– Что ты имеешь в виду?
– Она просто обыскивала твои вещи, а когда поняла, что обнаружена за этим занятием, изобразила из себя влюбленную лесбиянку и фетишистку.
Джоан замолчала. Елагин терпеливо ждал, когда она додумает до конца свою мысль.
– Я не знаю, что тебе ответить.
– Почему?
– Допустим, твои подозрения верны. Значит, все эти недели я находилась в ужасной ситуации.
– Ты была под колпаком.
– Я не понимаю.
– Извини, это такая идиома, я сделал кальку на английский.
– Объясни как следует.
– Мне кажется, Лайма была шпионкой. Джоан замолчала. Насупилась.
– Не молчи. Скажи, что загадочной русской душе повсюду мерещатся агенты ЦРУ.
Джоан не ответила.
– Я не хочу ничего утверждать, я очень боюсь тебя обидеть, причинить тебе хоть какую-то боль. Но я не могу себе позволить не разобраться в ситуации, потому что это может оказаться для тебя еще более опасно и болезненно.
– Я не понимаю.
– Сейчас мы с тобой проясним другую ситуацию, параллельную с этой, и тогда, мне кажется, я смогу что-то утверждать определенно.
– Ты будешь спрашивать?
– Если сможешь, отвечай.
– Я постараюсь.
– Ты звонила мне из Америки в Москву?
– А как тебя зовут?
– Моя фемили нейм – Елагин.
– Я звонила тебе.
– Почему?
– Мой папа погиб. Майор вздохнул:
– Извини, я должен спросить: когда?
– За три недели до того, как я звонила тебе.
– Его убили?
– Дядя Фрэнк сказал, что несчастный случай.
– Опиши мне этот случай.
– Самолет упал на машину, в которой ехал папа.
– «Боинг»?
– Маленький самолет. Утренняя автострада. Самолет летит над рекой. Сворачивает и падает прямо на папину машину.
Майор задумался.
Джоан продолжала:
– Но после того как дядя Фрэнк сказал, что это несчастный случай, его люди тщательно обыскали наш дом. Очень тщательно. Вывернули все ящики. Перебрали все вещи.
– Как Лайма?
– Что?
– А кто был твой отец?
Джоан выскользнула из-под одеяла и удалилась в ванную.
Майор некоторое время лежал неподвижно, размышляя, потом щелкнул телевизионным пультом. Попал на один сериал, на другой, долго перебирал кнопки, пока не влез в какой-то новостной выпуск. Замороженные котельные. В шахте взрыв. Люди гибнут за метан. Наконец привычная успокаивающая картина: искореженный остов автомобиля на багдадской улице. Эту картинку сменяет еще более привычная: израильская армия проводит операцию на Западном берегу реки Иордан. Все на месте, все как всегда, за тридцать часов его дезертирства с фронта борьбы за российскую идентичность против иноземного влияния мир не претерпел никаких кардинальных изменений. Вообще программа новостей это – генератор ощущения стабильности мира. Рябь якобы новых событий скользит лишь по поверхности дня над бездонной толщей бесконечно устойчивой жизни.
Эти майорские размышления были прерваны кадром с физиономией знакомой и незнакомой одновременно.
Ба!
Джоан вернулась, нырнула под одеяло и теперь влажно и укромно дышала, облегая драгоценным теплом правую часть тела.
Майор все-таки узнал человека на экране. Небритый, со впалыми щеками, с сухим, чуть безумным блеском глаз.
Кандидат в президенты Андрей Андреевич Голодин. Пришлось прибавить звука. Голодин голодает.
А кто это рядом? Господи, Нина Андреевна – любимая идейная врагиня! Она голодает тоже?! Фантастика!
Уже четвертый день. В спортзале где-то на окраине Москвы.
Нина почти не изменилась, на ней отказ от пищи внешне не сказывался. И так слишком субтильна и худа. Только черты лица немного заострились. Говорит, что не удивлена поступком отца. Это только недруги и недобросовестные люди называли его человеком, который заботится о своем кармане, а лишь потом о кармане государства. На самом деле Андрей Андреевич совсем другой! Какое-то время ему приходилось жить по законам властной стаи, а теперь он с народом. Народ голодает – и Голодин голодает тоже.
Камера показывает кандидата. Его внешность говорит сама за себя. Он заявляет в целый куст микрофонов, что будет валяться здесь на матрасе вместе с обманутыми дольщиками до тех пор, пока их справедливые требования не выполнят, или до тех пор, пока «меня не вынесут отсюда вперед ногами».
Тут же – врачи со своими пугающими комментариями и еще более пугающими прогнозами.
Журналисты бросаются к выходу: приехал господин Оскаров. Он сердито и остроумно рассуждает о происходящем. Язвит обманщиков народа вообще и конкретно – кровопийцу Дорожкина, который пользуется поддержкой местного чиновника, состоящего, между прочим, в партии власти. А это есть коррупция в «химически чистом виде»!
Андрей Андреевич и Оскаров пожимают друг другу руки. Смотрят друг другу в глаза. Оскаров говорит другу и соратнику слова человеческой и политической поддержки.
Опять план с Ниной, ее горячая речь. Политику принято считать грязным делом. Но ведь если разобраться, все зависит от конкретных людей. Если каждый конкретный человек на своем политическом месте будет вести себя по-человечески, грязи не за что будет зацепиться. Андрей Андреевич Голодин это понял. Он как мало кто в нашей стране изведал принцип действия механизмов несправедливости и обмана. Тем важнее, что именно он решил против всего этого выступить. Только выходец из власти знает, где скрыты самые страшные язвы этой власти и какими лекарствами их надо лечить!
– Я люблю своего отца и верю ему!
– Что она говорит?
– Что любит своего отца и верит ему.
– Вот этого несчастного со щетиной и больным взглядом?
– Его.
Джоан потерлась носом о предплечье майора.
– Я тоже любила своего отца и всегда верила ему. Хотя мы часто ругались.
– Почему?
– Он был большой ученый, но работал на правительство. Он был хороший человек, но я не могла его убедить в том, что те, кто правит, причиняют миру много вреда.
– Он не соглашался с тобой?
– Он говорил, что, работая на правительство, он хотя бы имеет возможность как-то улучшить ситуацию. Раз уж мир все равно развивается так, как развивается, дело каждого честного профессионала – попытаться смягчить зло, причиняемое людям этим развитием.
– Мне кажется, твой отец заблуждался.
– Согласна. Но я любила его. Он был все равно лучший.