– Так будет с каждым, да услышит меня Слепая Дева, – поднялся со своего места Дэвастас. – Вы все умрете, но не так легко, а в страшных муках!
Иргам подошел к авидронам совсем близко. ДозирЭ поднял голову и из любопытства заглянул в его лицо. Это был красивый мужественный человек с жестким беспощадным и немного насмешливым взглядом.
– А для вас, рэмы, – обратился Дэвастас к ДозирЭ, Тафилусу и Идалу, – я приготовил смерть особого рода. Вам понравится…
На следующее утро, с первыми лучами солнца, иргамы покинули поместье Бермуда. В центре колонны, в окружении сотни тяжеловооруженных всадников, они увезли золотую Деву, повозка для которой была изготовлена за одну ночь. Хвост колонны замыкали пленные авидроны, привязанные к седлам. Исколотые копьями, они истекали кровью и, хромая, едва поспевали за лошадьми.
Семь дней иргамовский отряд путал следы, пробираясь сквозь непролазные чащи. Сотня землекопов попеременно трудилась день и ночь, расчищая путь огромной повозке с золотой статуей. Однажды, переправляясь через полноводный ручей, иргамы были атакованы легковооруженными авидронскими всадниками, но, самоотверженно отбиваясь, заставили воинов Инфекта отступить. В другой раз на грунтовой дороге отряд Дэвастаса столкнулся с пешим авангардом партикулы противника. Но сражения не последовало – после непродолжительной перестрелки из луков авидроны повернули назад, решив уклониться от столкновения с многочисленной и прекрасно вооруженной колонной. Таким образом, девятерых измученных пленников, в недавнем прошлом гордых цинитов прославленной партикулы «Неуязвимые», доставили в крупный иргамовский город, провели с позором по его старинным узким улочкам, полным рассвирепевшего люда, и бросили в темницу.
В глухом сумеречном подземелье с низким потолком, заплесневелыми стенами и земляным полом содержалось человек шестьдесят. Все они были иргамами: умирающие старики в сгнивших обмотках, бедняки с лицами, изъеденными песчанкой, рабы со следами жестоких побоев на теле. Многих трепала лихорадка. Особняком держались женщины, которым время от времени приходилось отбиваться от посягательств со стороны шумной компании отъявленных злодеев.
Когда пленницы кричали слишком громко или какой-нибудь страдалец, избиваемый товарищами по заключению, молил о помощи, к решетке подходил заспанный стражник с факелом в руке и, вглядываясь в глубины подземелья, равнодушно бросал: «Эй, там! Тише вы. В яму захотели?» Голоса тут же смолкали – в яму никто не хотел, но еще долго продолжалась молчаливая ожесточенная возня.
Авидроны расположились в самом темном и смрадном углу, ибо другого места не было. После тяжелого перехода, многочисленных издевательств, после всего того позора, который им довелось испытать, сил у них не осталось. К тому же монолитаи серьезно пострадали от града камней, которыми закидала их уличная толпа у городских ворот. Больше всего досталось Тафилусу – обезумевшие горожане считали своим долгом швырнуть камень именно в этого мускулистого великана с тяжелым презрительным взглядом. Голова девросколянина была разбита в нескольких местах, лицо залито кровью, раны и синяки покрывали всё его огромное тело. Воины, как могли, перевязали Тафилуса, использовав для этого остатки одежды.
Обитатели подземелья встретили инородцев настороженно. Когда же стражник сообщил, что это пленные воины Инфекта, неугомонная компания воров и убийц избрала авидронов предметом своих грязных шуток и глумливых оскорблений.
– Эй, Халора, – обращался толстяк в рваной парраде к иргаму с отрезанными ушами, возлежавшему с важным видом сразу на двух циновках, в то время как у большинства заключенных их вовсе не было. – Что делают коротковолосые в этих загаженных иргамовских подземельях? Может быть, город уже захвачен иноверцами?
