— Итого. — Бегемот принял от Жираффа салфетку, послужившую протоколом заседания. — Двое «за», один «против», при одном воздержавшемся. Зебр не в счёт. Таким образом, законопроект проходит. Завтра с утра поедем покупать квартиры.
Официантка с бюстом уже собирала со стола пустые тарелки. Очередь дошла до Зебра.
— Стойте, стойте! — уцепился он в тарелку. — Я ещё буду облизывать!
С опозданием в полчаса вытхуянцы подкатили по адресу, который Жирафф записал на бумажке.
У парадного входа викторианского особняка уже кучились всякие иномарки — одна драгоценнее другой.
— Козырные хоромы! — присвистнул Зебр, вываливаясь из ядовито-желтого «москвича». — А я думал, что в Вытхуяндии коррупция. это. процветает!
Охранники набросились на вновь прибывших с металлоискателями.
— Я же говорил, что взять его с собой на приём к губернатору было не самой лучшей иде-е-ей! — вякнул Жирафф.
— Чё ты гонишь, профитроли! — окрысился Зебр. — Да я, если надо, цветочками буду какать!
Председателя Советующихся со свитой встретил любезнейший Хомяков, и, после нескольких дипломатических любезностей, повёл внутрь дома. Мраморные лестницы, картины с морскими пейзажами, слуги в расшитых золотом ливреях. Вытху-янцы, словно дети, пялились по сторонам, только Бегемот сохранял олимпийское спокойствие, вроде и не замечая всей этой пёстрой роскоши, лупившей по глазам.
— Во награбил! — прошипел сквозь зубы Зебр. — Бедный народ!
— Почему «бедный»? Хороший правитель свой народ не грабит, — тем же шёпотом назидательно возразил Бегемот. — Грабить нужно другие народы…
У громадного зеркала друзья оправились. Все были одеты с иголочки: Осёл — в белом, Жирафф — в жёлтом, Зебр — в поддельном, а Бегемот вообще во фраке. Про Белку же и говорить не стоит. Кстати, она быстренько поправила макияж.
В зале приёмов вытхуянцев давно ожидали. Помимо губернатора, который восседал по центру в тяжёлом арт-кресле, здесь наличествовало человек сто — местные чиновники, депутаты, бизнесмены. да ещё и с жёнами.
Хомяков представил по всей форме Председателя Совета Советов Советующихся Вытхуяндии. Губернатор вскочил и бросился Бегемоту навстречу, раскрыв свои дружественные объятия. Присутствующие как по команде зааплодировали.
Пока Председатель душил в своем смертельном охвате не рассчитавшего силы хозяина особняка, Жирафф развернул свиток и принялся зачитывать:
— Господин Многоуважаемый губерна-а-атор! От лица народа Вытхуяндии, в лице присутствующих здесь лиц вытхуянской национальности, мы приветствуем ваше лицо, ибо-о-о.
— Ну сочинил, Лев Толстой! — покраснела от злости Белка. — Даже у Робски так не получится!
Жирафф читал долго, в конце его речи публика стала откровенно подхихикивать.
— Прекрасно! Я потрясён! — восхитился губернатор. — Только, товарищи, не надо этих церемоний! Называйте меня как можно проще, так сказать, по-домашнему. Например, Михал Михалыч.
— А можно я вас буду называть просто Миша? — встрял Зебр.
— Конечно, сынок, все свои!
Далее Михал Михалыч держал ответную речь. Что-то про законы гостеприимства, братскую дружбу народов и будущую Олимпиаду. Говорил он простым языком, но убедительно, с ораторской изюминкой. Его слушали, затаив дыхание.
— …Таким образом, здесь не сегодня-завтра, в крайнем случае — послезавтра, будет построен город будущего. Однозначно! Такая наша на сегодня ориентация!
С этими словами он вручил Председателю Советующихся почетный вымпел Дружбы Народов. Зрители растрогано захлопали.
Через несколько минут все расположились за длиннющим столом, накрытом редчайшими яствами. Вытхуянцев разместили во главе стола, рядом с губернатором и недалеко от блюда с гигантскими ракообразными. Гостей обслуживали десятки вышколенных слуг.
— Это вам не за самоваром с блинами тёщу танцевать! — огляделся Зебр. — Миша, чё у вас тут за раки такие странные?
Общество затаило дыхание.
— Это лобстеры, сынок! — объяснил Михал Михалыч. — Не бойся, не кусаются, кушай! Только утром из Москвы прислали.
— А что, в Москве водятся лобстеры? Ни фига себе!..
Принялись есть. Присутствующие ловили каждое слово вытхуянцев, каждое движение, перешептывались, посмеивались, прикрывая рот рукой. Только один Осёл это и замечал.
Зебр после первого насыщения, вежливо рыгнув, откинулся на спинку стула и показал пальцем на тщательно жующего Жираффа:
— О, молодца, дорвался до халявы! Завтра из сортира за уши не вытащишь!
— Это почему-у-у?
— А потому что каков стол, таков и стул! Публика ахнула в гомерическом экстазе.
Тем временем губернатор и Бегемот обсуждали современные диеты.
— Ничто так не безобразит фигуру, как лишний политический вес! — жаловался Председатель.
— А вы пробовали, батенька, класть на ночь под подушку тухлое яйцо? Знаете, дружочек, однозначно помогает!
— Что вы говорите?! Обязательно попробую! Далее зашел разговор о методах работы с электоратом. Михал Михалыч поделился:
— Я, например, от своих предвыборных обещаний никогда не отказываюсь. Я до сих пор обещаю выполнить свои обещания. Правда, Хомяков?
— Я бы с удовольствием, — разводил руками Бегемот, — но в Вытхуяндии столько проблем! Ведь у нас как-то странно получилось: ещё не началось развитие, а уже наступила рецессия!..
— Да, — встрял Зебр. — Без проблем у нас только с проблемами!
За десертом у вытхуянцев полюбопытствовали, какие у них впечатления от Сочи.
— Немного скучновато, — ответила за всех Белка. — Вы хотя бы праздник, что ли, какой-нибудь организовали.
— Непрерывные работы по благоустройству делают невозможным проведение праздника в нашем городе, — вздохнул Михал Михалыч. — Впрочем, мнение отдыхающих для нас крайне важно! Хомяков, понял? Запиши претензию!
Следом поинтересовались мнением об олимпийском символе. Здесь не выдержал Зебр:
— Ну, вы тут придумали какой-то отстой! Ни туда, ни сюда! Надо что-то такое, своё, чисто в национальном духе!
— Например? — заинтересовался Михал Михалыч, замысловато прищурившись.
— Вот допустим: Чебурашка на лыжах с автоматом Калашникова на плече. Типа биатлонист. Ведь здорово же?
Здесь уже не выдержали и самые стойкие — просто рухнули под стол. Лишь когда губернатор зыр-кнул каким-то приказным намёком, гости взяли в себя в руки и загомонили хором: «Очень интересно! Браво! Конгениально!»
— Хорошо, — согласился Михал Михалыч. — Но почему автомат Калашникова? Ведь в биатлоне винтовка?