– Нет, конечно, – хмыкнул Федор. – Просто придумаем новую биографию. Ну, допустим, ты – дочь рано умерших родителей. Отец всю жизнь провел в Африке, он изучал там местные племена и в результате сгинул в диких джунглях.
– Джунгли, кажется, не на этом континенте, – робко заметила я.
– Погоди, это я так, к примеру. До пятнадцати лет ты воспитывалась в деревне Мамбо-тонго, свободно владеешь наречием кумбо.
– Про такое я даже не слышала! Федор хихикнул:
– А его и нет. Только кто сумеет проверить? Не перебивай. Потом твои родители поехали на охоту на слонов и погибли. Ты вернулась в Москву. Здесь можно рассказать о бедах. Денег нет, помочь некому, пришлось мыть полы. Народ такое любит. Люди ваще тащатся от чужих неприятностей. Может, сделать из тебя инвалида?
На всякий случай я отодвинулась от его стола: ей-богу, парень, похоже, сумасшедший!
– Но потом, – тарахтел Федор, – потом, однажды ночью, тебе приснился покойный отец, который начал диктовать криминальные романы, и жизнь заиграла яркими красками, потому что папенька не только наговорил книгу, а еще и посоветовал обратиться в самое лучшее на свете издательство «Марко». Усекла?
– Ну…
– И ваще ты вся такая.., в перьях. Я вновь на секунду потеряла дар речи.
– В чем?
– Ну, одеваешься экстравагантно, куришь сигареты с мундштуком, спишь на полу, привыкла в Африке. Питаешься фруктами: ананасами, бананами, манго и коа-коа.
– А что это такое, коа-коа?
– Понятия не имею, – заржал Федор, – тебе лучше знать. Кто из нас вырос в диком племени? Сама понимаешь, муж-мент сюда не катит! Ладно, ступай домой, завтра в пять жду у себя. Имей в виду, нас в отделе шесть человек, слушаться надо всех.
– Но зачем весь этот спектакль? – я попробовала слабо сопротивляться. – Почему бы мне спокойно не жить Виолой Таракановой?
– Ариной Виоловой, – поправил Федор, – детективы пишет не Виола Тараканова, а Арина Виолова. Так вот, мой дружочек, твоя биография неинтересна, никому не нужна. А мы должны возбудить любопытство, заставить людей шептаться:
«Вы слышали, Виолова-то!» Вследствие этого вырастет тираж твоих книжек, мы хорошо заработаем, выплатим тебе отличный гонорар, ты купишь мужу-менту личное отделение милиции…
Федор расхохотался. Я смотрела на него во все глаза.
– Ладно, – парень стал неожиданно серьезным, – пошутили – и будет, значит, завтра в семнадцать ноль-ноль познакомим общественность с концепцией твоей рекламной кампании. Вызову-ка я сюда Сысоева и сам дам ему первое интервью. А ты завтра купи газетку «Сплетник», полюбуешься. Главное, что я понял, – ты хочешь стать известной и готова помогать нам.
В полном обалдении я выпала на улицу, добрела до метро и уставилась на новенькую «Экспресс-газету». Через всю обложку шел огромный красный заголовок: «Смолякова глушит коньяк бочками. Известная писательница топит страх в алкоголе». Чуть ниже виднелись синие буквы: «Певца Марио ограбили. У парня сперли коллекцию тараканов, которую он собирал с детства».
Я купила газету, спустилась в метро и принялась перелистывать страницы. Честно говоря, до сих пор я считала, что люди искусства просто не умеют себя вести. Ну звездит у них в голове, поэтому устраивают скандалы в ресторанах и гостиницах, без конца меняют партнеров и заводят в качестве домашних любимцев аллигаторов. Но сейчас мне в голову неожиданно закралась иная мысль: что, если у них есть такие Федоры, которые придумывают рекламные трюки? Может, на самом деле певцы, артисты и музыканты тихие люди, любящие по вечерам смотреть телик?
К Вике Виноградовой я хотела поехать утром, но, проснувшись, обнаружила, что таинственным образом, во сне, получила насморк и кашель. Термометр равнодушно показал 37,5. Представляете, как я обозлилась, сообразив, что теперь придется просидеть пару или тройку дней дома? Визит пришлось временно отложить и сидеть над кастрюлей с горячей картошкой, осторожно вдыхая пар.
К Вике я попала только через несколько дней.
Утром я, правда, попыталась посидеть за письменным столом и даже лихо написала еще одну фразу: «Кругом стояли лужи». Теперь текст выглядел так: «В тот вечер шел дождь. Кругом стояли лужи». Но на этом вдохновение исчерпалось. Я сломала от злости ручку «Бик» и отправилась на Реутовскую улицу. Скорей всего, Виктория на работе, но мне она не нужна, просто брошу письмо в ящик.
Подъезд оказался заперт, дверь щетинилась домофоном. Не успела я подумать, что делать, как щелкнул замок, наружу вышел парень, а я очутилась в темном, холодном подъезде.
Нужная квартира была расположена прямо тут, на первом этаже. Я хотела позвонить, но дверь распахнулась, и в проеме появилась женщина с большой сумкой.
– Вы Вика? – спросила я.
– Ее в больницу положили, – ответила тетка.
– Как? – удивилась я. – Когда?
– Сегодня ночью, вернее, утром, – пояснила незнакомка, пытаясь запереть замок. – Черт, он не поворачивается!
– Дайте попробую, у нас такой же, там надо ключ канавкой вверх засовывать.
Женщина протянула мне связку.
– Что случилось с Викой? – поинтересовалась я, гремя замком.
Тетка устало ответила:
– Отравилась, подробностей не знаю. Я санитаркой в токсикологии работаю. Виноградову привезли около трех утра. Ей к девяти полегче стало, она мне ключи дала и попросила из дома кой-чего привезти: ну, халат, тапки, дезодорант. А вы ей кем приходитесь?
Я хотела было сказать: «Подругой, вот, пожалуйста, передайте Вике письмо», но отчего-то осеклась и произнесла совсем другую фразу:
– Да никем, мы еле-еле знакомы. Работаем в одной конторе. Вика вчера по случайности ключи от сейфа уволокла, а сегодня на работу не явилась, вот хозяин меня и послал узнать, что к чему. Больница-то далеко?
– Рядом, две остановки на автобусе, близко совсем.
– Тогда пошли, помочь вам нести сумку?
– Да она легкая, – ответила тетка, – просто здоровая с виду. Неудобно у постороннего человека в вещах рыться, вот я и схватила торбу, которая в прихожей стояла. Как вас звать-то?
– Таня, – ляпнула я, – Таня Иванова.
И я снова удивилась про себя. Господи, да я становлюсь самой настоящей вруньей, ну отчего не назвала приветливой бабе свое настоящее имя?