«Где-то я его видела», — подумала она.
Абхаз о чём-то горячо говорил.
«Руслан Гожба», — вспомнила сотрудника сухумского музея, в который ходила во время учёбы в училище.
Кто-то кричал, не соглашаясь с кем-то: «Не может быть!» Кто-то охал.
А Руслан фонтанировал гортанным голосом:
— Что война будет, чувствовалось. Где-то числа 5 августа в Сухуми народу — на пляже места нет! Приехали югоосетинские друзья. Очень хорошие ребята. У них уже война была. Они лучше абхазов грузинский знают, потому что живут там. И они прямо сказали: «Скоро у вас будет. По нашим разведданным».
— Вот оно ещё когда! — воскликнул кто-то.
— Потом мы поехали в кафе, — продолжал Гожба. — Ну, как обычно, застолье.
Когда тост подняли: «За Абхазию!», «За Осетию!» — гости начали стрелять. Из пистолетов. Салютовать! Потом они исчезли. А видим, нас окружают. Стрельба ведь… Ну, мы на два дня исчезли. Я уехал в Гудауту: здесь материнский дом, надо свечки в храме поставить, помянуть. Возвращаюсь 9 августа. И чувствуется, что-то не то. Много незнакомых людей в городе. Мы же видим. Местных всегда отличишь.
Грузин, армян, абхазов сразу узнаёшь. По походке, по одёжке. И вот 13 августа наступило. Пришёл я на работу в музей. Сел на лавочку, сижу и думаю: «Руслан, ну что-то не так». Женщина работает у нас, она еврейская грузинка, абхазская жена.
Они всё знали. Она мне: дескать, вы, абхазы, плохо вооружены, вас много не оставят. А я смекаю: «Да хоть босы, но в горы уйдём! И от нас драп будет такой, что дорога станет узкой. И двести тысяч человек не пройдёт». Неспроста она…
— Неспроста, — вздыхали вокруг.
6
— В шесть вечера или часов в семь думаю: «Поеду в Гудауту», — говорил Гожба. — Вышел на трассу, жду, кто подберёт. Автобусы не ходили. Только стал — машина останавливается. Мне: «Мы дальше едем, подбросим». Только я сел, ребята говорят: «Что-то тревожно». Мимо Афона проезжаем. Ребята: «Давай шампанского выпьем!»
— Может, и мы — шампанского? — приоткрыл портфель, из которого виднелось горлышко бутылки, поджарый мужчина с характерным абхазским носом.
У него на поясе висел топорик с закрытым материей лезвием.
— Васька, не мешай!.. — одёрнули его. — Руслан, продолжай.
Мужчина защёлкнул портфель.
Гожба продолжил: — Я помню, до полдвенадцатого, до двенадцати мы сидели. Все разговоры только о войне шли. Ну как в воздухе висит. Приехал домой. Утро. А мы выпили, надо бы с похмелья.
Василий снова приоткрыл портфель.
Руслан вытащил оттуда бутыль, выдернул пробку, понюхал:
— Чего ты пьёшь… Муть грузинскую…
— Какая муть?! — завёлся Василий. — Это с винного завода! Я там работал!
— Вот именно, что работал, — засмеялся Гожба. — Ты скажи, сколько абхазов у вас на заводе?
— Человек двадцать, остальные грузины…
— И я о том же! Я эту бормотуху не пью, — бросил бутыль на газон. Из бутыли полилось вино. И продолжил: — Снова думаю: «Если будет машина, поеду в Сухуми». За день до этого я работал там в архиве. «Поеду в архив. Там немножко осталось». Очень интересные документы копировать нужно было. И — раз! — машина останавливается. Я открываю дверь. Водитель: «Я этого фраера не пойму, — чью-то маму ругает. — Что он затеял, что он хочет?» Я сам водителя не пойму. Восемь часов утра было. А оказывается, танки уже шли.
