Я кивнула. Верно, Олег не раз рассказывал мне о том, что так называемые профессионалы, занимающиеся грабежами или кражами, стараются не вешать на себя мокрое дело. Во-первых, как это ни странно, далеко не все преступающие закон люди готовы совершить убийство, во-вторых, многие не хотят попасть под тяжелую статью. Поэтому если жертва не кричит, не сопротивляется, а спокойно отдает кошелек, то, вероятней всего, она отделается просто испугом и денежными потерями. Кстати, от души советую вам, не храните крупную сумму денег всю в кошельке. Положите в портмоне немного, к примеру сто-двести рублей, а остальные купюры хорошенько спрячьте, запихните в сапог, во внутренний карман, под стельку ботинок, в носки… И спокойно отдавайте вору кошелек, причем не пустой, что обозлит гоп-стопника, а с одной-двумя купюрами. Скорей всего, бандит уйдет, удовольствовавшись малым, он побоится попасться и не станет тратить время на тщательный обыск. Но это срабатывает лишь в случае с профессионалом, но их, увы, на наших улицах все меньше. Сейчас на тропу разбоя выходят наркоманы, бомжи, алкоголики, маньяки, для таких чужая жизнь копейка, а о своей они и не думают.
– Ее бедную, похоже, железкой избили, – вздыхала Люсьенда, – мы даже решили фото не давать, представляешь?
Да уж, еженедельник Семена не отличается особой щепетильностью, материалы там порой иллюстрируют такими снимками, что у меня начинается аллергия от ужаса. Значит, бедную Людочку сильно изуродовали?
– Точно псих, – говорила Люсьенда, – все лицо ей расшиб.
Внезапно в мозгу прозвенел сигнал тревоги. Лицо…
– Послушай, это точно была Людмила?
– А кто ж еще? Одежда, документы в сумке, ключи от машины. Да еще кровь у нее была редкая, четвертой группы, и муж ее опознал, по родинкам на животе.
Я молча слушала бывшую коллегу. Так, дело становится все запутанней. Аня похищена, Людмила пала жертвой уличного грабителя, Яна испарилась без следа.
– Вот уж страх так умереть, – не утихала Люсьенда, – и ведь она еще была жива, когда на нее тетка наткнулась.
– Жива?
– Ну да. Ее в подъезде избили и бросили, небось посчитали за умершую, а через какое-то время баба одна, сейчас, подожди, гляну… вот… Ксения Николаевич, домой с рынка шла. Она Людмилу и обнаружила.
Сначала подумала, что это труп, заорала, а потом увидела: жертва вроде дышит, и вызвала «Скорую». Людмила говорила про какую-то Яну…
– Что?
Люсьенда горестно вздохнула.
– Менты эту Ксению прямо на месте допрашивали. Я любопытной прохожей прикинулась, поближе подобралась, слышу, она отвечает на вопросы. Дескать, Людмила говорила: Яна… Ну я и включила диктофон в кармане, аппарат старый, щелкнул громко, пленка с шумом пошла. Меня милиционеры и прогнали, больше ничего не разведала, как ни старалась.
– Говори адрес.
– Какой?
– Дома, в котором Людмилу убили.
– Записывай, только зачем тебе? Надеюсь, не собираешься нас опередить? – заволновалась Люсьенда.
– Не волнуйся, я вообще сейчас ни на какую газету не работаю, – успокоила я ее, – и в мыслях нет перебегать тебе дорогу. Просто хочу написать книгу, детектив, вот и нарываю материал.
– Да я не против, – захихикала Люсьенда, – мне не жаль тебе помочь, только сама знаешь, каково у нас работать, закон волчьей стаи, каждый сам за себя, и всякий в свою сторону лапой гребет.
Дом, где погибла Людмила, и правда находился в самом центре Москвы, в трех минутах ходьбы от метро «Маяковская». Совсем близко шумело Садовое кольцо. Но в небольшом колодцеподобном дворике было совершенно тихо. Я подошла к серому пятиэтажному, возведенному, скорей всего, в середине тридцатых годов прошлого века зданию и потянула на себя тяжелую дверь. Ее украшала огромная, чуть ли не полметра длиной рифленая ручка с бронзовыми нашлепками. Очень странно, но тут не было домофона, в просторный, гулкий, выложенный бело-коричневой мелкой плиткой холл мог попасть любой желающий.
Идеальное место для ограбления. На первом этаже квартир нет, похоже, их в доме мало, здесь небось просторные апартаменты, и на лестничных клетках найдется одна, от силы две квартиры. Тут можно орать во весь голос, и никто вас не услышит.
Внезапно дверь гулко хлопнула. Я вздрогнула и прижалась спиной к резным перилам. В холл вошла женщина, увидав меня, она ойкнула и попятилась.
– Не бойтесь, – быстро сказала я, – вы, наверное, живете тут? Не подскажете номер квартиры Ксении Николаевич?
Женщина поставила на пол пакет.
– Теперь каждый раз дергаюсь, когда сюда вхожу, все эта несчастная мерещится.
– Вы Ксения? – обрадовалась я.
– Нет, ее сестра, Олеся.
– Мне очень надо поговорить с Ксенией.
Олеся вздохнула:
– Это невозможно.
– Но почему?
– Сестра напугана, мало того, что она увидела изуродованную женщину, так на нее сначала налетела милиция, а потом журналисты. Впрочем, первые были вежливы, а вот вторые… Ну просто кошмар! Совсем у людей соображенья нет! Видят же, что Ксюша в полуобмороке, неужели не понятно: плохо женщине, оставьте ее в покое. Так нет, суют в нос микрофоны, фотоаппаратами щелкают, вопросы идиотские задают. Ксюша растерялась, потом с ней истерика приключилась. Сейчас она отказывается с кем-либо разговаривать, поэтому вам лучше уйти.
– Я не из газеты.
Олеся недоверчиво улыбнулась:
– Да? Одна девушка к нам сегодня утром пыталась прорваться в квартиру, позвонила в дверь и сообщила: «Из домоуправления, проверяем газовые трубы». Я впустила, а она фотоаппарат вытащила, еле ее вытолкала. Так что извините. Ксюша никого видеть не желает, уходите.
– Я правда не журналистка, у меня пропала подруга, Аня, а Ксюша может помочь ее найти.
Олеся подошла к лестнице.
– То есть вы не по поводу той несчастной?
– С одной стороны – да, с другой – нет, если позволите, я попытаюсь объяснить.
Олеся привалилась к перилам:
– Ну, попробуйте.
В квартиру к Ксении я попала примерно через полчаса.
Олеся поставила сумку в прихожей на стул и крикнула:
– Ксюня, выйди!