– В этот раз было так же, как и в прошлые разы?
– Я не помню. Я заснул. И очнулся в большом пышном саду. Я лежал на прекрасном ковре, на берегу серебряного ручья, и передо мной был накрыт необычайный дастархан. Ничего подобного я не видел даже во дворце нашего правителя.
– Ты был голоден?
– Нет.
– Что еще там было кроме еды?
– Райское птичье пение и, самое главное, гурии. Девушки в прозрачных одеждах. Они кружились вокруг меня, присаживались рядом и весело смеялись.
– Ты мог бы овладеть ими?
– Я и овладел. Сначала одной, потом второй, потом третьей. Они были великолепны.
– А потом?
– Я сделался голоден и попробовал еду и питье, которые были передо мной. Еда была такой вкусной, какой не бывает еда на земле.
– А после?
– А после я заснул. А когда проснулся, оказался на том же самом ложе, рядом с моим другом Абдаллой.
– Он тоже побывал в «раю»?
– Да. Мы долго обсуждали то, что с нами произошло, а когда появился Харудж, мы бросились ему в ноги, мы окончательно поверили, что он великий человек. Мы вручили ему свои души.
– Он испытывал вашу верность?
– Конечно, без этого никак нельзя было. Мы сами ему это предложили.
– Он отказывался?
– Он сказал, что и так нам верит, но мы настояли, чтобы он испытал нашу верность. Он сказал, что всякий, кто умрет по его приказу, сразу же попадает в рай. Мы хотели, чтобы он немедленно приказал нам умереть за него. Но он великодушно сказал, что ему жаль наши молодые жизни, и поэтому он предложит испытание менее суровое.
– Он велел Абдалле зарезать своего отца?
– Да. Отец Абдаллы был опасный человек, он хотел донести на Харуджа за его речи. Учитель мог пострадать. Отец Абдаллы был человек ученый и внешне очень добрый, в этом и была главная опасность.
– Какая же?
– Ему могли поверить простые люди, те, кто был не способен понять учение Харуджа. Его тайное, истинное учение. Они могли убить Харуджа, даже его не выслушав.
– Абдалла легко выполнил приказ?
– Легко и с радостью. Ему было приятно хоть в чем-то помочь учителю.
– А потом Харудж захотел надругаться над твоей невестой, сестрой Абдаллы?
– Нет, не надругаться. Он уступил притязаниям Зульфии, она давно уже была в него влюблена. Она только считалась моей невестой. Харудж говорил, что душа у нее черная, что, как все женщины, она не способна постичь истинное учение. Она готова выйти за меня замуж, хотя втайне мечтает совокупиться сним, с Харуджем.
– Ты поверил ему?
– Как же мне было ему не поверить, когда он мне доказал это? Он возлег с Зульфией прямо в беседке, и она была этому очень рада. Она всячески угождала ему, я даже не знал, что женщины способны на такое.
Кардинал опустил взор и передвинул свитки на столе.
– Рассказать, что именно она заставляла с собой делать?
– Без этого мы обойдемся.
Фикрет пожал плечами и поморщился от боли.
Плотники во дворе тюрьмы закончили свою работу. Теперь солдаты начали таскать на помост вязанки хвороста.
– После этой истории ты уверовал в Харуджа окончательно, да?
– А как было не уверовать? То, что произошло с отцом Абдаллы и моей невестой, разве не было доказательством, что он прав во всем, что говорит? Разве то преддверие рая, что он нам показал, не доказывало его возможности? Разве могли мы идти каким-то своим путем, когда нам воочию открылся путь истинный?
Кардинал Хименес де Сиснерос сидел, неудобно опершись больным локтем на бархатный подлокотник, мрачно взирая на бумаги, разбросанные на столе. Чаша с целебной водой была пуста.
Отец Хавьер старческой, но решительной походкой подошел к нему.
– Все, ваше преосвященство? Вы удовлетворили свое любопытство? Можно, теперь я закончу то, что начал десять лет назад? По-моему, время пришло.
Кардинал глубоко вздохнул:
– Да, время рано или поздно приходит.
Отец Хавьер торжественно повернулся к однорукому пленнику:
– Не хочешь ли ты нам поведать еще что-нибудь, Фикрет? Или ты все сказал?
– Я сказал все, что знал о том, что у меня спрашивали.
Отец Хавьер сложил руки на груди, потом поднес их к лицу, прошептал какие-то молитвенные слова в пальцы. Было видно, что он готовится к важному моменту.
Фикрет тоже это почувствовал, глаза его сузились, уголки рта опустились.
– Должен тебе сказать вот что: я не верю, что тебя зовут Фикрет.
Пленник не выразил удивления или возмущения, он превратился в статую. В однорукую статую, обмотанную цепями.
– Ты хорошо притворился, ты отвечал на вопросы его преосвященства так, как должен был отвечать Фикрет, ты все заранее обдумал и очень старался. Ты бы мог обмануть любого другого, но не меня.
Звякнула цепь, все вздрогнули. Пленник всего лишь переступил с ноги на ногу.
Отец Хавьер оставался невозмутим.
– Ты придумал хороший план спасения, и ты бы спасся, ты бы проскользнул через наши сети, когда бы не существовало человека, знающего, кого именно нужно ловить.
Повисло молчание. Отец Хавьер пытался отыскать в лице пленника следы смятения.
– Может быть, ты сам назовешься? Ладно, это сделают другие, введите!
Команду святого отца передали по цепочке вниз, к подножию лестницы, оттуда послышался звук шагов. Все и так смотрели в том направлении, теперь нетерпение заставило их приоткрыть не только глаза, но и рты.
Первыми показались каски стражников. Потом показался среднего роста мужчина в одеянии, не позволяющем точно определить род его занятий.
Отец Хавьер громко пояснил:
– Антонио Колона. Четырнадцать лет тому назад был кардиналом Римской католической церкви.
Показалась женская голова.
– Мелисса Полихрониу. Рабыня-наложница, шесть лет назад захвачена на невольничьем рынке Родоса.
Следом вели фонарщика.
– Луиджи Беннариво, плавал надсмотрщиком на галере, принадлежащей флоту рыцарей-иоаннитов.
– Клементио Мендоса, кузнец из Неаполя.
– Рауль Вальдес, канонир из Бужи.
Последней шла невеста Фикрета.
– Зульфия, дочь Аттара эль-Араби.
Взошедшие на розовую площадку были поставлены лицом к лицу с одноруким пленником.