Либава неторопливо выполнил приказание.
За женской дверью после его визита туда стало еще веселее. За мужской образовалось затишье. Винглинский, беззвучно хихикая, представлял себе, как его дурак-двойник стягивает, перекосив физиономию, свои бледные кальсоны с худых ног. Как весельчак-прокурор перестает быть весельчаком после объяснений Либавы, что от него сегодня все-таки потребуется.
Смех сотрясал длинное узкое тело олигарха все сильнее, и ему даже начинало казаться, что сегодняшний вечер не следует признавать совсем уж неудачным. Ну наобщался с идиотами, теперь над этими же идиотами постебаемся.
Дверь отворилась, и перед Сергеем Яновичем возник крепкий рыжий голый парень с приветливой улыбкой на круглом лице. Особенно как-то истерически рыж он был в области как раз паха. Парень поклонился и представился:
– Тальберг.
– Что? – инстинктивно спросил Винглинский. Поэт встал в позу и произнес звонким, слишком неуместным голосом:
– Пинь-пинь-пинь тарахнул зинзивер, о, лебедиво! о, озари!
– Что это? – опять спросил миллиардер, понимая в происходящем все меньше.
– Хлебников, – с легким укором в голосе сказал уральский модернист. Он был глубоко убежден, что все авангардные финансисты страны должны обожать авангардную поэзию.
– Хлебников? Пол? – поинтересовался Винглинский, который был немного знаком с американским журналистом, сраженным чеченской пулей несколько лет назад.
– Пол? – в свою очередь не понял рыжий сатир. – Пол мужской.
И тут рядом с ним возник капитан Захаров – тоже голый, но зачем-то в носках. Он не ретировался в город, а завис вблизи вождя, готовый загладить банным трудом свою вину за неудачу на основной работе.
Глаза миллиардера вылезли из орбит и даже как бы чуть-чуть отодвинулись друг от друга.
Парень, представившийся Тальбергом, сделал неопределенный жест рукою и звонко сообщил, что у него готов экспромт, очень-очень подходящий к создавшейся веселой ситуации.
Захаров, несколько лучше знавший шефа, осуждающе на него покосился. Зря ты, мол, дорогой. Он уже и сам не был уверен, что правильно сделал, оставшись. Да и эти носки… А ведь всего лишь хотел подстраховаться от простуды. Полы тут хоть и деревянные…
Винглинский поднялся из кресла, и в тот момент, когда в очередной раз открылась дверь в приемную, обнаруживая две унылые тени – голых кандидата в мэры и прокурора, заорал на всех на них так, что даже стихли девичьи голоса в другой части заведения. Это был не мат, мату бы они только обрадовались. Это был непередаваемый словами вопль бесконечно оскорбленного сердца.
Вашингтон, округ Колумбия
Старина Фрэнк отдыхал – сидел без пиджака, закрыв глаза, откинувшись в кресле и забросив каблуки башмаков на край письменного стола. И ел жареную картошку из высокого бумажного пакета, запивая колой из маленькой пузатой бутылки. Он очень походил на героя классической антиамериканской карикатуры советских времен. Если бы ему сообщили об этом, он искренне сказал бы, что ему глубоко на это наплевать.
Отдохнуть ему было необходимо, он только что приехал из гольф-клуба, где три часа бродил по газонам за мистером Шеддером, таская на плече сумку с клюшками, как какой-нибудь паршивый кэдди. Ничто на свете так не утомляет, как участие в игре, которую не любишь. Жилистый старик неутомимо гарцевал по аккуратно подстриженным холмам и трепался о предметах, не имеющих никакого отношения к работе. Говорил о погоде в природе и о погоде в политике, долго втолковывал своему визави рецепт невероятно, по его мнению, вкусного морковного торта – без единой капли плохого, мягкого холестерина, но с массой каротина и холестерина твердого, то есть полезного. Временами он на пять—семь минут вообще оставлял Фрэнка, и без того глупо смотревшегося в черной рабочей паре посреди парка дорогих развлечений, и затевал беседу с другим жилистым неутомимым стариканом. Они одинаково бодро скалили зубы, и по выражению их лиц нельзя было понять, о чем они сейчас говорят – о перемещениях в эшелонах власти или о свекольных пирожных.
Фрэнк понимал, что его таким образом наказывают. Демонстрируют недовольство качеством и результатами его работы. Он потел и терпел. Качество он повысить был не в состоянии, потому что и так работал на пределе своих возможностей, и на результаты повлиять было трудно, потому что они зависели не только от него и его подчиненных, но и от людей, которых он знать не знал и понимать не понимал, если честно. От русских избирателей, прости Господи.
Он и своих-то, американских, считал вредной и капризной публикой, никогда не знающей, в чем заключается ее счастье, – что уж говорить о жителях этой отдаленной, вечно зимней страны! С годами Фрэнк сообразил: тот факт, что он ее, Россию, изучал в университете и был связан с ее представителями по дальнейшей работе, ровным счетом ничего не значит. Впрочем, это уже пессимизм, сдают нервы. С какой стати он должен валить на себя вину за все неудачи в работе? Если разобраться, он виноват меньше других.
Под «другими» Фрэнк понимал и мистера Шеддера, и тех, кто давал указания мистеру Шеддеру. Среди указаний было и такое: на президентских выборах в России мы поддерживаем вот этого беззаботного кудрявого красавчика – их бывшего вице-премьера. Сказать по правде, тому бы больше подошло, если судить по внешним данным и манере держаться, баллотироваться на губернаторских выборах в Калифорнии. Это они – люди из кабинетов Госдепартамента, советники по национальной безопасности, помощники госсекретаря – приняли такое решение, а вину за то, что выбор пьяного русского избирателя не совпадает с их планами, возлагают на него, Фрэнка, – непосредственного исполнителя. Это он что-то там проморгал, недоучел, недоработал…
Фрэнк сделал большой глоток колы и поставил пустую бутылку на пол у ножки кресла.
А ведь ему есть что ответить господам теоретикам большой политической баталии. Они вытащили из засаленной колоды русской политики сомнительную карту мистера Голодина, а в обеспечение ее игрового веса ему пришлось отдать свой золотой запас – мистера Капустина. И не Капустин виноват в том, что Голодин непроходим. Но смешно в общем-то сетовать. И так уже давным-давно известно: давший невыполнимое задание всегда найдет, кого обвинить в его невыполнении.
Стеклянная дверь кабинета распахнулась. В проеме появился Тедди, один из ребят Фрэнка.
– Результаты вскрытия, сэр. На стол легла пачка бумаг.
Старина Фрэнк медленно привел свое тело в рабочее положение.
– Иди работай, я посмотрю.
Минут через двадцать он потребовал Тедди снова к себе в кабинет. Тот явился мгновенно.
– Почему эти материалы только сейчас попали ко мне на стол?
– Потому что они только сегодня утром попали на стол ко мне. А ты все утро провел в гольф-клубе.
«Знал бы ты, как я там развлекался», – подумал Фрэнк.