– Нет, Вонючка, город им захватить пока не удалось. Но вот темницы теперь в их полном распоряжении, – отвечал Халора, в очередной раз бросая на земляной пол горсть цветных стекляшек. – Два красных и синий. Крысоед, ты опять проиграл. Теперь иди и приведи мне вон ту пышногрудую селянку… Сдается мне, что скоро здесь станет совсем нечем дышать, уж слишком несет падалью от этих грономфских шакалов.
– Ничего, Халора, потерпим. Зато когда станет совсем тесно, глядишь, нас и выпустят, чтобы освободить побольше места для этих гнусных земляных червяков.
Проигравший в стекляшки брал нескольких товарищей и штурмовал женскую половину подземелья. Иргамки цеплялись друг за друга, отбивались ногами и кусались. Если штурм удавался, мужчины возвращались с плененной жертвой, которую швыряли к ногам победителя. «Не бойся, я не сделаю тебе ничего плохого», – успокаивал Халора пленницу, грубо ощупывая мерзкими черными пальцами ее дрожащее тело. Когда жертва, понимая всю безысходность ситуации, безропотно подчинялась, он пользовался ею, после чего отпускал с миром, даруя ей кусок засохшей лепешки либо остатки водянистой похлебки.
Если же женщинам удавалось отбиться, мужчины тешились друг другом – авидроны такое видели впервые. Они не ведали, что в Иргаме – в военных лагерях, находящихся вдали от жилищ, и в среде горожан любого достатка – сладострастие между мужчинами считалось в порядке вещей и даже было в моде. «Ты наскучил мне, Крысоед, как ячменная болтушка, – жаловался Халора, небрежно лаская товарища. – Вот бы вкусить авидронской плоти. Посмотри, дубина, на себя и на этих высоких красивых воинов с мускулистой грудью и крепкими бедрами».
Иргамовские слова были слишком схожи с авидронскими, чтобы монолитаи не понимали, о чем идет речь. Сжимая кулаки, они стоически выдерживали все насмешки и оскорбления, опасаясь лишь реакции вспыльчивого Тафилуса. К счастью, девросколянин не слышал этих гнусных разговоров, ибо большую часть времени был в беспамятстве и сильнейшей лихорадке.
Впрочем, Тафилус вскоре пришел в себя. Его организм, необычайно здоровый и сильный, справился с болезнью. Раны на голове затянулись, порезы на теле зажили. Однажды, во время раздачи еды, Халора, заискивавший перед стражниками, вызвался им помочь. Когда дошла очередь до авидронов, он плеснул на дно деревянной плошки немного дурно пахнущей похлебки, сплюнул туда и с улыбкой протянул Тафилусу. «Прими, храбрый завоеватель, щедрый дар от благодарного народа Иргамы!» – велеречиво сказал он и церемонно поклонился. Дружки Халоры, стоявшие за его спиной, весело загоготали, обнажив беззубые рты. Рассмеялись и стражники.
Девросколянин поднялся на ноги, коснувшись макушкой потолка. «Не делай этого, Тафилус!» – вскричал ДозирЭ, но было поздно. Халора получил тяжелый удар в грудь, отлетел шагов на пять, повалив своих товарищей, и замер.
Крысоед склонился над телом возлюбленного и вдруг завопил, воздев руки: «О Слепая Дева! Он мертв!» Халора и правда был мертв. Удар девросколянина пришелся в самое сердце.
Тафилуса бросили в яму, и авидроны не видели друга семь дней. Зато Крысоед, Вонючка и другие преступники более не смели насмехаться над воинами Инфекта. Мало того, они собрали все циновки, которые нашлись в темнице, и пожаловали их инородцам. По требованию ДозирЭ, они оставили в покое женщин, и в дальнейшем вели себя тихо. В довершение всего, хитроумный Идал многократно обыграл в стекляшки не только игроков из числа преступников, но и нескольких азартных стражников, и теперь авидроны получали похлебки и воды столько, сколько им было надобно.