Когда в комнату вернулся Ястреб, он даже обрадовался, значит, все произойдет прямо сейчас, иначе вместе с резидентом пришел бы и Мамба. А раз его нет, получается, что Ястреб его тривиально пожалел, решив избавить от участия в убийстве друга, а может, и не просто пожалел, а обезопасил себя от возможной непредсказуемой реакции разведчика.
— Наш друг нуждается в медицинской помощи, сейчас его осмотрит врач, и он к нам присоединится, — непринужденно произнес Ястреб, присаживаясь на разбросанные возле стола подушки.
Он отлично играл свою роль, но все-таки Стасер заметил за маской вежливого собеседника короткий острый взгляд, брошенный ему за спину, туда, где отделенный плотными занавесями начинался коридор, ведущий на женскую половину дома. В дополнение к легкому шороху, донесшемуся оттуда, не то пробежала потревоженная кем-то мышь, не то крадущийся человек неосторожно шаркнул ногой, этот быстрый внимательный взгляд сказал Стасеру многое, похоже смерть придет именно оттуда. Что ж, не будем делать лишних телодвижений и облегчим ребятам задачу, они как-никак на службе, а не ради удовольствия все это затеяли. Интересно, как именно это будет. Усилием воли Стасер заставил себя сидеть на месте и даже принужденно улыбаться Ястребу, несмотря на то, что каждый нерв, каждый мускул, каждая клеточка его тренированного тела вопили: „Беги! Спасайся!“ Всего то и дел, что резким неожиданным пинком отправить низенький стол в лицо сидящему напротив Ястребу, откатиться в сторону и уже на ногах встретить атаку подбирающегося сзади, а затем рыбкой вылететь в открытое окно, а дальше, чахлый садик, бетонный забор и лабиринт узких городских улочек где уже ни за что не догонят… А потом… Вот именно, что потом? В Россию возвращаться нельзя, найдут и кончат в тихую, сымитировав несчастный случай, что-что, а это они умеют. Назад на базу? К попу не ходи сдадут амерам… Хунта, конечно, парень свой, да и остальные вроде не из болтливых, но, что знают двое, знает и свинья. Так что, куда ни кинь всюду клин. Так не лучше ли развязать этот узел сразу, так, как принято было испокон веков у всех, кто считал себя воинами. „Дай мне силу жить, когда правомерно жить. И мужество умереть достойно, когда жить больше нельзя!“ К тому же ему и убивать себя не требуется, самоубийство все-таки грех, „верные друзья“ сделают всю грязную работу за него, от самого Стасера требуется лишь не сопротивляться.
Он криво улыбнулся, пробуя на вкус развеселившую его мысль, и именно в эту секунду на его шею легла удавка. Ястреб прыгнул вперед и навалился на него всем своим весом, прижимая к телу рефлекторно задергавшиеся руки. Петля, захлестнувшая горло легко смяла напрягшиеся шейные мышцы, пережала сонную артерию, гася сознание. „Ничто не держит, ничто… Как же я устал…“, — в последний момент вспомнил слова Мамбы Стасер. „А ведь он оказался прав, только я все равно ухожу первым, ухожу почти по своей воле…“, — подумал он угасающей искрой сознания потом наступила темнота в которой яркими мотыльками закружились мириады созвездий все ускоряя и ускоряя свой бег, сливаясь в одну сплошную огненную спираль. Последним, что увидел сквозь плотно сомкнутые веки Стасер, был яркий слепящий свет, стремительно летящий ему навстречу, а может это он сам несся в затопившее весь мир нереально яркое сияние…
Он уже не видел, не мог видеть, как в комнату опрокинув стол и расшвыривая пинками подушки, ворвался Мамба. Как ударом ноги он сшиб на пол поднимавшегося от бесчувственного тела, сматывая удавку, араба. Как с яростным ревом выкрикивая что-то бессвязное и матерное, топтал его упавшего, норовя раздавить горло, проломить ребра, размолотить ненавистное лицо убийцы. Как Ястреб, спокойно одернув одежду, подошел к нему сзади и положил руку на плечо.
