Мартин де Варгас достал из второго кармана еще один кошелек.
– Не радуйся, здесь не деньги.
– А что?
Капитан развязал веревку и достал из маленького кошелька кусочек чего-то черного, похожего на застывшую смолу.
– Это ты положишь генералу в вино.
Гонсало побледнел и сделал шаг назад.
Капитан схватил его за плечо:
– Ты решил, что это яд?
– По виду похож.
– Негодяй, как ты мог подумать, что я хочу отравить генерала! Это рвотное. Не веришь?
Гонсало мялся:
– Я, конечно, верю…
– Смотри! – Капитан отхватил зубами половину куска и стал жевать.
Лицо юноши скривилось.
Капитан продолжал методично работать зубами. Разжевал. Проглотил.
– Видишь. Я ношу это с собой специально, чтобы очистить желудок, если подозреваю, что меня хотели отравить на пиру. Мне нужно, чтобы завтра генерал Куэльяр испытывал отвращение ко всему, что связано с выпивкой и едой.
Гонсало был понятливым юношей, он кивнул.
– Я отдаю тебе эти деньги все сразу, чтобы ты не боялся, будто я тебя обманываю. Понимаешь, я очень спешу. Однажды я уже опоздал. Совсем ненадолго. Очень долго пришлось наверстывать упущенное. Даже жениться заставили.
Кошель с деньгами перекочевал из рук в руки. Кошелек со рвотным тоже.
– Растворяй в густом вине. В самом густом, в кипрском. Постарайся, чтобы он выпил как можно больше.
– Я постараюсь, ваша милость,—сказал Гонсало, взвешивая кошель на руке.
– Не вздумай меня обманывать. Я буду ночевать здесь, у входа в касбу. Другого пути отсюда нет. Если ты вздумаешь меня обмануть, я тебя найду даже под дном моря и убью. Будь ты кто угодно. Хоть слуга генерала, хоть приятель.
Гонсало вздохнул:
– Я его сын.
Физиономия Мартина де Варгаса искривилась. Он потянулся одной рукой к кошельку, другой – к эфесу своей шпаги.
Юноша остановил его жестом:
– Не гневайтесь, ваша милость. Я все сделаю, как обещал. Только скажите еще раз, это не повредит здоровью отца?
– Скорее наоборот.
Утром следующего дня в одной из каменных келий касбы сидели друг против друга генерал и капитан. Оба выглядели ужасно, лица их были зелены, глаза воспалены. Голова старшего по званию была вдобавок обмотана полотенцем, вымоченным в уксусе, коим принято охлаждать пушки после стрельбы.
Между ними лежала развернутая карта.
Вошел Гонсало с кувшином и сказал:
– Холодная ключевая вода.
– Давай сюда,– потребовал генерал. Отпив добрую половину, он вспомнил о госте и поинтересовался:
– А вы, капитан, не хотите?
– Нет, благодарю вас, я бы предпочел чашу доброго кипрского вина.
Холодная ключевая потоком хлынула изо рта генерала Куэльяра на пол.
Несколько капель упало на карту. Как раз на то место, на которое указывал загорелый палец капитана.
– Вот к этому месту ваши роты должны выйти уже через три дня.
– К чему спешить, войскам нужно отдохнуть.
– Плохо, когда войска отдыхают мало, но хуже, когда они отдыхают много.
– Вы что, надумали меня учить?!
– Не думаю, что у меня получилось бы.
– А теперь вы, по-моему, хамите.
– Как можно?!
– Впрочем, какая разница! Меня так тошнит, что мне теперь все равно, наступать или обороняться.
– Поэтому доверьтесь мне – лучше наступать. Исключительная возможность взять за горло самого Харуджа. Представьте, как обрадуется его величество, как будет рад кардинал. Вы утрете нос самому Педро Наварро.
Куэльяр длинно вздохнул.
– Сказать по правде, мне плевать на Педро Наварро со всей его славой. Меня интересует только одно: когда я могу прилечь. И с кем.
– Вы можете сделать это немедленно. Отдайте приказ о выступлении и ложитесь!
– А штаб?!
– Штаб?
– Да, у меня же есть штаб. Там много офицеров. Думаю, многие из них чувствуют себя сейчас не лучше своего генерала.
– Прикажите мне с ними договориться, и я с ними договорюсь, поверьте.
Генерал вздохнул:
– Не сомневаюсь.
Напротив мрачной и безмолвной громады Пеньона на едва заметной волне покачивались галеры капитана Мартина де Варгаса. Выглядели они неважно. У одной не хватало центральной мачты, у другой вместо весел торчали какие-то огрызки, у третьей был разворочен фальшборт. И этим еще повезло. Невезучие покоились на неровном дне прибрежной полосы. Это были результаты трехдневных артиллерийских сражений с тремя внешними батареями пеньонского форта.
Сильно ли пострадали обороняющиеся, определить было трудно. В нескольких местах каменная кладка была повреждена, кое-где над островком поднимались столбы черного дыма.
Мартин де Варгас был готов к тому, что здесь ему придется встретиться с настоящим сопротивлением, на неожиданное нападение рассчитывать не приходилось, поэтому к большим потерям своего флота он относился спокойно. Лишь немного занервничал, когда потери стали очень большими.
Еще сильнее, чем упорство и точность сарацинских артиллеристов, его раздражала неизвестность. По им придуманному плану параллельно с атаками на Пеньон должны были начаться атаки на сухопутные позиции Харуджа. Но успел ли генерал Куэльяр подойти на исходную позицию и захотел ли шейх Арафар сделать это?
Капитан терзался этим вопросом уже второй день.
Он специально послал верного Илларио на берег, чтобы тот вызнал, что там и как.
По всем расчетам, Илларио должен был появиться сегодня утром.
И вот утро наступило, а Илларио нет;
Мартин де Варгас вышагивал от носового помоста до кормовой каюты. Вид у него был невозмутимый, взгляд решительный. Солдаты никогда не должны догадываться о переживаниях командира.
Пару раз он спускался в нижние помещения галеры и следил за работой лекарей. Уговаривал не стонать тех, кому было особенно тяжело.
Стоны раненых не вдохновляют тех, кто готовится идти в атаку.
Как раз в тот момент, когда капитан аккуратным ударом кулака угомонил обезумевшего от боли солдата с развороченным животом, наверху раздался крик Лозано:
– Лодка!
В следующее мгновение капитан был на верхней палубе.
Из-за пляжа Баб-аль-Уэда показалось небольшое, белого цвета суденышко о четырех веслах. Гребцы работали изо всех сил, это было заметно и с расстояния в четыре сотни шагов. Скоро стало понятно, что делают они это не ради того, чтобы сократить неприятные ожидания своего капитана.