Второй полет был таким же экстазом, как первый: Эйрик был как прозрачная пленка, натянутая на черную гладь космоса.
Он был ровня звездам.
А когда он вышел из гипера в продиктованных Ашари координатах, он увидел далеко внизу белую, как невеста, планету. Сквозь хлопья облаков просвечивали белые пелены снега, и только экватор был опоясан полоской серого и голубого.
Они спускались неторопливо, паря в пустом холодном небе; местом, которое Ашари указал для посадки, была небольшая гора, а скорее каменистый холм, усеянный руинами зданий из сверкающего белого камня.
Под горой лежал снег. На вершине его почти не было, и челнок аккуратно завис, а потом опустился на белые плиты, вытертые миллионами ног.
Тари выплыл из корабля первым. Эйрик вышел за ним, впервые в жизни стараясь держаться от харита подальше.
Верхушка холма была срезана много столетий назад, образуя удобную посадочную площадку. Слева от Эйрика было что-то вроде крытой галереи, возведенной на самом краю холма. Крыша обрушилась, вниз уходила белая мраморная лестница, обрамленная остатками стен и террас.
Здание справа когда-то было довольно большим; из белого цоколя поднимался целый лес колонн, и некоторые, с простыми завитками капителей, раскатились по площади. Плиты площади были вытерты миллионами и миллионами ног.
В воздухе было не больше нуля. Эйрик и не знал, что на Земле так тепло.
– Это ттакки разрушили? – спросил Эйрик, показывая на белый цоколь с рухнувшими колоннами.
– О нет, – сказал Нин Ашари, – это разрушили сами люди еще три тысячи лет назад.
Дул пронзительный ветер, и миллиардер поежился, застегивая плотную куртку. Потом присел на обломок мрамора.
– Земля не так уж и радиоактивна, – сказал Нин Ашари. – Если бы не ядерная зима, вполне можно было бы жить. На экваторе можно будет жить в течение ближайших десятилетий.
Эйрик молча подошел к самому краю холма. Из белой пелены, сбегавшей вниз, торчали желтые головки скал, и далеко под ногами в скалах был вырублен совершенно правильный конус, ступеньками взбегавший по склону горы.
Снега почти не было. Эйрик отчетливо видел разрушенные плиты, на которых когда-то, наверное, сидели люди, наблюдая за происходящим на сцене, и каменные лесенки, прорезающие амфитеатр. Стена за сценой почти не сохранилась. Было очень глупо ставить там стену. Эйрик ван Эрлик на месте древних владельцев помещения поставил бы там силовой щит.
Эйрик подумал, что, если бы он был барром, он бы сейчас взмахнул крыльями и улетел со скалы. Хотя куда можно улететь на планете, где средняя годовая температура составляет минус тридцать, а средняя годовая доза – десять бэр?
– Итак, человечество – это путь, – сказал Эйрик ван Эрлик. – И хариты – тоже путь. И, допустим, барры. А крийны?
– Крийны – это тоже путь.
– Тоже?! Двадцать тысяч аристократок, которые торгуют собственными детьми? Кто ваш путь? Личинки? Они слишком глупы. Взрослые особи? Полубоги в чертогах, построенных на доходах от торговли молодняком? Вы видели в космосе кладбища крийнов? Однажды мы взяли лайнер, и там была взрослая особь. Я их никогда не видел, такая, знаете, красивая. Пелена в пелене, лазурь, молоко и охра. С ней было с десяток рачков, они суетились вокруг нее, как вокруг королевы. Они летели на Крийну. Некоторым было уже по пятнадцать-шестнадцать лет, их время пришло. Я сказал им – вы свободны. Они сгрудились вокруг нее, как собачонки. Они заплакали: «Мы хотим на Крийну». Я сказал им – вас убьют, королев двадцать тысяч, а вас миллиарды». А они засмеялись и сказали: «Кто будет хорошо себя вести, тот Возродится». Господи боже мой! И это тоже – путь?
– Всякая раса, – сказал Нин Ашари, – как буква в стихах, сочиняемых Господом. Без единой буквы слова будут неполными.
– А ттакки – тоже буква? Вы их воскресите? А, Нин? Это несложный проект, генов достаточно. Вы воскресите цивилизацию, которая сожрала свой мир и вышла в космос, чтобы сожрать остальное? И если ттакки – это путь, то как этот путь примирить с остальными?
– Ты знаешь, где мы? – спросил Нин Ашари.
– Сектор Тора, 20-193-48. Земля.
Нин Ашари чуть улыбнулся.
– Нет-нет. Я не имею в виду планету. Я имею в виду город.
«Если это город, то где же здесь развязки и посадочные площадки?» – хотел было спросить Эйрик, но прикусил язык.
Странно – но Нин Ашари словно услышал невысказанный вопрос.
– В этом городе не было космопорта, – сказал Нин Ашари, – и даже системы энергоснабжения. Но когда-то именно здесь начался наш путь к звездам. В этом городе родился человек, изобретший логику. И другой, кто изобрел геометрию. В нем изобрели физику, историю и математику, хотя… я иногда спрашиваю себя: что было бы с миром, если б тогда изобрели другую математику, и можно ли было ее тогда открыть? И все же – тогда открывали не законы, Эйрик. Тогда открывали науки. Мы до сих пользуемся теми словами, которыми эти науки были названы обитателями Афин, а ведь наука не существует до того, пока ты не назвал ее. И по странному совпадению, это произошло в городе и в земле, которой правили сообща.
– Де-мо-кра-тия, – процедил ван Эрлик.
– О да, Эйрик. Демократия. Кстати, тот человек, который изобрел логику, тоже считал слово «демократия» ругательным. Как и курсанты Службы Опеки. Просто так получилось, что при демократии логика возникла, а при Службе Опеки возникает только хвала императору.
Нин помолчал.
Свежий снег, казалось, сыпался прямо из синего неба, и развалины старых храмов были покрыты белым пушком, словно брюшко новорожденного барра.
– Да, так вот. А потом этот город завоевали. Очередной правитель. Деметрий. Его звали Деметрий. И жители Афин, изобретатели логики, философии и математики, сразу преисполнились великой благодарности к завоевателю. Они постановили приравнять его к богам. Они постановили, что каждое его слово – безошибочно. И эти люди, которые только что, при демократии, ссылали собственных лидеров за то только, что те были слишком популярны, – эти люди постановили называть его божественным Деметрием и воскурять перед ним фимиам. И чем больше было фимиама, тем меньше оставалось логики и математики.
Миллиардер улыбнулся.
– Это я к тому, что цивилизации быстро меняются, Эйрик. Одни и те же особи сегодня клянутся умереть за свободу, а завтра воскуряют фимиам. Ттакки… я никогда не поверю, что цивилизация, способная создать гипердвигатель, не могла бы решить проблемы с регуляцией численности. У расы, достигшей космоса, нет биологических проблем. Есть проблемы социальные. Власть ттакк была построена так, что они рвали друг друга. Что наградой за успех служило мясо сородича; это был приз. Это был – ритуал. Они уничтожали прежде всего себя, и только в придачу – других, и на этом была построена вся система власти. Достаточно было изменить власть, и можно было создать совершенно другое общество. Достаточно будет изменить власть у крийнов – и Крийна изменится сама. А власть у крийнов переменится, когда исчезнет спрос на рабов. Когда созданные нами технологии отменят необходимость в труде крийнов, локров и роботов, как некогда изобретение водяного колеса отменило раба, который ходил, вращая жернова мельницы.