это дело явно вкладываться не собирались, возрождать кораблестроение предполагалось за счет средств государственного бюджета.
Вице-премьер кушал молочного поросенка и никак не прерывал экономических мечтаний гендиректора, а когда тот расхрабрился и попросил для завода тридцать миллионов рублей, коротко ответил:
— Нет.
— Почему? — ожалобился директор.
— Разворуете, — ответил вице-премьер. Затем обернулся к сопровождавшей его толпе, слетевшейся со всей области, и произнес:
— Мы все в Москве знаем, как у вас тут углем торгуют! Я всех посредников лично по именам знаю! Да-да, и вот тебя конкретно!
Толпа расступилась вокруг того человека, на которого вице-премьер показывал пальцем. Это был Михаил Ракитников, главврач городского роддома, который к продаже угля имел не больше отношения, чем к огранке алмазов. Ракитников потупился и понурил глаза, и его движение было истолковано вице-премьером как признание вины.
Все собравшиеся ожидали, что вице-премьер, покушав, начнет с ними общаться, однако вышло иначе — московский гость заявил, что намерен спуститься в шахту.
Процедура эта занимала ровно три часа, и гендиректор Чернореченскугля принялся было вице-премьера отговаривать, но тот посмотрел не допускающим возражений взглядом и заявил, что хочет познакомиться с жизнью шахтеров и экономикой города.
Володарчук должен был уехать из города ночью, и три часа в зале заседаний, несомненно, дали бы вице-премьеру больше сведений об экономике Чернореченска, нежели пребывание в шахте, но вице-премьер думал о телевидении и забастовщиках, и он понимал, как хорошо прозвучит с экрана известие о том, что член правительства, приехал в город всего на полдня, все-таки нашел время побывать в шахте.
Олечка Иванова стояла перед зеркалом в своей квартире в черных ажурных чулках и черных же трусиках и внимательно разглядывала свой живот. Она была такой же стройной, как и месяц назад — еще ничего не было заметно. Ничего не будет заметно еще два-три месяца.
Ольге было очень страшно. «Ты должна это сделать, — сказала она себе, — не ради себя, — а ради него».
Девушка стала собираться. В черную сумочку полетели ключи от дома, права на всякий случай, косметичка и любимая красная расческа. Туда же- пачка презервативов, кошелек и тоненький флакончик с надписью «Но-шпа». На самом деле во флакончике был клофелин, которым Ольга никогда еще не пользовалась, но который было нетрудно достать у подруг и даже в аптеке.
Ольга еще раз оглядела себя в зеркало. Она вспомнила, как три недели назад рыхлый мужик в дорогом костюме глядел на нее из первого ряда «Сирены», и как Вадик сказал ей, показывая потом на мужика: «А это, кстати, как раз попугай Кеша». Попугай Кеша потом еще несколько раз приходил в «Сирену», и каждый раз глядел на нее одинаково. Сейчас Ольга корила себя за то, что не завела с ним знакомства. Но тогда это могло взбесить Вадика, да и опасно было. Ничего. Кеша очень правильно на нее смотрел.