— С кого? — быстро спросила Лавиния.
Троглио вежливо улыбнулся.
— Вы очень умны, миледи. Возвращаю вам ваш комплимент, и вы поймали бы меня сейчас, когда бы…
— Когда бы что?
— Когда бы я не был настороже. — Троглио опять счел нужным поклониться, хотя делать это ему было нелегко — он весь взмок, и при этом его бил легкий озноб. Он догадывался, что разговор с этой юной красоткой не будет легкой прогулкой, но не думал, что он до такой степени будет напоминать вытягивание жил. Он действительно чуть не проговорился, от кого получил сведения о местопребывании мисс Элен. Он был на волосок от гибели в этот момент. Но, кажется, сейчас мисс Биверсток склоняется к заключению сделки.
Лавиния сидела в задумчивости, купая пальцы в теплой шерсти своей красавицы кошки. Управляющий решил привести напоследок еще один аргумент в свою пользу и в пользу заключения между ними договора.
— Извините, миледи, я понимаю все ваши опасения, но рассудите сами, вам нечего бояться каких-то ложных шагов с моей стороны. После того как я дам сегодня ложные показания губернатору, вы будете держать меня в руках.
Лавиния рассмеялась.
— А вы потупели к концу беседы, Троглио. Во-первых, я и так держу вас в своих руках, а во-вторых, чтобы навредить вам тем способом, о котором вы говорите, мне пришлось бы выдать себя.
Управляющий потупился, то ли действительно устыдившись, то ли разыгрывая это.
— Ладно, — сказала юная плантаторша, — я принимаю ваше предложение, несмотря на его невероятную подлость. Пусть местопребывание Элен останется вашей тайной, но если…
Троглио сделал энергичный успокаивающий жест.
— Что вы, миледи, я не могу даже попытаться вас обмануть, я лучше, чем кто-нибудь другой, знаю, как вы богаты…
Лавиния удивленно посмотрела на него, Троглио смущенно помолчал, но все же закончил фразу:
— …и безжалостны.
— Идите, — сухо сказала Лавиния, хотя в глубине души была очень польщена последними словами этого странного типа, своего союзника в весьма щекотливом деле.
Когда уже стихли его шаги в коридоре, она еще некоторое время сидела в прежней позе и размышляла о только что заключенной сделке. И она представлялась ей все более и более выгодной. В самом деле, какое имеет значение, сколько прикарманит этот генуэзский упырь, если взамен он обязуется доставить сюда белокурую подругу?
Сэр Фаренгейт был занят своим любимым делом — рассматривал старые испанские карты. Когда-то, еще в прежней, пиратской жизни, ему попался свод старого доминиканского аббата Гонсалеса. Книга была частью захваченной добычи, но никто из команды не потребовал, чтобы она была представлена к дележу, и капитан унес толстый фолиант в свою каюту, перелистал со все возрастающим интересом и к утру сделался фанатиком-коллекционером. К моменту перехода на королевскую службу у него собралось приличное количество старинных книг по географии и землеустройству многих районов Нового Света. Особенно усиленно производством подобного рода литературы занимались парагвайские иезуиты, они даже копировали старые индейские карты. Прекрасные описания островов Антильского архипелага оставили бенедиктинцы.
Сделавшись губернатором, сэр Фаренгейт занялся пополнением библиотеки, доставшейся ему в наследство от прежнего управителя острова. Тот оказался усердным читателем Сореля и Кеведо. Сэр Фаренгейт в отличие от большинства хорошо образованных современников не выносил испанской и французской похожденческой литературы, известной последующим временам под названием плутовского романа. Он любил сам и приучил детей к литературе старинной, основательной. На полках его библиотеки рядом со старинными испанскими картографами нашли место в основном античные авторы.
Теперь, после исчезновения Элен и отплытия Энтони на ее поиски, только здесь, среди своих книг, сэр Фаренгейт находил хотя бы относительное успокоение и мог отдохнуть от мучивших его мыслей.
В кабинете бесшумно появился Бенджамен.
— Осмелюсь доложить, милорд.
Губернатор поднял на него глаза.
— Вас хотят видеть мистер Хантер, мистер Доусон и мистер Болл.
— Что нужно этим старым бездельникам? — спросил губернатор, но без тени раздражения в голосе.
Дворецкий пожал плечами.
— Они не пожелали мне объяснить.
— Значит, у них серьезное дело, — сказал сэр Фаренгейт.
Эти трое были последними из той ватаги в сотню человек, которая пятнадцать лет назад согласилась за освобождение от виселицы перейти на службу к английскому королю. И только Хантер удержался собственно на службе. Кое-кто не смирился с пресным характером новой, законной жизни и подался обратно в береговое братство и благополучно дожил до своей кончины в пасти акулы или на шпаге какого-нибудь испанца. Кое-кто женился и погиб от рома и злой жены, что является обычной вещью не только на Ямайке. Несколько человек вернулись в Европу. Так что в непосредственной близости при бывшем капитане Фаренгейте, а ныне его высокопревосходительстве губернаторе остались лишь эти трое. Причем все трое плавали с ним еще на его незабвенном флагмане «Гермесе», останки которого покоятся сейчас на дне Наветренного пролива. Хантер служил первым помощником, Стенли Доусон штурманом, а Боб Болл боцманом, а когда было очень нужно, мог продемонстрировать и канонирские свои навыки.
Со времени их молодости и счастливого пиратского братства прошли годы и годы. Сэр Фаренгейт совершенно поседел, а боцман почти совсем облысел. Характеры их не стали ни легче, ни уживчивее. Каждая общая встреча представляла собой сварливое выяснение тонкостей каких-то старинных происшествий и весьма въедливое и ироничное следствие по поводу тогдашнего поведения каждого. В результате каждый раз друзья расходились, окончательно и бесповоротно разругавшись между собой. Но через некоторое время их опять начинало тянуть друг к другу.
И вот они, все трое, без всякого зова явились к своему капитану.
Вступив в кабинет, они по очереди без проявления подобострастия и фамильярности поздоровались с губернатором. Он предложил им занять места за столом, где во время совещаний сидели высшие чиновники колонии. Гости бестрепетно расселись.
Доусон кивнул в сторону разложенных на губернаторском столе карт.
— Еще не надоело?
— А тебе не надоело таскаться с молитвенником по хижинам черномазых?
И реплика, и антиреплика были произнесены ровным, будничным тоном. Старый капитан и престарелый штурман просто поприветствовали друг друга наиболее естественным для них способом.
— Не слишком ли часто ты начал вытаскивать его из сундука? — спросил боцман, показывая на заплатанный плащ капитана, висевший на спинке кресла.
— Не думаю, старина, что это твое дело.
— И тем не менее, капитан, мы пришли именно по этому поводу, — подвел итог дебюту Хантер.