Она долго сидела на плоском камне, давясь слезами и кидая камни в море. В голове у нее упорно крутилась мысль, что надо бы не камни кидать, а самой кинуться — и плыть, плыть, пока не кончатся силы, чтобы назад уже никак не вернуться… Когда тихо фыркнула подъехавшая машина, она даже не обернулась — ей было все равно.
— Что скучаешь одна, красавица? — услышала она молодой незнакомый голос.
— Как же, заскучаешь здесь, — ответила она — скорее не ему, а собственным мыслям. И видимо, голос подвел — дрогнул, потому что тот же голос произнес:
— О-о, да ты плачешь, что ли?
И только тут Гульнара встрепенулась. До нее вдруг дошло, что она слышит правильную русскую речь — впервые за долгое время. Тогда наконец оглянулась, и увидела здоровенного молодого мужика с широким и добродушным, как ей показалась, лицом. Его попутчик — востроносенький, с чубчиком, — особого впечатления не произвел.
— А вы кто такие? — спросила она, выжидательно разглядывая обоих.
— Странники, — спешно ответил вместо Упырева Деревянко.
Гульнара вдруг улыбнулась:
— Не похоже. Странники — это как дервиши. Грязные, волосатые…
— А мы такие и есть, — опять встрял Леха. — Грязные и волосатые. Вот, искупаться приехали. А вы здесь живете?
Гульнара только махнула рукой:
— Лучше не спрашивайте…
Но Леха не унимался:
— А почему вы плакали?
— Да так… просто… — Гульнара с трудом сдержала вновь накатившие слезы.
Спутник здоровенного начал раздеваться:
— Ничего, если мы искупаемся?
— Да на здоровье. За вами, надеюсь, подглядывать не будут, — Гульнара уже была уверена, что эти — не местные. Не из Туркмении. Может быть, из Казахстана… Возможно. Но скорее всего — из России. Это хорошо, это может пригодиться…
— А за вами что, подглядывают? — удивился востроносенький.
— Да дикари, что с них взять… — вздохнула девушка.
— А как вас зовут? — снова вступил в разговор здоровенный.
— Гульнара.
— Красивое имя. Что это значит?
— Цветок граната… или гранатовый цвет — не знаю, как точно.
— Очень красиво. И вы тоже — очень красивая.
Гульнара грустно улыбнулась. До сих пор для нее комплименты всегда означали лишь одно: начинаются неприятности. Следователь в прокуратуре тоже говорил, что она очень красивая. Но эти вроде не пристают. Она спросила:
— А вы куда едете?
— Плывем — тум-тум, тум-тум, тум-тум, — за золотым руном! — неожиданно процитировал Упырев.
— А вас как зовут? Так нечестно — я же вам сказала… — спросила Гульнара, обращаясь прежде всего к здоровенному.
И он тут же отозвался:
— Я — Алексей Упырев, — а это — Вован Деревянко, мой друг.
Владимир поначалу удивился его последним словам, но потом подумал, что это правда: за последние дни столько всего случилось, как будто целую жизнь прожили. Вот и подружились. Поскольку разговор шел вполне безобидный, прапорщик решил по-быстрому искупнуться и побежал к морю.
— Вы же из России? — спросила Гульнара.
— Ну да… — откликнулся Алексей.
Девушка отвернулась и надолго замолчала, а Упырев не знал, как возобновить беседу. Как не знал и того, какие мысли роились в голове девушки, пока они вели этот ни к чему не обязывающий разговор. А пришло ей на ум вот что: предъявить Леху участковому и сказать, что это ее жених. Не поверит — не надо, но бояться будет. Потому что он трус — в этом она была уверена.
— А все-таки, куда вы едете? — поинтересовалась Гульнара. — И зачем? Что вам нужно в этой пустыне?
— У Лехи в этих местах дед воевал. Вот специально отпуск взял — хочет посмотреть, — торопливо встрял Деревянко, успевший уже окунуться разок в море и вернуться на берег. — Такие колодцы есть — Аджикуи, знаешь?
— Конечно, знаю. Много раз ездить приходилось, когда в комсомоле работала… Но чего там глядеть? Овечий помет, саксауловая труха, песок, камни… — Гульнара развела руками. — Больше там ничего нет.
Упырев между тем разглядывал ее и находил, что его случайно вырвавшийся комплимент оказался чистой правдой: девушка была по-настоящему красива. Очень светлое для туркменки лицо, аккуратный, чуть вздернутый носик, широковатые скулы, большие карие глаза. А волосы — темно-каштановые, слегка волнистые, спокойно улегшиеся на плечах. И ему захотелось узнать, кто это ее обидел. А когда ему что-то хотелось — он не привык откладывать. Так и спросил:
— А кто это тебя, Гуля, обидел? — он сократил ее имя на русский манер.
Гульнара задумалась ненадолго, но решила, что терять ей нечего:
— Да с полицией не поладила… Есть тут один козел — участковый. Так привязался, что не знаю, куда деваться. Сегодня приперся, опять приставать стал — пришлось бутылкой огреть…
— Бутылкой? — удивился Деревянко. — Ну, ты даешь! — и засмеялся.
Однако Упырев ничего забавного в ситуации не углядел.
— Давно пристает, говоришь? — у него на щеках проявились знакомые Владимиру грозные желваки.
— С первого дня.
— А чего это он наглеет? Думает, на него управы нет?
— Так на него и нет. Здесь участковый — царь и бог. А я…
— Что ты?
— Я здесь в ссылке… — Гульнара низко опустила голову, стирая со щек вновь нахлынувшие слезы.
— Не плачь, не плачь, — Упырев вдруг осторожно погладил ее по волосам ладонью размером не намного меньше совковой лопаты. — А помочь чем-нибудь можно?
Гульнара всхлипнула и сделала усилие, чтобы сдержать слезы:
— Я хотела сказать ему, что ты — мой жених. Он бы испугался, он трус…
Упырев фыркнул:
— А может, просто поговорить с ним?
— Это такая свинья — он человеческих слов не понимает…
— Я ему так растолкую, что поймет, — похоже, Упырев был настроен серьезно.
— Подожди, подожди, — не выдержал такой безответственности Деревянко, — сейчас нам еще только не хватает с местными властями поцапаться!
— А, да… — сник Упырь. — Нельзя нам, Гуля, извини…
Повисла неловкая пауза.
— Ну, нельзя, так нельзя, — Гульнара отвернулась и зябко обхватила руками плечи.
Но тут же с чисто женским коварством сообразила простую вещь: если заманить их к себе — возможно, им поневоле придется повстречаться с Порсы. Если он еще, конечно, не очнулся…
— А вы когда уезжаете — сегодня?
— Да нет, — ответил ей Деревянко. — Завтра, наверно.
— А спать где будете?