Политолог | Страница: 152

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

Стрижайло внимал, как внимают откровению, не подвергая услышанное сомнению и анализу. Его душа была потрясена зрелищем чучела Сони Ки, в смерти которой был повинен он, его легкомысленное увлечение, бездумная любовная история, стоившая жизни милой доверчивой девушке. Испуганный и сотрясенный разум обнаружил в себе пустоту, которая наполнялась таинственными словами. Так стены и своды пещеры покрываются письменами и знаками, наскальными рисунками и волшебными рунами. Потрошков был жрецом и художником, украшавшим своими иероглифами сумрачную душу Стрижайло. Подбородок Потрошкова напоминал экран телевизора, млечно-белый, с искрящейся пустотой, с проблеском сигналов, пробегающими трепетными линиями. Еще не было изображения, но оно приближалось, мутно проступало. Стрижайло, парализованный странным воздействием, был зачарован экраном, послушен колдовской воле.

— «Иудино племя» обнаруживало себя в различные времена, в различных царствах, проявляясь в деяниях великих властителей, целью которых было собирание земель и соединение народов. Таковым сыном Иуды, в ком пребывала преображенная молекула Искариота, незримо цвел поцелуй Христа, был римский император Константин, сделавший христианство государственной религией Рима, продливший жизнь великой империи. Но и Атилла, ломившийся в Рим со своими варварскими ордами, был иудин отпрыск, ибо вливал в горнило одряхлевшего великого царства молодую свирепую кровь еще не включенных в цивилизацию народов. По многим свидетельствам преображенную молекулу воспринял в лоне матери будущий Карл Великий, воссоздавший блеск и могущество Рима. Фридрих Барбаросса, направивший орды германцев на покорение востока. В поздние времена Франция обнаружила в себе целую ветвь иудиных отпрысков, к которым смело можно причислить Карла IХ, гонителя гугенотов, Людовика ХIV, «короля солнца», Наполеона, покорителя мира. В Англии таковыми несомненно являлись Кромвель и Уинстон Черчилль. В Германии — Бисмарк и Гитлер. В Америке — Джордж Вашингтон, президент Рузвельт, и как ни странно, чернокожий певец Поль Робсон. В России «иудина молекула» залетела в княжеский род московских великих князей через оплодотворенное лоно Софьи Палеолог, приобщив к великому племени Ивана IV, Петра I, а в нашу эпоху — Ленина, Сталина и Максима Горького. Помните, в Красноярске, у саркофага усопшего Сталина вы наблюдали, как остывшее тело вождя покинула последняя живая частица, луковка седого волоска, улетев в бездонный разлив Енисея? Это улетела в бескрайние пространства жизни бессмертная молекула, «христов поцелуй», чтобы вселиться в чью-то, еще несотворенную плоть…

На экране подбородка, из голубой млечности, словно лунные пятна, появлялись изображения. Величественный лик римского императора в золотом венце. Яростный предводитель гуннов, с рассыпанными по плечам волосами. Основатель династии Меровингов в диадеме с сапфирами. Германский король с рыжей, как огонь, бородой. Их сменяли властители Франции, — камзолы с кружевными манжетами и плюмажем на шляпах, полевой сюртук и военная треуголка. Стрижайло узнавал английских правителей, которых видел совсем недавно в ночном дождливом Гайд-Парке, — воинственного Кромвеля и брюзгливого Черчилля. Вашингтон и Рузвельт и черный, с красным языком, Поль Робсон напоминали изображения на майках, какие продаются в недорогих бутиках для поклонников хип-хопа. Бисмарк и Гитлер, оба в профиль, воспроизводили изображения на немецких почтовых марках. Иван IV был скопирован с парсуны. Петр Первый — с мозаики Ломоносова «Полтавская битва». Ленин был работы художника Жукова. Сталинский профиль был взят с медали «За победу над Германией». Максим Горький — тот самый, что и поныне украшает «Литературную газету». Упоминание Потрошкова о том или ином представителе «иудина племени» тот час переводилось в изображение, и Стрижайло казалось, что подбородок превращает мысль Потрошкова в голографическую картинку, которую можно вращать и увидеть, как подстрижены волосы на затылке фюрера, какой жировик набух за ухом Фридриха Барбароссы.

