Губернатор Русак с ненавидящей усмешкой, выпуклыми, пламенеющими от ненависти глазами ожидал ответа. И эта истребляющая ненависть врага, соседство смерти заставили Есаула очнуться. Невероятным усилием воли, всеми витальными силами он выхватил из-под сердца светящуюся «точку». Промчал ее сквозь кольцо личинок. Метнулся в мозг, путая следы, залегая на время в правом полушарии. Оттуда стремительно упал в пищевод, скрываясь за его складчатыми грубыми стенками. Переждал и нырнул в печень, утонув в текущей желчи. А потом, внедрившись в тазовую кость, продираясь сквозь губчатую костную ткань ноги, доставил «точку» в фалангу мизинца на левой ноге. Замуровал подход костной мозолью, преградив доступ врагам. Проделав работу по эвакуации драгоценной молекулы, растворил селезенку и выпустил в кровь антитела, которые набросились на враждебных пришельцев, вступили с ними в смертельную схватку. Это вызвало резкое повышение температуры тела, он почувствовал жар и озноб. Одновременно он напряг дельтовидную мышцу, дернул плечом, стряхивая ядовитое насекомое, ломая его хрупкое жало, которое осталось в тканях, но уже не впрыскивало в кровь отравляющие цветные частицы. Луч соскользнул с плеча, прожег стакан с водой, из которого сквозь крохотную скважину засочилась капель.
Рывок Есаула Попич истолковал как жест нападения. Ему померещилось, что Есаул хочет его ударить.
— Не сметь!.. Я не боюсь!.. Господа, он задумал ужасный план!.. Хочет вас всех расстрелять!.. У него есть расстрельные списки!.. Его надо арестовать!.. Я с вами, господа!.. Да здравствует демократия!.. Да здравствует Президент Куприянов!.. Мы все заслужили бессмертие, а этот изверг — только смерть!.. Только смерть!.. Только смерть!.. — Попич выскочил из-за своей конторки, спрятался за Куприянова, заслоняясь им от Есаула, который, чувствуя, предынфарктную боль в сердце, стал покидать трибуну.
Зал бушевал. Орали, брызгали слюной, грозили Есаулу кулаками, требовали смерти.
Вмешалась дама-мажордом, она же Регина Дубовицкая:
— Дорогие мои. — Она старалась унять суматоху. — Постарайтесь обрести мир душевный!
Смех — лучшее лекарство от невзгод! У вас есть полчаса, чтобы сменить туалеты и собраться на верхней палубе, где прославленный маэстро Словозайцев будет демонстрировать высокую моду. Как вы думали, для кого? Верно — для собачек! Собаки и высокая мода! Псы и новый дизайн! Кобели и изысканный стиль! Породистые суки и мы вместе с вами!..
Она успокаивала зал, давая возможность Есаулу, окруженному тройкой верных соратников, покинуть помещение и вернуться в каюту.
В каюте, когда Есаул, отдыхая от сердечного приступа, прилег на кровать, прокурор Грустинов взволнованно воскликнул:
— Я говорил, эта сука Попич — предатель. Они с Круцефиксом два гандона — пара. На этого Жопича есть уголовное дело по факту распространения наркотиков. Я замял, но теперь дам ход. А,этот-Круцефикс, жалкий педик, замешан в «Дело Мобитекса». Ему, а не Пал Палычу бестолковому сидеть бы в бруклинской тюрьме.
— Нельзя больше ждать, надо действовать, — угрюмо произнес спикер Грязнов. — Пока еще я контролирую Думу. Но «Единая Россия» — конвертируемая партия. Смотрит, сколько дают в конверте. Куприянов может дать больше.
— Полк лейб-гвардейских гусар, вооруженных дуэльными пистолетами, готов выступить по первому сигналу, — докладывал обстановку в армии министр обороны Дезодорантов. — Кирасиры по-прежнему верны престолу. Гардемарины, как всегда, лишают невинности курсисток Смольного, но присяге верны, стервецы. А вот казачий эскадрон на призыв олигарха Березовского быть жестче с жидами кричал: «Любо!»
