Очнулся, значит, живой, обрадовался Евтушенко.
Тихон подтянул руку к ушибленному животу и, ничего еще толком не соображая, цепко схватил подвернувшийся пистолет. Он поднес качающуюся руку с оружием к мутным глазам, стараясь понять, что же произошло? От блуждающего ствола все в испуге отшатывались.
Рядом послышался хриплый голос:
— Я лейтенант милиции, отпустите… Моя фамилия Мартынов.
Офицер, державший лейтенанта, ослабил хватку.
Заколов повернулся в сторону хрипа, где ворочалось чье-то тело. Он оперся на локоть и напрягся, чтобы приподняться. В руке дрожал пистолет. Голова кружилась, пальцы сжались, громыхнул выстрел.
Тихон дернулся назад, пистолет выпал из ладони.
Лейтенант истерично взвизгнул и умолк. На его светлой рубашке выступила алая кровь.
А дальше произошло нечто жуткое, о чем все присутствующие у морга потом рассказывали с большой неохотой, и целый город погрузился во мглу липкого страха и необъяснимой тревоги.
Женщины на панихиде испуганно прислушивались к раздававшимся из-за угла выстрелам. Когда вслед за третьим выстрелом донесся ужасный крик, они в панике сгрудились около гроба, то ли охраняя его, то ли сами, ища защиты. Стол зашатался под их напором, гроб покачнулся и с грохотом рухнул на землю. Тело Нины в нарядном платье как большая кукла выкатилось под ноги. Все шарахнулись в стороны, сбивая друг друга и падая. Отовсюду раздались крики насмерть перепуганных людей.
Люди, стоявшие только что в чинном унынии, превратились в свалку дикарей, пытавшихся вырваться подальше из этого кошмара. Абитуриенты отхлынули и прижались к стене госпиталя. Женщины падали друг на друга и отползали подальше. Обезумевшая мать Нины, кричала и пыталась защитить дочь от ног перепуганных людей, потерявших над собой контроль.
Сколько продолжалась паника: десять секунд или десять минут, никто не смог бы точно сказать. Когда народ отринул в сторону, потирая ушибы и прикрываясь оторванными кусками одежды, все посмотрели на перевернутый гроб.
Отец Нины скорбно держал дочь на вытянутых руках. В его глазах набухли слезы отчаяния, и он с немой болью глядел на расступившихся людей. Мать на коленях собирала рассыпавшиеся похоронные украшения. Ее плечи сотрясались от тихих рыданий, черная юбка была втоптана в пыльную землю, из-под сбившегося платка паклей торчали седые волосы.
Отец растерянно повернулся к толпе. Голова девушки безвольно свесилась вниз, на тонкой шее виднелся темный след от веревки. Белое выпускное платье было безнадежно испачкано в песке, а на свисающем подоле, четко отпечатался чей-то грязный след.
В дернувшихся руках музыканта звякнули медные тарелки. Все вздрогнули и затихли.
Среди мертвой тишины несколько женщин торопливо установили стол, помогли привести в порядок гроб и жестами показывали, чтобы отец положил тело. Он долго не мог понять, что от него хотят, и растерянно топтался, не отпуская дочь. Потом он все-таки бережно и заботливо уложил тело в наспех подготовленный гроб.
Женщины бросились собирать рассыпавшие сломанные цветы и прикрывать ими испачканное платье покойницы. Никто не смотрел в глаза друг другу, все делали молча и только в случае крайней необходимости изъяснялись шепотом. Каждый стыдился недавней паники и жаждал, чтобы поскорее все закончилось, и можно было бы уйти, нет, убежать из этого проклятого места.
Гроб с телом быстро погрузили в автобус. Второй автобус, не считая солдат-музыкантов, оставался пустым. Шофер терпеливо ждал, но желающих ехать на кладбище больше не нашлось.
И в тот момент, когда собравшиеся, всеми силами сдерживая себя, чтобы соблюсти приличие, медленно потянулись к выходу, навстречу им появилась запыхавшаяся женщина с тревожным ищущим взглядом.
Она вклинилась в толпу абитуриентов, нервными рывками останавливала всех подряд и спрашивала:
— Лена, Лена! Где моя Лена?
Она хватала за плечи каждую девушку, с мольбой смотрела в глаза и задавала один и тот же вопрос:
— Лена! Ты не видела Лену?
Девушки шарахались и испуганно качали головой.
К женщине подошел кто-то из знакомых, затормошил, пытаясь расспросить, что произошло? Из сбивчивых слов выяснилось, что домой после консультации не вернулась ее дочь Лена. Она должна была, нигде не задерживаясь, прийти из института домой, и сразу же позвонить матери на работу. Не дождавшись звонка, мать бросилась на поиски. Перепуганная женщина побывала уже дома, в институте и вот пришла сюда.
Дочери нигде не было.
Кто-то припомнил, что, Лена была на консультации, а потом вышла вместе со всеми. Женщина с надеждой бросалась к каждому, кто хоть что-то пытался вспомнить, но ничего нового ей узнать не удалось. Несмотря на это, мать как одержимая металась среди испуганных людей, и уже никому не веря, продолжала искать своего ребенка, пристально заглядывая в лицо каждой девушке. Она даже поднялась в автобус и долго разглядывала мертвую Нину.
В тот день как обычно было жарко, но события последнего получаса навеяли такой холод, что многие девушки в легких платьях сжимали на груди озябшие руки, дышали на них, пытаясь согреться. Некоторых колотил озноб. Они тряслись и клацали зубами. Вместе с холодом в сердце собравшихся вползал ледяной ужас. Все поняли, что со смертью Светы и Нины, и того полоумного солдатика-армянина ничего не закончилось. Страх вновь овладевал городом. Люди отводили глаза и боялись признаться, что в душе уже не надеются увидеть пропавшую Лену целой и невредимой.
Из-за угла больничного корпуса появилось двое угрюмых вспотевших офицеров. Они несли носилки с лежащим на них человеком. Люди уже забыли, что совсем недавно оттуда раздавались выстрелы. Кого они несут? И куда? В морг?!
— Убили, убили… — послышался тревожный шепот.
За офицерами с носилками следовала процессия в составе врача, медсестры и тех, кто убежал на звук выстрелов. Они шли молча и понуро. И без того тревожное напряжение возросло до небывалой звенящей высоты.
Вскоре процессия подошла к собравшимся у морга. Все расступились. Офицеры с носилками остановились, и один из них спросил у врача:
— Куда его?
На носилках вперед ногами лежал лейтенант милиции Мартынов. Его живот был перебинтован, а на разорванной рубашке сочилось огромное кровавое пятно. Одна из рук лейтенанта была зачем-то примотана к телу, будто без этого она могла отвалиться.
Сзади носилок стояли Заколов и Евтушенко. Сашка пытливо осматривался вокруг, вглядывался в изменившиеся лица людей и пытался понять, что же произошло за последние время. Тихон потирал ушибленную голову. Его мутило, лицо скривилось от ноющей боли, глаза искали, куда бы отойти в случае чего. За спиной словно охранники сопели суровые офицеры.
— Куда его? — поглядывая на вход в морг, еще раз нетерпеливо спросил один из тех, кто держал носилки.