Картинки возникали и таяли, и это напоминало сон с открытыми глазами или лунатическое шествие по карнизу небоскреба. Учение, которое он слышал, порождало безволие. Он понимал, что приобретаемое знание лишает его сладкой мечты — перенестись в иную, сокровенную жизнь. Навсегда оставляет в жизни нынешней, где властвуют демоны, захватившие в плен его душу.

Каждое слово Потрошкова порождало легкую вибрацию, — это вздрагивали округлыми шерстяными тушками населившие его духи тьмы.

— «Иудино племя» прочерчивает в истории отчетливый след, являя нам деятелей властных и могучих, собирателей земель, устроителей царств. Все народы, все земные пределы, все бытующие в человечестве знания и умения должны слиться в единую мировую чашу, в которой вскипит огненное и лучезарное «Второе Христианство». Мы отыскиваем этих отпрысков боготкровенного апостола по царственным венцам, великолепным дворцам и храмам, великим походам, грандиозным битвам. Иногда и по плахам, массовым казням, пожарищам и погромам. Иногда же хроники и свидетельства очевидцев, народные предания и волшебные сказы указывают нам, как внезапно тот или иной владыка, — кесарь или король, народный вождь или полководец, в самый яркий момент своего боготкровенного творчества обретал черты праотца. Словно молекула, залетевшая в его плоть из синайской пещеры, раскрывала свое сокровенное происхождение, награждая ее носителя чертами Иуды. Так позднеримский писатель, участник битвы с варварами, свидетельствует, как несущийся во главе варварской конницы белокурый и голубоглазый Атилла, в кожаных доспехах, звериных шкурах, свирепо рассекающий ряды легионеров, вдруг преобразился в седле. Превратился в прекрасного смуглолицего иудея с фиолетово-черным взором, смоляными кудрями, алым огнедышащим ртом. В седле скакуна мчался апостол Иуда, неся на острие копья сверкающий «поцелуй Христа». Рассказ гугенота, уцелевшего после Варфоломеевской ночи, повествует о Карла IХ, который с балкона дворца расстреливал из мушкета несчастных иноверцев, мужчин и женщин, выбегавших в нижнем белье на улицы ночного Парижа. После очередного удачного выстрела, когда сраженная пулей пышногрудая женщина упала на мостовую, прикрывая телом младенца, на балконе дворца вместо короля вдруг возвысился прекрасный темнокудрый еврей с любящим вдохновенным лицом, и в стволе мушкета цвела алая благовещенская роза. Президент США Рузвельт, немощный, в инвалидной коляске, в «овальной комнате» Белого дома ждал сообщения о результатах спецоперации, когда «летающая крепость» Б-29, бортовой номер 44-8629, приближалась к Хиросиме, неся на борту атомную бомбу «Малыш». Когда заряд накрыл Хиросиму и командующий Тихоокеанского флота доложил об успехе, президент из немощного англосакса превратился в красавца Иуду. Яростный, великолепный, пылая очами, поднялся с инвалидной коляски, поцеловал воздух алыми губами, посылая воздушный поцелуй в Хиросиму, возвещая эру атомных бомб и «меченых атомов», где каждый взрыв, каждый дымный взорванный кратер, — божественный цветок Мироздания. В русском фольклоре, в монастырских списках, в пересказах иностранных послов есть свидетельства дивных преображений, когда в облике царей и правителей проступал их великий пращур. Иван Грозный, явившись в Новгород, устроил резню, — топил вольнолюбцев в Волхове, рубил посадским головы на плахах у Святой Софии, бросал в костры отроковиц и младенцев, саблями рассекал на куски строптивых купцов. Стоял на мосту, обезумевший, в рыцарских латах, с окровавленной саблей. Смотрел, как под мостом проплывает плот, и на нем корчатся посаженные на кол мятежники. Преобразился ликом, обрел черты прекрасного иудея, посылал казнимым воздушный поцелуй, и те отвечали мертвеющими губами. Петр Первый в застенке, подняв на дыбы тщедушного сына, приказал его бить хлыстом, вышибал из щуплого тела клочки кровавого мяса, подносил к окровавленным ребрам пук горящей соломы. Когда царевич отдавал Богу душу, царь внезапно скинул камзол, сбросил парик. Возвысился под мрачные своды, обратившись в красавца-еврея со смоляными кудрями. Наклонился к сыну, целуя его последним лобзанием, и царевич с дыбы откликнулся на поцелуй словами: «Люблю тебя, отче…»