Ты проходишь своей дорогою,
И руки твоей я не трогаю,
Но тоска во мне — слишком вечная,
Чтоб была ты мне — первой встречною.
Сегодня о Галине мне слушать неинтересно. Меня больше интересует обивка дверей.
— И много можно на этом заработать? — спросил я.
— До хрена! Можно стать Рокфеллером! Хоть в Америку потом переезжай, ёклмн! Вот смотри. Обить одну дверь стоит двадцать рублей. На одну дверь нужно дерматина на три рубля, еще железной нити и гвоздей на рубль. Остальное — чистоган.
— А сколько за день можно обить дверей?
— Да сколько угодно, хоть двадцать. Полчаса — одна дверь. Главное, дерматин достать и чтобы клиенты были…
Я быстро посчитал:
1 дверь = 20 — 4 = 16
20 дверей = 16 х 20 = 320
Триста двадцать рублей за день! Сумасшедшие деньги!
— Почему же ты до сих пор не Рокфеллер? Вопрос закономерный. Азикофф надолго задумался.
— Всему виной тому любовь… Недурственный отмаз.
— Знаешь, сколько я на Галину просадил? — продолжает он, поймав мой недоверчивый взгляд. — Целое состояние!
Ну что ж, звучит достоверно.
— Мне бы достать, ёклмн, рублей двести, — мечтательно продолжил Азикофф. — Уехал бы к черту в Норильск, к Галине. Вот где раздолье… И во всем городе толком не одной двери не обито!
— Куда так много денег?
— Билет, хороший подарок Галине. Да и дерматина надо рулонов десять. На первое время…
Я уже на крючке. Тем более что пьяный. Мне не дает покоя загадочное слово «дерматин». Я представляю себе рулон этого материала, развертывающийся в сторону голубой дали. Я иду по гладкой дерматиновой дорожке, навстречу своей судьбе, а впереди маячат волшебные образы моего светлого будущего, украшенные пурпуром победных знамен. Там есть место для радостной любви, для воплощения всех сокровенных желаний и даже для благодатной заповедной Америки.
Я тоже хочу в Норильск!
Если книга мне совсем не нравится, я загибаю угол страницы, на которой остановился.
Вроде обыкновенно, но вместе с тем кощунственно, с глубоким пренебрежением к автору и написанному им.
Правда, сейчас, при капитализме, бумага пошла тоньше волоса, так что загибать приходиться сразу по пять страниц, чтобы потом найти, где читал.
Если книга мне просто не нравится, я использую в виде закладки кусок газеты или туалетной бумаги.
Если книга так себе, я могу заложить страницу карандашом или зажигалкой, то есть предметом, более-менее ценным.
Далее, если книга мне нравится, я ищу красивый календарик или настоящую закладку.
А если книга мне очень нравится, могу вложить между страниц десятирублевую бумажку, стольник или даже тысячерублевку.
Помню, один раз воспользовался стодолларовой купюрой.
Что это была за книга, я не скажу, а то вы вмиг бросите читать мое бессмертное творение и побежите в книжный.
Я никогда не нарушаю вышеприведенных последовательностей и закономерностей.
И происходит все это не умом, не логическим расчетом, а сердцем и духом.
Вы спросите: «Ну а если книга кажется тебе просто отвратительной, омерзительной, прямо-таки до тошноты? Как же тогда? А? Очень интересно!»
Что ж, могу ответить.
Я, дорогие товарищи… как вы сами-то, блин, думаете?.. я, мои скорбные друзья, мои ублюдочные рожицы, мои пустотелые, пустоголовые, малодушные уродцы, я бы даже мягко добавил — мои пустозвонные,
ПРОСТО ЕЕ НЕ ЧИТАЮ,
а зашвыриваю куда-нибудь подальше, чтобы наткнуться на нее лет эдак через пять, не раньше, когда мое мировоззрение, мои вкусы и взгляды трансформируются в абсолютно новые психоделические субстанции.
В туристическое агентство я позвонил спустя неделю. Как и посоветовал Мозгоправ. Правда, он просил связаться прямо с ним, но я предпочел ограничиться скромным звонком одной из его милых подчиненных.
Я ждал этого разговора, я готовился к нему, я предвкушал его. Перед тем как набрать номер, я целый час ходил из угла в угол и выстраивал фразы, вслух проверяя их благозвучность и оттачивая интонацию.
Вера была не в духе: на заднем плане приглушенный мужской фальцет закатывал форменный скандал. «Я по вашей милости два часа проторчал у гостиницы на чемоданах! — срывался на визг голос. — Я подам на вас в суд! Я напишу заявление в Общество потребителей Москвы, я сообщу в налоговую полицию!» — «При чем тут налоговая полиция? — обиделся кроткий басок Мозгоправа. — Вы же знаете, что мы не виноваты, что мы сделали все возможное…» — «Единственное, что вы сделали, — перебил скандалист, — это по полной программе содрали с меня за путевку, за визу, за медицинскую страховку, за срочность, да еще за трансферт, который в полном объеме не предоставили!» — «Во всех возникших неурядицах виноваты не мы, а наши партнеры — итальянское турагентство», — мягко отбивался директор. «Но это же ваши партнеры, а не мои…»
Вера, выяснив цель моего звонка, сразу меня вспомнила и после короткого замешательства попросила перезвонить позже.
— Здесь клиент скандальный пришел, — объяснила она. — Четвертый раз через нас отдыхает и каждый раз после этого приезжает и дебоширит.
Она говорила со мной неожиданно доверительно, как со старым знакомым.
— Если ему так не нравится, почему он не обратится в другое агентство?
— Так в том-то и дело, что все ему нравится. На самом деле, это у него такой характер. Просто в Риме микроавтобус, который должен был отвести группу в аэропорт, немного задержался. Вы, наверное, догадываетесь, какие там пробки?
— Хорошо, я перезвоню через полчаса, — сказал я и отключился.
Через пять минут мой сотовый телефон призывно запиликал. Это была Вера. На этот раз ей никто не мешал разговаривать. То ли со скандальным мужчиной удалось быстро разделаться, то ли она уединилась в другом помещении.
— Александр Владимирович? Извините, что не смогла с вами разговаривать. Вы в прошлый раз оставили свой телефон, и я решила перезвонить. Ничего? Я слушаю вас…
Ее грудной голос с легкой хрипотцой и едва различимым провинциальным акцентом, вкрадывающимся время от времени в ее достаточно чистый московский говор, звучал весьма заманчиво. Я, запинаясь от волнения, объяснил:
— Я… э-э… по поводу своей поездки, на…мм… необитаемый остров…
Моя идея с островом казалась мне уже совершенно дурацкой.
— Я так и подумала… Ну что ж… На самом деле, с вами хотел поговорить наш директор… Но если вы желаете, я сама вам все расскажу…