И Иисус извлек из-под бумаг большую черную тетрадь. Сильвин узнал свой прежний дневник, который с подачи погибшего от руки Германа Капитана был украден слабовольным Любимчиком и передан за хорошее вознаграждение столичным.
Значит… значит хозяин этого кабинета, этот большой человек с трехуровневым подбородком и глазами бога и есть главарь знаменитой преступной группировки?
А вот и красная тетрадь, та самая, которую у Сильвина отняли, когда он очутился в водопроводном колодце.
Иисус. Что тут у нас? Посмотрим:
…Так вот, при помощи новых очков Сильвин внезапно увидел в воспаленных, глазах Капитана всю его душу — неожиданно мелкую, мечущуюся, лживую, существующую лишь скучными инстинктами…
Или вот еще:
… В данную минуту Герман был счастлив и думал о том, как ловк. Но скрыл от своих друзей часть доходов с продажи девочек. Но его радость все же подтачивали два обстоятельства: внезапно ставшее очевидным лидерство Капитана, который, если так дальше пойдет, может перехватить инициативу, и недовольство столичных, которые вот уже несколько раз серьезно предупреждали Германа, чтобы он не вставал на их пути…
Достаточно или продолжить?
Сильвин. Достаточно. Что вы хотите?
Иисус. Мы хотим, чтобы твои телепатические способности послужили, в конце концов, людям во благо. Мы хотим при помощи твоих ошеломительных возможностей поставить городу хорошую клизму очистить его от скверны, промыть ему мозги, превратить в цветущий оазис, в самый красивый и благодатный город на свете. Твой долг гражданина и христианина помочь нам в этом благороднейшем деле. Потворствуя Герману, ты немало согрешил, но, помогая нам, несомненно, искупишь свои грехи.
Сильвин. Но разве вы чем-то отличаетесь от Германа? Ведь, насколько я понимаю, вы и есть столичные?
Иисус. Да, люди иногда так нас называют. Намекая на то, что мы родом из столицы — пришлые, как говорится. Но мы вовсе не Коза ностра, не русская мафия и не якудза, как принято считать, благодаря многочисленным слухам, которые распускают наши конкуренты. Скорее, финансово-промышленная группа. Если нам и приходится иной раз нарушать законы, то только потому, что эти самые законы никуда не годятся и чаще преступника защищают, чем радеют о его неминуемом наказании…
И Иисус ударился в сложносочиненные рассуждения о расхожих человеческих заблуждениях, о добре и зле, о призрачных гранях, которые иной раз отделяют хороший поступок от плохого, и о Преступлении и Наказании, с точки зрения известного русского писателя Достоевского и его собственной. Вскоре от его нравоучительного тона и особой манеры говорить запахло ладаном, а над его головой закружились очаровательные пупсы-ангелы.
Мистер Colgate у двери заметно заскучал, титаническим усилием удерживая уголки губ от расползания в ироническую усмешку.
Сильвин слушал Иисуса, находя немало логических противоречий в его обстоятельных словах и заковыристых фразах, ведь он всю жизнь считал, что насилие нельзя ничем оправдать, какие бы высокие помыслы ни преследовались при этом. Но главное, что он вынес из речи Иисуса (и эта мысль надолго занозой засела в его голове), что он велик, что он действительно почти бог и что его прежний хозяин Герман, по сравнению с Иисусом, — жалкое млекопитающее, динозавр, который до сих пор не вымер только потому, что Сильвин оказывал ему исключительную помощь.
Покончив с умозаключениями, Иисус снизошел на землю и вкратце объяснил Сильвину, в чем будет заключаться его задача и какие личные выгоды он (Сильвин) из этого извлечет. Наконец он замолк, весьма довольный тем впечатлением, которое произвел на одноглазого гостя, и бросил короткий красноречивый взгляд на мистера Colgate.
Иисус. Что-нибудь добавишь?
Мистер Colgate. Помимо прочего, у тебя теперь есть, как это?… возможность отомстить Герману. Ха, он издевался над тобой, сделал тебя инвалидом, жестоко надругался над твоей женщиной…
Отомстить? Отомстить Герману? Эта мысль еще не приходила Сильвину в голову, ведь он всегда и во всем винил только себя. Но, боже, как неожиданно сладко она прозвучала… как заклинание… эта мысль о мести…
Сильвин. Я подумаю. А можно мне вернуть мои дневники?
Иисус. Конечно, мой друг, забирай. Они же твои…
В просторном загородном коттедже, где теперь поселили Сильвина и Мармеладку, не обошлось и без прислуги. Два этаких невзрачных, почти бесполых человечка с плохими зубами и известковыми лицами, наполненными страхом, — семейная пара с Севера, — круглые сутки пребывали в состоянии броуновского движения: убирали, стирали, готовили, выметали двор; старались предвосхитить любое желание, для чего ловили жесты, заглядывали в глаза и прислушивались к дыханию. Верно, немало им платил Иисус, раз они так из кожи вон лезли.
Коттедж охраняли четверо громил, двоих из которых Сильвин уже видел во время замены водопровода в резиденции Германа. Жили они в отдельном домишке, ничем себя не проявляя, когда же попадались на глаза — застенчиво улыбались, показывая, что просто охраняют объект, но никоим образом не сторожат пленников. Ночью, вооруженные короткими автоматами, при собаках, они кружили по периметру участка — мышь не пробежит.
Два-три раза в неделю наведывался мистер Colgate. Его зубастая улыбка была всегда на месте, но теперь он взял на вооружение бейсболку с длинным козырьком, пряча в тени все лицо, отчего стал напоминать журавля. С ним всегда был лэптоп с хранящимися в его памяти фотографиями десятков людей. Обязательно пряча глаза под своим забавным клювом, он показывал Сильвину цифровые изображения людей, задавал вопросы и записывал ответы на звуковую дорожку того же компьютера, наверное, для последующего изучения любознательным Иисусом. Мистер Colgate не был интеллектуалом, его коротковолновые мысли едва опережали школьный аттестат, но свою работу он знал туго и, похоже, был бесценным и преданным исполнителем. Вообще-то столичные славились своей железной дисциплиной и жесткой кадровой политикой.
Столичные, раз уж мне, то есть Сильвину, довелось столкнуться с ними лоб в лоб и все о них разузнать, заслуживают отдельной странички в этом дневнике.
Была ли это банда или криминальная группировка? Или мафия, как со времен «Крестного отца» модно говорить? Или финансово-промышленная группа, как настаивал проникновенный Иисус? Наверное, и то, и другое, и третье одновременно.
Добившись первых успехов, любая банда начинает подминать под себя слабые преступные образования, и если после такого передела выживает, то превращается в криминальную группировку с постоянно расширяющимся ареалом. Любой благополучной преступной группировке рано или поздно потребуется хороший бродяга-бухгалтер; появляется сначала кое-какая прибылишка, а потом, особенно если дело происходит в богатой столице, — настоящий доход. Отмытые (отнюдь не в ванной) криминальные деньги начинают делать честные деньги, ширятся связи, разрастаются сферы влияния, паутина поглощения расползается по городам и граничащим странам. В очередь за подачками выстраиваются алчные чиновники и политики, которых везде и всегда только помани хрустящей бумажкой.