— А нельзя ли просто слушать свое сердце?
Валерий Андреевич послал собеседнице воздушный поцелуй.
— Вопрос очень хороший, и очень женский. Сердце сердце…
— Да, сердце! — с вызовом сказала Люба. — Можно считать удары.
— Можно. И некоторые свихивались на этом. Есть даже знаменитая скульптура на этот сюжет. «Пульс времени». Но дело в том, что у людей пульс неустойчив, меняется от эмоции до эмоции, да и у всех разный. Пойдя дальше по этому пути, мы могли бы, извините, довериться своему мочевому пузырю, или кишечнику, полагаясь на известную регулярность их позывов, но это…
— Вы их сажаете в тюрьму?
— Этих диверсантов и браконьеров? Бессмысленно! Мы стараемся их отговаривать, тихо переубеждать. Отнимаем, конечно, вредные самоделки. Если человек забирается в горы и начинает с лично собранной радиостанции передавать сигналы точного времени, его, конечно, наказывают. Но не сильно. А на городских хроноюродивых, ну тех, кто тратит свою «карточку» на то, чтобы через громкоговоритель оповестить соседей, мы вообще не обращаем внимания. Надо сказать, бунтовщики эти весьма изобретательны. Вот недавно, несколько дней назад я увидел у отца вашего друга Вадима старинный патефон. Формально, по закону я должен его изъять, ведь он прокручивает пластинку «На солнечной поляночке» каждый раз за одно и то же время. На основе этого механизма можно попробовать изготовить хронометр. Грубый, неопасный для всепроникающей централизованной системы…
— А вы из тех, простите, кто ловит?
Старик приосанился и сообщил каким-то новым, значительным голосом:
— Да, я офицер службы точного времени. Можно даже сказать, не офицер, а генерал. И здесь я нахожусь с инспекцией. Видите, всех служителей разогнал, никого в зале нет. Сидят, как миленькие, по кабинетам, корпят над отчетностью. Я не допущу ни одной конрабандной секунды.
— А я думала, вы на пенсии.
Валерик снисходительно кхекнул.
— Нет, я не на пенсии.
— А сколько вам лет?
Раздался еще более снисходительный звук.
— Это бестактный вопрос. У нас не принято говорить на эту тему.
— Простите.
— Это не мое личное кокетство. У нас в Новом Свете просто не существует понятие «год». Вы же помните, у нас обычному гражданину позволено узнать только время дня. Люди, занимающие серьезные руководящие посты, представляют себе, в какой части недели или месяца они находятся. То же и врачи-психиатры. Знание это, собственно, абстрактное. Крупных строительств сейчас почти нет. Почти все технологические процессы протекают фактически мгновенно. Право знать, какой сейчас год, — просто регалия, «орден почетного легиона» для людей в высших эшелонах власти. А уход на пенсию — вопрос самоощущения.
— У вас, значит, самоощущение хорошее? — осторожно осведомилась Люба.
Валерий Андреевич внезапно подпрыгнул и выполнил отчетливый батман.
— Вы еще хотите что-то спросить?
Собеседница кивнула, закусив верхнюю губу, она думала о том, насколько ей легче разговаривать с этим стариканом, чем со сверстником Вадимом.
— Вот я, например, вела дневник. Ну не я, а пусть моя подруга…
— Понимаю, понимаю. Сначала мы и за этими, тайными календарями охотились. Но потом выяснилось, что бояться тут нечего. Во-первых, не все их вели до Плеромы, во-вторых, когда отдельные умы начали соображать, что это способ контролировать время хотя бы в больших кусках, уже прошло слишком много времени от начала Плеромы, и людям было уже не сговориться, какой теперь день на дворе. Так что эти тонны исписанной бумаги — вещь совершенно неопасная для режима, хотя кое для кого утешительная лично.
— Вот сволочь, — очень тихо сказала Люба.
— Что, что?! — иронически улыбнулся генерал.
— Ничем ее не пронять.
Генерал опять улыбнулся, теперь уже философски.
