– Но позвольте хотя бы развернуть флаги, кардиналу это понравится.
– Никаких флагов! Мы не знаем, что именно там произошло и есть ли настоящий повод радоваться. Отправьте всех людей в подпалубные помещения.
– Зачем!?
– Пусть ложатся спать! Пусть ловят крыс! Пусть делают что хотят, но только пусть не торчат у борта. Не на что тут глазеть. Вы меня поняли?!
Помощники наконец сообразили, что тут дело нешуточное, и приступили к выполнению странных приказаний разъяренного начальника.
Так что когда немного неуверенная в себе «Золотая» подошла к своей подруге, та была совершенно не готова к встрече. Последовал короткий штурм, напоминавший тот, что случился часом ранее. Штурм, которому во всеоружии противостоял один только завистливый капитан. Судьба его была ужасна: он, перед тем как умереть, сделался посмешищем. Капитан бегал по настилу между двумя рядами сидений для галерников и отмахивался тонкой шпагой от хохочущих пиратов, которые в количестве трех десятков человек толпились на носовой и кормовой площадках. Наконец кто-то, наверное из жалости или для того, чтобы не мешал, выстрелил ему из арбалета в спину. Капитан сделал по инерции несколько шагов и завалился влево, на руки гребцов, а те переправили его в море.
«Бирюзовую» обыскали намного быстрее, чем «Золотую», и только потому, что знали, где искать и что. Когда все четыре ящика были доставлены на корабль Харуджа, он подозвал к себе Фикрета:
– Возьми шесть человек и пусти обе эти галеры на дно. Ты понял меня?
Фикрет понял, но было видно, что понимать отказывается.
– Почему ты молчишь?
– Но там наши братья, там…
– Ты хочешь сказать, что больше не веришь мне?
– Нет, что ты!
– Ты хочешь сказать, что я способен на поступки, которые могут служить не только к славе Аллаха, но и в ущерб ему?!
– Нет, я не это хотел сказать!
– Когда-нибудь я обманывал тебя, Фикрет?
– Нет, господин.
– Может, я обманул тебя, когда выкупил из испанского плена?
– Нет!
– Может, я обманывал тебя, когда поил своей кровью на том плоту, чтобы ты не умер от жажды?
Фикрет склонил голову, как человек, которого наказывают.
– Может быть, я лгал, когда топил корабли неверных и грабил их города? Может, не на мои деньги построены мечети в восьми городах Магриба?
– О господин!
Харудж медленно провел ладонью по тому месту, где у него должна была бы находиться знаменитая рыжая борода.
– Так почему ты не веришь мне сейчас? Почему ты не веришь мне, что у нас нет другого выхода, как затопить эти галеры, ибо они свяжут нас по рукам и ногам? Одна, как ты сам знаешь, тихоходна, как черепаха после совокупления, вторая лишилась двух десятков весел. Стоит нам наткнуться на любой христианский корабль, и мы станем его легкой добычей.
– Я понял тебя, господин.
– Я не только господин твой, но и друг. Я хочу, чтобы ты не только мне подчинялся, но и верил.
– Я верю тебе, господин.
– Ты сделаешь то, что я прошу?
– Я сделаю это.
Сей замечательный диалог сопровождался яростным сверканием белков, бурной игрой желваков и прочими вещами в том же роде. Кардинал был невольным свидетелем этой сцены, и она, надо сказать, произвела на него неизгладимое впечатление, но более всего в той ее части, что касалась дальнейшей судьбы захваченных галер. Ему совсем не улыбалось пойти на дно вместе с этими выпотрошенными деревяшками.
Обливающийся внутренними слезами Фикрет помчался выполнять приказание своего удивительного друга-господина. Антонио Колона подал голос. Он кашлянул. Стоявший к нему спиной Харудж обернулся:
– А, вы все еще здесь?
– Да, я здесь и совершенно не разделяю вашего веселья по этому поводу.
– Понял! Вы против того, чтобы я отправлял вас вместе с кораблем ко дну?
– Именно. Аргументы в мою пользу в данной ситуации вы выслушивать вряд ли станете.
– Правильно.
– Тогда послушайте аргументы в вашу пользу.
– Вы воистину святой человек, святой отец. Находясь в подобном положении, вы думаете о благе своего ближнего, не являющегося даже вашим единоверцем. Поразительно! И похвально! И вызывает восхищение!
– И покончим с этим, с вашими неуместными издевательскими восторгами. Поговорим о деле.
– Говорите, если вам ничего больше не приходит на ум в подобный момент.
Кардинал глотал оскорбления, как бискайских устриц, ничуть не морщась.
– Пленив меня, вы можете потребовать выкуп за мою персону. Большой выкуп, смею вас уверить.
– Вы предлагаете обратиться с таким предложением к Папе, в самом деле? Не думаю, что он прислушается ко мне. А ваше возвращение вряд ли будет его заветной мечтой после того, как он узнает о судьбе ящиков. Боюсь даже, что он сочтет их достаточной платой за то, чтобы избавиться от такого расторопного помощника, как вы, кардинал.
– Я имел в виду не Папу.
– Для чего вы тогда выслушивали мои рассуждения?
– Я принадлежу к роду Колона, а это весьма состоятельный род. Отправьте своих людей в Милан, и вы увидите…
Харудж сделался серьезен.
– Я не буду отправлять своих людей в Милан, и в Рим я их тоже не буду отправлять. Их там изловят. И вместо того чтобы дать выкуп, нальют расплавленного свинца в задницу, и они расскажут, где именно нужно искать неуловимого краснобородого Харуджа. Сейчас эта галера пойдет ко дну. И вы пойдете ко дну вместе с ней. Вы никому теперь не нужны. Ни Папе, ни своим родственникам, ни мне.
– Нет, нет, вы не все знаете, я еще не все вам рассказал! – в отчаянье воскликнул кардинал и стал рвать полу мантии.
Обернувшийся на этот крик пират поморщился и крикнул:
– Ахмет!
– Да, господин.
– Прибей одеяние этого неверного гвоздями к полу, так будет надежнее.
– Господин, галера валится набок. Она тонет!
– Что ж, нам придется ее покинуть. Аллах акбар!
В ответ из глоток каторжников вырвались те же самые слова, но наполненные несравнимо большей страстью.
В огромной каменной келье с закопченным сводчатым потолком горело несколько глиняных светильников, но они были не в состоянии разогнать угрюмый мрак, навечно поселившийся в этих стенах. Пламя стояло вертикально и неподвижно, ни одна струйка живого воздуха не проникала в толстостенный мешок. То же можно было сказать и о настроениях, модах и сплетнях внешнего мира. Их порывы разбивались о преграду пятифутовых стен и страшились таинственного полумрака, в котором царствовал отец Хавьер. Облик его сам по себе внушал уважение – долговязый старик в поношенной серой сутане с орлиным клювом вместо носа и двумя сверлами вместо глаз. Он был немного сутул, как и все высокие сухопарые люди, капюшон, собранный на спине, делал его очень похожим на горбуна. Но никому не пришло бы в голову отнестись к этому «горбуну» как к настоящему калеке. Все знали, кто такой этот мрачный чудак. А был он ни больше ни меньше духовником арагонского короля Фердинанда [20] , прозванного за свои подвиги во славу истинной веры Католиком.