— Какие танки?! — вырвалось у Наташи.
— Ай, девочка! — покачал головой Руслан и продолжил: — А тут пока ничего. И всю дорогу только о войне. Смотрю, и людей в Сухуми нет. А обычно — народу! Одна женщина пробежала… Поднялся наверх в архив, там сидит очкарик. Это десять минут десятого. А война уже идёт! И вдруг пожилой мужчина, ему под семьдесят, врывается: «Вы абхазцы? Духом крепкие?» Я: «А что случилось?» Он: «Позвони в Министерство внутренних дел». Я звоню в министерство: «Какова ситуация на границе? Что происходит?» Ведь чувствовали что-то.
«Нет, — говорят. — Всё нормально».
— Врут! — выругался Василий, поправив матерчатый чехольчик на топорике.
— Как будто не знают, — глянул на абхаза Гожба. — Дружок прибегает. Он служил в полку, наш полк единственный абхазский. Оружие у него под курткой: «По-моему, что-то случилось». Я снова набираю номер телефона. Мне: «Всё нормально…» А дед: «Я проскочу, посмотрю». В машину быстро. Я снова звоню: «Люди приходят. Какие-то тревожные. По-моему, нападение произошло».
Они: «Ничего не знаем. Всё спокойно. Если что, мы позвоним. Пароль «Голубой орёл». Но на всякий случай поднимите человек сто пятьдесят». И тут люди: «Да на Красном мосту бой идёт!» Это в Сухуми, — повернулся к Наташе. — Для несведущих…
— Вы думаете, я не знаю, где Красный мост? — удивилась Наташа.
Гожба, не отвечая: — Я вышел. А там полк, человек сто пятьдесят. Кинулся туда. А мне: «Руслан, не бойся, уже подтянулись». Я посмотрел на часы: «Время есть у вас?» — «Да, нормально. Там уже ребята подброшены». Я: «Немедленно документы выносить. Эвакуируем». В общем, на трёх машинах. Мы забросили документы, я сказал адрес, куда доставить: в Гудауту и в Афон. Потому что там можно было сохранить.
— Молодец, вывез, — слышались слова одобрения.
7
Гожба: — И сразу же бросился в полк. Смотрю, там тревога, бегают. Мне гранату дали, — показал на пояс. — Парень суёт ещё гранаты: «На, возьми». Я их потом раздал… Подумал: «А что я без ствола буду делать?» А потом: «В Гудауте надо поискать». И тут автобус, и мне говорят: «Поедем в Гудауту, и там останешься». Сели мы в автобус.
Из города выезжаем. А уже часа четыре. Товарищ мой, он был хорошо подготовленный, попался. Я ему: «Ну что там?» Он: «Вы пока не нужны… Там без оружия нечего делать… Наши танк взяли». — «Как?!» — «Голыми руками отбили танк…» Мы на капоте от радости бутылку выпили. Первый танк — голыми руками!
— У нас танк! — воодушевились притихшие слушатели.
Руслан, смеясь: — Танк слегка подбили, а гоги от страха выскочили и побежали… И БМП в тылу противника взяли. И тут же по ним начали колошматить. Ну, выпили за первый танк… — За первый танк! — в руках Василия хлопнула пробкой другая бутылка.
— Что там в кувшине, узнает горло! — занёс бутылку над собой.
«Надо же… Голыми руками», — на глаза Наташи наворачивались слёзы.
В Гудауте бурлила многотысячная толпа. Шла запись: «Где служил?» Человек во флоте служил. Другой — в пехоте. Разбрасывали по спискам. Кипела жизнь. Кого-то записывали, а тех, у кого имелось оружие, сразу отправляли: «Эй, с двустволкой! Полезай в кузов!» И он тотчас уезжал на передовую.
Приходили новости:
— Часть города в их руках, часть — у нас. Наших обстреливают. И бьют по отдыхающим. Ужас! Народу-то тьма.