— Все, хватит, ты виноват не меньше его. О чем ты думал, когда раскрывал перед случайным человеком, больше того, служащим зарубежной организации, нашу резидентуру? Или ты считал, что мы могли после этого его отпустить? Молчишь? То-то же! Если тебе уж так надо удовлетворить свое чувство мести, то этого ублюдка можешь пристрелить прямо сейчас. Но для себя сделай, пожалуйста, правильный вывод.
— Как пристрелить? — удивленно поднял глаза на резидента Мамба.
— Из пистолета, — поморщился тот. — Или ты думаешь, он не доложит сегодня же Мансуру, что тебя, чеченского боевика, раненого спас и притащил на явочную квартиру твой русский друг? Как, по-твоему, мы после этого будем выдавать себя за эмиссаров Хаттаба? Давай, изложи мне свою теорию, если она есть…
Мамба молчал, низко опустив голову.
— Правильно делаешь, что молчишь… По твоему раздолбайству мы потеряли явку. А ты еще и своего друга… „Он свой, он поймет, позвольте мне с ним поговорить“, — нарочито плаксивым тоном передразнил резидент. — Своих для таких, как мы не бывает. Вот увидишь, на Родине, первое, чем мы займемся, это написание отчетов и допросы в контрразведке, так что надо будет еще проработать официальную версию рассказа о случившемся, а то с такими грубыми ляпами ни тебе, ни мне больше зарубежных командировок не видать. Разве что в Грузию. Ладно, заболтались. Хочешь пристрелить этого сам?
Мамба глянул на тихо поскуливающего у его ног окровавленного человека и отрицательно мотнул головой.
— Как знаешь…
Неуловимо быстрое движение и в руке резидента ниоткуда, будто он его достал из воздуха появился знаменитый пистолет еще КГБешных ликвидаторов, МСП „Гроза“. Хлопок не громче, чем при открытии шампанского и в голове избитого араба появилось аккуратное входное отверстие, а из-под затылка потекла темная почти черная кровь.
— Так, теперь быстро, поищи что-нибудь легко воспламеняющееся, бензин, керосин… Заодно внимательно осмотри дом, никого здесь быть не должно, но мало ли… А я пока посмотрю твоего товарища, не дело если здесь найдут документы или личные вещи пропавшего гарда.
Спустя полчаса оба разведчика совершенно не отличимые от настоящих жителей города растворились в лабиринте кривых улочек бедняцких кварталов, далеко за их спиной набирал силу пожар, ярко полыхал дом, в гостиной которого бок о бок лежали Стасер и убивший его араб.
* * *
Капитан Рунге выслушал сбивчивый доклад Хунты, затем заставил его написать подробный рапорт, из которого выходило, что Стасер пропал без вести во время перестрелки на выезде из Багдада, скорее всего, был просто разорван на куски гранатометным выстрелом. Бывший офицер „Штази“ со всей определенностью видел, что контрактник врет, но за разбирательства в различного рода темных историях ему не платили. Даже если гарды сами шлепнули чем-то не устроившего их командира, его это волновало не слишком. „В конце концов, — считал Рунге. — Если где-то кого-нибудь убивают, то так ему и надо. Не будь болваном и не давай себя убивать!“ Не утруждая себя лишними вопросами, он с традиционной немецкой аккуратностью составил рапорт на имя ответственного за сектор, в котором описал понесенные потери в живой силе и технике и свое видение ситуации с указанием виновных. Основным виноватым само собой получился пропавший без вести Стасер. Валить неудачи на тех, кто не может оправдаться свойственно отнюдь не только русским. После рассмотрения рапорта сведения о погибших и пропавших без вести спустили в отдел кадров, где кадровики, точно такие же, как на любом отечественном производстве вредные и занудные, только более респектабельно одетые, составили стандартные письма с соболезнованиями, которые и были разосланы по указанным в личных делах контрактников адресам.