— Господа, спасибо за службу. Действия не заставят себя ждать. А сейчас мне нужно побыть одному, — сказал Есаул, выпроваживая соратников.
Еще некоторое время лежал, прислушиваясь, как стихает сердечная боль. Затем поднялся и принялся ходить по каюте. Ходил, прихрамывая, боясь наступать на левую ногу. Там, в фаланге мизинца, укрывалась драгоценная «точка», при неосторожной ходьбе можно было ее раздавить, как робкого светлячка на тропинке.
При всех огорчениях и напастях он мог себя поздравить. Замысел врагов становился все очевидней. Он столкнулся не просто с научной теорией, управляющей природой людей. Не просто с индустрией, способной производить мутантов и биороботов. Не только с грандиозной социальной концепцией, направленной на изменение общественных отношений и установление строя, который мог именоваться «биофашизмом». Он имел дело с новой религией, небывалой метафизикой, в которой человечество существовало без Человека, Бог был равносилен смерти, а исчезновение бытия было целью самого бытия. И все это было готово обрушиться на Россию новыми ужасными испытаниями.
Нет, этого он не допустит. Еще несколько деталей сатанинского плана, и он ответит разящим ударом. Разрушит сатанинский план. Спасет Россию от гибели.
Приближалось время, когда Словозайцев начнет демонстрацию высокой собачьей моды. К этому моменту надлежало быть во всеоружии.
Есаул извлек из ящика бумажный конвертик, в котором хранился волос, выпавший из усов губернатора Русака. Легкий завиток, слабо наэлектризованный, прилепился к бумаге. Есаул достал стакан тонкого стекла. Налил некрепкий раствор календулы. Добавил несколько капель эвкалиптового масла. Раздавил и выжал ягодку облепихи. Кинул кристаллик глюкозы и ждал, когда тот растворится. Пинцетом вынул из конверта волосок и, держа над стаканом, поднес к нему пламя зажигалки. Волосок вспыхнул, сгорел, и легчайший прах просыпался в зеленоватый раствор. Есаул пинцетом перемешал в эликсире молекулы пепла. Достал одноразовый шприц. Насадил иглу. Всосал в шприц прозрачную, травяного цвета, влагу. Выдавил хрупкую струйку. Положил наполненный шприц на край стола. Вызвал к себе верного капитана Якима.
Теплоход плыл под голубой негасимой зарей. Бирюзовые воды отражали лазурь, в которой брезжили иные миры, витали пленительные духи, посылали на землю весть о иных пределах, о нескончаемом блаженстве, о длящейся вечно жизни. На верхней палубе вдоль подиума горели свежие огни, волнующие своей чистотой. Подиум, застеленный светлым ковром, казался белоснежной, блестевшей под фонарями дорогой. Гости уселись за столиками, в стекле переливались разноцветные коктейли, мерцал лед, золотилось, шампанское. Есаул с соратниками сидел поодаль, отчужденный от прочего общества. Его старались не замечать. Он же замечал все — хмурого Франца Малютку, исполненного ревности к своей необузданной жене, пожелавшей отдаться Куприянову. Самого Куприянова, превратившегося в напыщенного самодовольного гордеца, после того как цветные молекулы перестали сообщать ему пророческое вдохновение. Посла Киршбоу, пребывавшего в задумчивости, отославшего в Гос-деп очередную шифровку о странных событиях, свидетелем которых он явился. Добровольского, пребывавшего в приподнятом настроении, как если бы ему выпал карточный выигрыш или молоденькая куртизанка усладила его по-французски. Губернатора Русака не было за столиком, и это тоже с удовлетворением отметил Есаул.
Вспыхнул аметистовый прожектор, и в его лучах возник кутюрье Словозайцев. Он был облачен в оранжевую хламиду буддийского монаха. Его босые ноги бесшумно ступали по ворсу ковра.