— Ничем. Испробовано все. Остается одно — жить в предлагаемых обстоятельствах, тем более что обстоятельства, за исключением нескольких мелких деталей, вполне комфортны.
Вадим появился на застекленной галерее, что опоясывала на высоте нескольких метров шар музея остановленного времени. Он разыскивал парочку, убредшую куда-то от того места, где он их оставил. Не найдя их на этом месте, он почувствовал какое-то смутное неудовольствие. Смутное и странное, ибо, что могло быть естественнее, чем эта экскурсия. Надо же было чем-то занять даму, пока он наводил справки в связи со списком Любы. Античасовых дел мастер в своих закромах.
Кстати, со списком получилась какая-то ерунда. Он в радостном предвкушении связался с центральным распределителем, но там на него вылили ушат очень холодной воды. Нет, он прекрасно себе представлял, что попасть к знаменитостям можно только выстояв немалую очередь. Но это в ситуациях обычных, он же очень надеялся, что в его случае он имеет право на внеочередное обслуживание. Ведь ему прямо намекали в Лазарете, что после того, что он сделал с Любой в прежней жизни, ему положены в Новом Свете льготы. В реальности все было сложнее. Если майора Томина и Юру Шатунова ему хотя бы обещали, то про принцессу Диану посоветовали просто забыть.
Вадим растерянно выругался и посмотрел вниз. Валерик как раз галантно поклонился, видимо, в ответ на вопрос Любы, который Вадим, естественно, слышать не мог. Поклонился и продолжил свою речь. Вадим так хорошо был знаком с его манерой говорить, что находился в полном ощущении, что он слышит произносимые слова. Вадим давно уже поймал себя на мысли, что в своей роли лектора невольно копирует речь Валерика. И ему неприятно было это осознавать.
Может, попросить, пусть по-генеральски пособит со знаменитостями? Нет, сам, сам!
Валерик снова поклонился, вернее кавалерственно прогнулся вперед в ответ на новый заданный Любой вопрос. Как он любуется собой, даже смотреть противно. И на дорогушу Любу тоже. Вадим осознал это с неприятным удивлением. Сколько они уже переговорили, какие вагоны сведений вывалены, и что, произошло хоть на миллиметр между ними сближение? Фиг! Что она поняла — непонятно, и вообще, поняла ли хоть что-нибудь — неизвестно. К папе с мамой позвала, знакомиться, но судя по всему, это инициатива как раз папы и мамы, а не ее собственная. И, черт возьми, как все неудачно складывается! Когда охмуряешь женщину, надо на нее произвести какое-то впечатление, а он даже принцессы никакой добыть не может.
Да, приходится признать, в активе ничего, кроме этого кислого чая.
Там внизу происходило что-то невообразимое. Валерик показывал Любе свои ХОДЯЧИЕ часы, вальяжно болтая в воздухе цепочкой. Это была шутка запредельной силы. Это все равно что во время Ленинградской блокады зайти в гости с ведром салата «оливье». Хотя, может статься, он зря старается. Люба просто еще не в состоянии понять, каким бриллиантом он сейчас перед ее носом поигрывает, И, выходит, это хорошо, что она так медленно обучается. А вдруг бодрый старик успел за время его препирательств с распределителем достаточно просветить девушку на этот счет. И она отлично знает, что это самый сладкий вид довольствия, и прекрасно понимает весь смысл и шик этого отличия. За что же его так повысили?! Девушка хихикает, принимая одну задругой позы… кокетничает?! Да, да, да, он только пытается разглядеть в ней женщину и видит лишь нафаршированный полупереваренными сведениями гомункул с тривиальным русым хвостом, а она уже почуяла, поняла главную «фишку» Нового Света — вольный хронометраж! А он, Вадик, все тот же тормозливый, как говорили на Даун-Стрит, оболтус. Вадим зажмурился от обиды, вспоминая свое досмертное прошлое… А вдруг это просто опытный товарищ, видя состояние дел, решил подтолкнуть ситуацию. Но тогда мог бы хоть предупредить.