– Куда? Назад! Лечь на землю! – нервно отдает он противоречивые команды.
Где-то рядом слышится сдержанный голос:
– Захвачена первая аэродинамическая цель. Радиус захвата девяносто, высота двадцать метров, скорость тысяча шестьсот.
Григорьев смотрит на циферблат наручных часов. Отсчет шестидесяти секунд до взрыва пошел. Тоненькой шустрой стрелке надо обежать всего лишь круг, и пластид превратит ценнейшую технику в груду обломков, а людей в мокрую пыль. Вместе с неслышными рывками стрелки лейтенант отсчитывает оставшиеся секунды.
Запыхавшийся подполковник брызжет слюной и угрожает пистолетом. Не обращая внимания на свирепые окрики, Григорьев двигается вдоль огромной установки. Глаза ищут скрытый заряд в переплетении многочисленных кабелей и разномастных приборов.
Твердый голос оператора продолжает монотонный доклад:
– Захвачена баллистическая цель. Радиус захвата сорок, высота двадцать два, скорость тысяча.
Подполковник упирает ствол пистолета в спину лейтенанта, шипит:
– Пристрелю! Руки назад!
– Пятьдесят пять, пятьдесят четыре, – шепотом фиксирует обратный отсчет лейтенант.
– Захвачены две аэродинамических цели. Радиус…, высота…, скорость…
– Пятьдесят, сорок девять…
Что-либо объяснять взбешенному подполковнику совершенно некогда. Секунды падают и исчезают, как капли воды в песке. Григорьев с разворота бьет назад локтем. Пистолет вываливается из рук подполковника.
– Сорок семь, сорок шесть…
Следующий удар опрокидывает тело старшего офицера. Пистолет уже в руке лейтенанта. Выстрел в воздух и истошный крик:
– Комплекс заминирован! Всем бежать! Это приказ генерала Орла! Уводи людей, подполковник!
Еще один выстрел. Офицеры нехотя повинуются. Даже на очухавшегося подполковника действует упоминание имени грозного генерала. Спотыкаясь, он спешит к командному пункту.
– Сорок один, сорок…
Григорьев идет вдоль опустевшего борта тягача. Панели с приборами открыты. На них многочисленные индикаторы и надписи: контроль информации, контроль питания, контроль цикла, контроль каналов, подготовка, отмена, пуск, отказы… Где же спрятан заряд? Он заглядывает за панели. Ничего инородного.
– Тридцать два, тридцать один…
Лейтенант перебегает на другую сторону. Там приборы и тумблеры, контролирующие работу двигателя и ходовой части. Во время пуска на них офицеры почти не обращают внимания. Олег нагибается, просовывает руки, пальцы нащупывают промасленные шланги и запыленные провода. А вот эти сравнительно чистые. Куда они идут?
– Двадцать три, двадцать два…
Снизу заметна металлическая коробка, прикрученная проволокой. Она явно не фабричного производства. В нее заходят четыре провода, как и предупреждал Заколов! Это взрывчатка, соединенная с таймером. Он нашел!
– Восемнадцать, шестнадцать…
Красный, голубой, черный и белый провода. Можно оборвать только один. Какой? Ошибка приведет к мгновенному взрыву.
– Четырнадцать, тринадцать…
Красный означает кровь, черный – смерть, белый – нейтральный цвет. А голубой? О чем говорит голубой провод? Если он угадал логику противника, то красный и черный надо отбросить. Или ловушка задумана по-другому?
– Десять, девять…
Надо решаться. Рвать любой. Назад пути нет. Через несколько секунд, так или иначе, последует взрыв. Хорошо, что люди уже эвакуировались. Дрожащие пальцы лейтенанта тянутся к белому проводу.
– Ложь! Обман! – к Григорьеву бежит подполковник. В его руке новый пистолет. – Никакого приказа не было! Руки вверх! Ты арестован!
Подполковник настроен решительно. Его жесткий взгляд показывает, что на это раз он не допустит схватки и выстрелит первым.
– Приказа не было. А взрывчатка есть, – спокойно отвечает Григорьев. Ствол пистолета кажется игрушечным по сравнению с заминированной многотонной установкой из четырех ракет с боевыми зарядами.
Четыре, три…
Теперь и бежать бесполезно. Взрывная волна достанет по любому. Смерть будет легкой.
Два. Один!
Лейтенант перемещает палец с белого на соседний провод и дергает его…
Взрыв, содрогнувший землю, почувствовали даже в штабе. Во всеобщей суматохе, последовавшей за ним, спокойствие сохранял только академик Трушин. Но это было спокойствие обреченного. Тусклый взгляд Михаила Львовича продолжал смотреть на приборы. Лысина приобрела матовый, безжизненный цвет. Он не обращал внимания на крики военных, пытавшихся по всем каналам связи узнать причину взрыва. Он уже всё понял. Ни одна из мишеней не была сбита, и опытного образца зенитно-ракетного комплекса больше не существовало. Завершающие испытания потерпели чудовищный провал. А три дня назад под товарным составом погибли все ведущие разработчики. Это было самое крупное поражение в жизни прославленного академика.
Это был Крах! Крах с большой буквы.
Подбежал генерал-майор Орел, без фуражки, с выпученными глазами и вспотевшими подмышками. Он что-то кричал о диверсии и о молодом лейтенанте. Академик его не слушал. Он отстранил генерала и прошел сквозь толпу взбудораженных офицеров к выходу. Пальцы сжимали портфель с единственным экземпляром комплексной информации о ЗРК С-300. На магнитной ленте хранились подробные чертежи и результаты многолетней работы огромного коллектива ученых и инженеров. По настоянию контрразведчиков в Московском офисе "Алмаза" настоящие секретные данные были заменены специально сфабрикованными подделками. КГБ всерьез опасалось утечки информации из конструкторского бюро.
На выходе из штаба академика поджидали два телохранителя в штатском. Они проводили его до машины, профессионально прикрывая от возможного нападения. Офицеры госбезопасности оберегали академика от внешних угроз, но как спасти человека, который сам уже не хочет жить?
По пути в гостиницу академик Трушин не проронил ни слова. Он уже принял окончательно решение и знал, что произойдет дальше. У входа в номер он передаст портфель с секретной информацией телохранителям и попросит не беспокоить его. Он запрется и напишет прощальное письмо. А потом он выпьет всю пачку снотворного, выданного персональным врачом кремлевской больницы. На коробочке особая наклейка: не больше 2-х штук в сутки! Он выпьет все таблетки. Их там достаточно, чтобы уснуть навсегда. Главное – успеть завершить задуманное до ненужных звонков из Москвы.
Автомобиль затормозил около гостиницы "Люкс". Охранники заняли предписанные инструкцией места и открыли дверцу. Михаил Львович обреченно прошел к своему номеру и протянул офицерам портфель.
– Я плохо себя чувствую и должен отдохнуть. Меня нет… ни для кого.
Немногословные офицеры понимающе кивнули. Один из них забрал портфель, другой открыл ключом дверь и проверил номер. Вернувшись, он жестом показал, что можно входить. Академик смущенно улыбнулся. Его персона обеспечена назойливым уважением до последней минуты. Любопытно, что будет после того, как его бренное тело стащат с этой кровати? Еще недавно он в шутку спорил с министром обороны о месте своего будущего захоронения: в Кремлевской стене или на Новодевичьем кладбище. Министр серьезно убеждал, что на Красной площади почетнее, и он обязательно похлопочет. После сегодняшнего позорного краха, дай Бог, чтобы тихо похоронили на родине, в далекой деревне.