Ты Бронштейн, горящий камень,
Превратил Россию в пламень.
Дух Сахары Безарх молча смотрел на красавицу, наливая розовые глаза, а потом вскочил на нее, размещая когтистые лапы на пояснице у дамы. Напряг гузку, выбрасывая вперед червеобразный студенистый отросток, с его помощью заталкивая в мадам Стекля-русову могильную землю. Стал бить ее кожаными крыльями, долбить в лысеющий затылок красавицы желтым клювом.
Добровольский высунул длинный, как у муравьеда, язык и облизывал с ног до головы обнаженную женщину-продюсера из программы «Тюрьма и воля». Та была благодарна чистоплотному старцу, старательно, по-собачьи, убиравшего с ее тела следы преждевременных извержений. Ее дурная кровь капала на могилу, заставляя ее дымиться. Наложив ладони на медно-красный парик Добровольского, женщина-продюсер восклицала:
Бейте, бубны и литавры,
Мчатся конники-кентавры.
Круцефикс, маленький и подвижный, с волосатыми ляжками и раздвоенными копытцами, скакал словно козлик, норовя пристроиться к высокой топ-модели. Никак не допрыгивал. Величавая дева сжалилась над похотливым домогателем, подсадила его на себя и поддерживала, пока тот не облегчил свой раскаленный тигель, выплескивая расплавленные, прожигавшие могилу брызги. Блеюще возопил:
Люций, Люций, Люцифер,
Революций грозный хер.
Лысинка Жванецкого то напяливала до ушей шляпу Боярского, издавая сладострастные стоны. То плюхалась на нее, как на ночную вазу, и тогда шляпа Боярского рычала, как д'Артаньян, завидевший госпожу Бонасье:
Меркадер, Мойдодыр
На реке Анадырь.
Усы Михалкова распушились от вожделения. Он ловил пробегавших мимо манекенщиц, с силой наклонял их к могиле и с петушиной быстротой поступал с ними так, словно это были куры-несушки. После каждой скоротечной победы, бил себя по бокам руками и кукарекал:
Ни за доллар, ни за рубль
Ты не сыщешь ледоруба.
Телемагнат Попич уткнулся надменным лицом в пах Куприянову. Было видно, как дергается его возбужденный хохолок. Иногда он прерывал свое упорное занятие, поворачивался лицом к пылавшему жертвеннику, в котором чернели обгоравшие козлиные рога, и умоляюще зазывал:
Ты вернись, товарищ Троцкий,
В мир проклятый и уродский.
Куприянов, держа за уши Попича, задыхался от восторга и, когда позволяли силы, раскрывал рот и великолепным баритоном возглашал:
Великаны или гномы,
Все мы вышли из генома.
Одесский квартет, на этот раз без скрипок, разделился надвое, ибо состоял из двух супружеских пар, обвенчанных в голландской кирхе, где толерантный и политкорректный пастор благословлял однополые браки. Теперь возлюбленные супруги ласкали друг друга, сидя на священной могиле, менялись женами: Жены, в ночных чепцах и пеньюарах вонзали свои жилистые грибовидные отростки в глубину могилы, старясь достать череп. А тот раскрывал жадно рот, тянулся схватить зубами прораставшие с поверхности земли корневища. Мужья в это время кричали внутрь могилы:
От Тристана и Изольды
К вам пришли сперматазойды.
Негры Нью-Орлеана сбросили черные балахоны, но остались такими же черными. За ними гонялись монахи, словно играли в салочки. Каждый пойманный негр становился предметом сексуальных домогательств того или иного монаха. Однако никто не подавал в суд. Конфликт решался полюбовно — негр отряхивал с ягодиц могильную землю, а монах стыдливо засовывал в плавки не помещавшийся инструмент любви, и через минуту игра продолжалась. Пойманный негр, прежде чем разделить судьбу предыдущего оркестранта, выкрикивал:
Перманенты, спермоненты
Все гормоны и ферменты.
