Поселяне понимали, что молодой человек как бы слегка не в себе, что привез он с королевской службы какую-то незаживающую, хоть и невидимую рану, но никак не могли взять в толк, почему расплачиваться за его переживания должны они.
Дон Антонио пытался поговорить с сыном, а потом и перестал пытаться. Уж больно непочтителен и загадочен был сын во время этих бесед.
– Что тебя мучает, мой сын? – спрашивала мать.
– Что тебя мучает, милый? – шептала жена.
Отставной лейтенант только загадочно улыбался.
В общении с местной знатью он принял совершенно невозможный тон. Он никому не хамил, но все считали себя задетыми; он никому не переходил дорогу, но все чувствовали себя обойденными. Он никого не приглашал в гости и не принимал никаких приглашений. Трудно было понять, первое или второе возмущает дворян Вуэлло сильнее.
Вместе с тем он был так далек от окружавшей его жизни, что не возникало реальных поводов для нормальной дуэли. Все считали такое его поведение сознательным приемом, освоенным где-то в столичных гостиных. Никто не мог себе представить, что у Мартина де Варгаса все получалось само собой.
Иногда он вообще на какое-то время исчезал из поля зрения. В городе думали, что он уезжает, однако ошибались. Отставной лейтенант сидел в задней комнате отцовского дома и на широком столярном столе строил макет Алжирского порта и городских укреплений, Выстругивал кухонным ножом из щепок галеры, пушки, насыпал горы песка и устанавливал вылепленные из глины укрепления.
Попытка кого-либо из домашних войти в этот период в комнату вызывала у него приступ тихого бешенства. Отцу не нравились эти непонятные забавы, но он их терпел, ибо они обходились ему значительно дешевле, чем охотничьи развлечения сына.
Жена очень быстро поняла, что не имеет никакой власти над душою мужа, и утешилась тем, что ей удалось от него забеременеть. Временами в ее душе всплывали воспоминания из времен их юности, какие-то цветущие рощи, венки из полевых цветов, поцелуи украдкой, прочая милая дребедень. Она тихо плакала в подушку, когда Мартин по нескольку дней не появлялся дома, но никогда бы не призналась в этом. В том, что Мартин из смешливого и одновременно мечтательного юноши превратился в хмурого, пахнущего псиной мужчину, ей не виделось ничего необычного или печального. Она была готова к тому, что через какое-то количество лет он станет толстым, одышливым, краснощеким пьяницей, как и все пожилые мужчины в их виноградарском городке. Более того, она неплохо представляла себе его похороны и свой траур по нему. Они, и похороны и траур, уже жили вместе с нею и Мартином в этом доме, и в этом, если вдуматься, нет ничего странного или страшного.
Ничуть не смущал ее и детский макет в задней комнате. У мужчины должна быть какая-то глубокомысленная придурь, немного невразумительная прихоть. Без нее мужчина кажется как бы не вполне созревшим, не окончательно остепенившимся. Глупости, свойственные всем мужчинам, как-то: пьянство, охота, девки, не считаются. Пусть ищет философский камень, размышляет над движением планет, если ему угодно.
Постепенно и общественное мнение стало смягчаться, и, наверно, с манерой поведения лейтенанта все смирились бы окончательно, когда бы не один прискорбный и нелепый случай. Совпадение, стечение обстоятельств.
Мартин де Варгас проезжал мимо одного из городских трактиров и вдруг услышал взрыв хохота. На протяжении многих месяцев он не обращал внимания на то, что происходит вокруг, хохот же его задел. Чем?
Скорей всего, что чем-то напомнил атмосферу Мадрида в период его там пребывания. Ощущение, что все над ним тайно насмехаются и здесь, взбесило лейтенанта. Он слез с лошади и вошел внутрь веселого трактира. В углу за столом, уставленным бутылками и заваленным костями, сидело пятеро подвыпивших сеньоров. Они слушали шестого, тоже подвыпившего. На свою беду, этот шестой высмеивал какого-то из своих знакомых, некогда участвовавшего в походах Педро Наварро в Магриб и любившего об этом рассказывать, причем рассказывать слишком хвастливо.
Мартин де Варгас принял эти насмешки на свой счет. Не долго думая, он подошел к веселящемуся столу и сказал главному весельчаку:
– Я думаю, вам не следует смеяться.
Трудно было представить себе оскорбление сильнее. Никто не может запретить дворянину смеяться там, где он захочет, и столько, сколько он пожелает. Вспыхнула ссора, закончилась она дуэлью, дуэль – гибелью неосторожного рассказчика.
Вечером того же дня в дом алькальда явилась целая депутация. Она состояла из самых уважаемых в городе людей. Депутация принесла петицию. Петиция содержала одно требование – пусть Мартин де Варгас покинет город. Судя по всему, начавшая было затихать неприязнь горожан по отношению к отставному непонятному лейтенанту вспыхнула с новой силой.
Отец знал настроения в городе и в глубине души понимал, что они обоснованны.
– Но если он откажется уезжать? – тем не менее гордо спросил отец.
– Тогда он должен будет встретиться с троими самыми сильными фехтовальщиками нашего города,– был ответ.
– С троими сразу?
– Разумеется, по очереди,– отвечали депутаты.
– Назовите имена этих троих.
Имена были названы. Дон Антонио понял, что изгнание сына неизбежно.
– Но почему же он должен драться с троими, когда убил только одного? – Отец сделал последнюю попытку защитить сына, но и она не удалась.
– Он незаслуженно и дерзко оскорбил, а потом и убил человека совершенно безобидного. Он оставил сиротами троих малолетних детей.
Алькальд кивнул:
– Хорошо, я принимаю ваши условия. Мой сын завтра же покинет Вуэлло.
Депутация удалилась.
Дон Антонио зашел в комнату к сыну. Тот самозабвенно колдовал над своим песчано-деревянным сооружением. Увидев его недовольное лицо, отец поднял руку:
– Не спеши сердиться. Спеши собираться в дорогу. Завтра тебя не должно здесь быть.
– Ты меня выгоняешь?
– Ты сам себя выгнал.
И отец поведал ему о требованиях горожан.
– Тебе придется бежать, иначе ты вынужден будешь драться. С троими лучшими бойцами в городе.
Некоторое время Мартин стоял в задумчивости, потом лицо его осветилось, он с размаху ударил ладонью по столу, расшвыряв по комнате щепки и песок.
– Да, мне пора. Завтра меня здесь не будет. Но сначала я поговорю с этими троими.
– Ты меня не понял, ты не должен с ними сражаться, если согласен уйти.
– Я согласен уйти и согласен сражаться. – Лицо лейтенанта продолжало вдохновенно светиться.
Старый алькальд только покачал головой:
– Мартин де Варгас, ты не победишь.
Тут же был послан слуга сообщить депутатам, что их условия приняты. Известие их не обрадовало. Они как раз праздновали свою моральную, бескровную победу над выродком и негодяем в том самом трактире, где состоялось убийство. Сражаться никому не хотелось, даже лучшим фехтовальщикам.