Майор с трудом удержался, чтобы снова не бросить взгляд на часы.

Дир Сергеевич углубился взглядом в рукопись и продолжил говорить, только слова произносил такие, каких ни за что не могло быть на пожелтевших страницах.

— Мне бы надо было тебя выгнать, Саша. В самом еще начале. Поверишь ли, я уже тогда все про тебя понял. Был бы ты хоть лежачий камень, нет, ты активный, ты изобретательный, только вся активность почему–то направлена мне в ущерб. Тебе категорически не нравится все то, что я придумываю и намереваюсь провернуть. Почему?

Дир Сергеевич поднял глаза, а майор свои опустил.

— После истории с Наташей любой другой на моем месте тебя бы не просто выгнал, а как–нибудь очень жестоко наказал. Не знаю, почему я этого не сделал. Просто я не любой, наверно. А патруль на Цветном бульваре? Я даже не буду добиваться у тебя подтверждения, что это твоя работа. Кому бы еще такое могло прийти в голову?

«Наследник» вернулся взглядом к рукописи, и могло показаться, что он опять начнет про четвертую Пуническую войну.

— Сначала я, конечно, разозлился. Рвал и метал. И довольно долго. Часа три, наверно. А потом стал размышлять. И пришел к такому выводу: я ошибся с Рыбаком. Я думал подкупить его своим доверием, перспективой служебного роста, и он сделается предан мне всей душой. Он мать родную продаст, чтобы мне угодить, но дело в том, что мне совершенно не нужна его мать. Мне нужно, чтобы он придумал, как провернуть одно оригинальное и кровопролитное дельце. А он, даже желая этого изо всех сил, не может придумать, как это сделать. Он не умеет, у него не получается.

Тяжелый вздох прошелестел над историческими страницами.

— Рыбаку мешают талантливее, чем он планирует. На какое–то время я расстроился, был даже близок к прострации, но выход нашелся. Простой и естественный, как всякий выход из беспросветного на первый взгляд тупика. Ты не хочешь узнать, Саша, что это за выход?

— Говори, Митя, я слушаю.

— Я решил прогнать Рыбака.

На лице майора не выразилось никакого отношения к этим словам.

— И взять тебя.

— Но я и так уже, если мне не изменяет память, на тебя работаю.

«Наследник» захихикал так же противно, как в добрые старые времена.

— Нет, ты работал против меня. А теперь будешь «на». Ты сам, и в кратчайшие сроки, разработаешь операцию, разработаешь, и проведешь, и покажешь по телевидению. Что это за операция, ты знаешь не хуже меня. Мне нужно, как минимум, два десятка украинских военнослужащих трупа на иракской земле. Я удвою финансирование, развяжу тебе руки, если они почему–нибудь связаны. Но в итоге — и это главное в моем задании — я спрошу с тебя, Саша. Можешь специально не интересоваться — это угроза. У тебя, как и у всякого человека, есть уязвимые места. Я уже сообразил, как их использовать самым эффективным образом. Тебя не шокирует это заявление?

Майор вздохнул и покачал головой:

— Нет. Догадывался, что до этого может дойти рано или поздно.

— Ну и что скажешь?

Елагин развел руками.

— Что это значит, Саша?

— Это означает, что я согласен.

— И что, без всяких условий?

— Условия обычные в таком случае. Если уж мне поручается все, то никто не лезет ко мне с указаниями, не торопит, не пихает в спину.

Дир Сергеевич усмехнулся:

— Ты надеешься затянуть время, выгадать месяц–другой? На все радости тебе двадцать дней. Других указаний не будет. Через пятьсот часов, считая от сегодняшнего разговора, сюжет о том, что иракские сунниты вырезали украинский взвод химзащиты, должен пройти по всем каналам.

— Почему именно пятьсот часов?

— Потому что не пятьсот дней, я тебе…

— Понял.

— То–то. И никаких корректировок плана. Ни географических, ни хронологических. Извини, что выражаюсь умно.

— Ничего.

— Я имел в виду, что не надо надеяться, что Ирак удастся заменить на Эстонию, а хохляцких воинов — на эстонских почитателей диверсионной группы «Ф». Никаких переносов на лето. Пятьсот часов на все. Количество минут можешь подсчитать сам.

Майор вместо этого кивнул.

— Встречаться мы с тобой больше не будем — чтобы ты не начал задумываться о том, что убрать одного московского невротика легче, чем тридцать украинских химзащитников. Все, Саша, иди. До встречи на голубых экранах!

2

Майор вытащил телефон, едва выйдя из помещения «Формозы», но не успел никуда дозвониться, дозвонились до него.

— Александр Иванович, я только что получила страшную бумагу.

— Кто? Вас не слышно! — попытался изобразить неполноценную связь майор.

— Все вы прекрасно слышите, Александр Иванович.

— Да–да, теперь вроде бы лучше…

— Это извещение, я должна явиться в суд.

— Что вы такого натворили, господи?

С той стороны донесся гневный взвизг:

— Оставьте ваши шуточки!

— Я и не думал шутить.

— Он тоже, кажется, не думает шутить.

Майор наконец сумел переключиться с ситуации на ситуацию:

— Дир Сергеевич собрался с вами разводиться?

— А вы этого не знали! Что вы молчите?

— Думаю, что можно сделать.

— Надо это прекратить!

— Светлана Владимировна, я не специалист по прекращению таких дел!

— Прекратите немедленно! Вы заварили всю эту кашу, вы и думайте, как все это сломать. Жду ваших советов! Но не до бесконечности! Если вы мне не поможете, я стану помогать себе сама, и это никому не понравится! Уж вы мне поверьте, — пообещала Светлана Владимировна в завершение беседы.

— Черт! — сказал Патолин, открывая перед шефом дверь машины. Ему была отлично слышна большая часть разговора.

— Она что–то знает о моих хитростях с официанткой?

— Или догадывается.

— Что одно и то же. И на то и на другое мне наплевать.

Отъехали. Майор назвал адрес, который ему сообщила Наташа. По дороге пересказал содержание разговора с ней.

— Чепуха! — отмахнулся Патолин.

— Думаешь — случайность?

— Какой–то нож, ночью, у киоска… Этот Василь — парень противный, из тех, что вечно нарываются. Уверен — он сам виноват. Мне кажется, Александр Иванович, мы зря туда едем. Зачем ввязываться в такие дела! Материал отработан и безвреден. Если бы даже они захотели нам гадить, то никто им не поверит, ни единому слову. Диру Сергеевичу они тоже звонить не посмеют, побоятся.

— Ты лучше подумай, как у нас обстоят дела с доктором.