Эстрадный певец, исполнитель шлягера «Москва златоглавая», оседлал духа Оврахима, прилетевшего из болот Полинезии. За время перелета дух устал и не мог отбиться от страстных приставаний певца. Тому было не впервой совокупляться со злыми духами, и, отделав Оврахима под орех, звезда эстрады пропела под гитару:
Безразмерна, невесома
Золотая хромосома.
Последней стыдливо сбросила с себя наряд кармелитки дама-мажордом, она же Регина Дубовицкая. Осталась в том, в чем оказывалась каждый раз, когда возвращалась домой после программы «Аншлаг», принимала душ и, стоя босыми ногами на полу с подогревом, задумчиво глядела в зеркало, сокрушаясь по поводу того, как морщинит и глупит человека постоянный смех. Теперь же на поляне она опустилась на могилу мученика революции и генетика пролетарской России и произнесла заклинание:
Превратится круг полярный
В организм молекулярный.
Действо достигало апогея. Колокол неустанно бил. Ему вторили трещотки, бубны, гребешки и губные гармошки. Грохотала обжигающая музыка Карибского бассейна. Бразильский карнавал наполнял поляну шелками, лентами, танцовщицами варьете, колдуньями Рио-де-Жанейро, волхвовательницами Амазонки, чародейками Атлантического побережья. Монахи разбегались и с развеянными бородами сигали через могилу. Топ-модели становились на могильный холм, сгибали спины, и новоорлеанские негры перепрыгивали через них, играя в чехарду. Все бросались на обнаженных красавиц, устраивая кучу малу. Лазеры метались над поляной, в их обжигающие лучи попадали ночные бабочки и очумелые птицы, вспыхивали и падали на могилу.
Такое не мог выдержать ни один покойник. Лежащие в глубине кости начали срастаться. Сползались позвонки, скреплялись растертые в муку суставы. Еще лишенный плоти, скелет оживал, тянулся вверх, прорывал костяной рукой могильный холм, махал из-под земли костлявыми пальцами. Мадам Стеклярусова жадно их целовала. Луиза Кипчак припадала к ним пламенными устами. Только Франц Малютка раздраженно отплевывался и тихо, чтобы не быть услышанным, ворчал: «Жид проклятый… Не лежится ему под землей, суке рваной». Но скелету не хватало сил. Он был липден витальных энергий, необходимых для оживлений. Рука, помахав, провалилась вглубь могилы.
— А-у-а-э-э-и-вен!.. — возопил Словозайцев, он же великий генетик и биореволюционер Савл Зайсман. Подбежал к грузовичку, схватил молекулярный генератор. Включил и направил на могилу. Из чаши генератора хлынули потоки разноцветных лучей, словно шелковые ткани. Словозайцев покачивал генератор, словно лейку. Поливал могилу, как клумбу. Живые молекулы, плодоносные клетки вторгались в черную землю, пропитывали, и она становилась стеклянной, похожей на хрустальную вазу, в которой играли радуги. Могила взбухала, начинала дымиться. В ней шло могучее созреванье, слышались подземные гулы и скрежеты.
Внезапно в земляном надгробии открылась ноздря, из которой ударил пар, прянул багровый дым, полетели брызги земли, словно ожил вулкан, выталкивая из подземной квашни багровое тесто. Било белое пламя, словно взлетала космическая ракета, и в раскаленном облаке, выдавливаемый из-под земли, возникал человек. Окруженный огнем, с черной бородкой, в пенсне, в военной фуражке, Лев Троцкий после долгого сна выходил на поверхность. Все ахнули, попадали ниц при его появлении. Не вся плоть прилепилась к костям. Некоторые мускулы, словно клейкое тесто, отвалились от скелета и висели на ребрах. Лишь половина лица была одета кожей, другая желтела несвежей костью. Под окуляром пенсне зияла пустая глазница. Оживляемый Троцкий всплывал из-под земли сначала по шею, затем по пояс. Показались облаченные в галифе ноги, удобные хромовые сапожки. Они зависли над землей, как и сам великий революционер, охваченный подземным пламенем. Так на старте зависает ракета, преодолевая гравитацию земли, с трудом толкаемая реактивными соплами. Троцкий силился изойти из могилы, но его затягивало обратно. Чувствовался недостаток адской тяги.