Бенни вглядывается в Винса, печально улыбается и отправляет в рот последний кусочек отбивной.
— Не забудь отложить пару сотен себе на гроб.
У Винса есть адрес старого Дома [15] Колетти на Бей-Ридж. Он проходит два квартала и спускается по кафельным ступенькам в метро на станцию «Бродвей», испытывая трепет от нахлынувших запахов и звуков. Жареные каштаны, сигаретный дым, визг тормозов поезда. В него врезаются двое мальчишек, пока он ждет жетон, рука машинально тянется к бумажнику, когда он стоит в очереди к турникету, и вот ты уже в метро: отсветы флуоресцентных ламп на плитках стен, какой-то пьяный латино орет на платформе: «Пасифико!» — женщина в грязном сарафане играет мелодию из фильма «Рокки» на видавшем виды кларнете, в футляре у ее ног лежат пяти- и десятицентовики, брошенные пассажирами, которые, как за щитами, прячутся за раскрытыми газетами. На платформе они переминаются с ноги на ногу, дергаются, заглядывают в тоннель — стараются не подходить друг к другу близко. А ты улыбаешься надсадному реву приближающегося поезда, наклоняешься над рельсами, чтобы разглядеть в тоннеле тусклый глаз Циклопа и ощутить первое дуновение — пыли и мусора, — а потом порыв чистейшей ностальгии, когда по платформе затанцуют газеты и на станцию ворвется поезд «Б» — тудух-тудух, ту-дух-тудуух, тудух-тудууух — заскрипит и с лязгом остановится.
Двери открываются, и люди с платформы втекают в вагоны, огибают поручни и опускаются на пластиковые сиденья, косясь друг на друга, прижимая к себе сумочки, рюкзаки и пакеты с покупками. В вагоне воняет мочой. Винс остается стоять, взволнованный возможностью снова читать граффити на стенах, словно иммигрант, впервые за год увидевший газету родного городка. Чуло по-прежнему долбоеб. Дженнифер продолжает сосать большой член.
Наконец Винс садится и закрывает глаза. Осталось пересечь реку и сойти в Бруклине на 77-й улице.
Винс проходит восемь зданий и оказывается напротив дома Колетти, аккуратного трехэтажного строения без лифта, стоящего почти в тени моста Верразано. Он делает глубокий вдох и идет к двери. Дети на крыльце расступаются, пропуская его, Винс входит в фойе, читает табличку с именами, звонит в квартиру 3В. Через минуту в домофоне раздается старческий женский голос вперемешку с помехами.
— Да?
— Я ищу Доминика Колетти.
— Вы кто?
Он обходит конкретность вопроса.
— Старинный друг.
Дверь жужжит. Винс поднимается по широкой лестнице, массивные деревянные перила изрезаны и испещрены незатейливыми граффити. На третьем этаже у двери его ждет пожилая итальянка в халате. Черные кудрявые волосы, глубокие морщины вокруг глаз и у рта, кустики толстых черных волосков растут из двух больших родинок на подбородке.
— Миссис Колетти? Я… Винс Камден. — Протягивает руку.
Она не отвечает рукопожатием.
— Если ты такой большой друг моего мужа, чего ж я о тебе никогда слыхом не слыхивала? И чего-то я тебя не узнаю.
— Меня несколько лет не было в Нью-Йорке. Волосы раньше были длиннее.
— Говоришь, раньше с Домом работал?
— Да.
— На старом месте в Квинсе?
— Да.
— Ты водопроводчик?
Винс припоминает, что Колетти по специальности водопроводчик, хотя, как все его коллеги, наверное, ни дня не работал по профессии.
— Чего-то ты на гангстера не тянешь. Да и на итальянца тоже.
— Да, — соглашается Винс. — Я не итальянец. И не водопроводчик.
Она поворачивается и входит в квартиру. Винс следует за ней. Перед ним открывается маленькая пыльная гостиная.
Простые обои то ли когда-то были бежевыми, да выцвели, то ли белыми, но запылились и состарились. На всех плоских поверхностях в комнате стоят портреты внуков: на обеденном столе, журнальном и кофейном столиках, на телевизоре, камине и в серванте. У всех внуков, мальчиков и девочек, одинаковые гладко расчесанные черные как смоль волосы до плеч с идеальным пробором по центру головы.
— Что тебе надо от Дома?
— Просто… хотел поговорить с ним, — отзывается Винс.
— Теперь уж никто не приходит навестить Дома. — Она хмурится. — А это просто преступление. Он же для вас всех столько денег зашибал. Всегда верным был. А если кто из вас в тюрьму попадал, Дом брал на себя заботу о его семье. — Она приближается к Винсу. — А чем вы ему отплатили? Когда беда на нас свалилась, зашли вы спросить, не надо ли мне чем помочь? Или теперь? Разве вы заглядываете к нам? Все вы, молодые, зарабатывающие на наркотиках и торчащие в «Студии 54». Я читаю газеты и знаю, что такое «Студия 54». Может, вы зашли и поблагодарили моего Дома? Grazia, paisan… famiglia! [16] Сделал ты это, водопроводчик?
— Нет, — отвечает Винс. — Пожалуй, нет.
— Пожалуй, нет, — передразнивает она.
Добавить больше нечего, старуха поворачивается и идет по узкому коридору, в который выходят три двери. Винс идет следом. Она останавливается перед настольным алтарем — девять обетных свечей, четки, статуэтки Богородицы и нескольких святых, стоящих вместе и похожих, как кажется Винсу, на безработных футболистов в балахонах. Желтые волосы, красные губы и голубые глаза, нарисованные слегка несимметрично.
Она крестится и открывает дверь. Винс входит за ней в темную комнату. Пахнет гнилью и дерьмом. В центре стоит старая больничная койка с крюком внизу. На кровати сидят абсолютно голые, если не считать большого полиэтиленового подгузника, последние тридцать пять килограммов Доминика Колетти, Хладнокровного. Его руки скрючены, пальцы сжаты на птичьей груди, будто он держится за ветку. Его кожа приобрела светло-коричневый оттенок. Одна нога свисает с кровати, ногти на ней длинные и неровно обрезанные. Но Винса трогает лицо Колетти. Оно застыло в полугримасе, глаза закрыты, морщинистые губы сложились в букву «О», белая пена выступила в углах рта. Он дышит толчками, со скрежетом.
— У него был инсульт, — тихо замечает Винс.
Женщина кивает.
— И не один, доктора со счета сбились. Говорят, теперь они у него постоянно случаются. Уж и не заметно. Но он-то их чувствует. Я знаю.
Она осторожно кладет его ногу обратно на кровать, поднимает с пола одеяло, накрывает его до груди.
— Дом, к тебе пришел этот молодой человек.
Правый глаз Колетти дрожит, открывается и всматривается в Винса. Взгляд неясный, но через мгновенье он узнает гостя.
— Ты хочешь говорить с ним, Дом?
Винс наблюдает за лицом старика, но не замечает ничего, кроме легкого моргания.
— Ну, хорошо, — соглашается женщина. — Оставлю вас одних.
— Он меня поймет?