Эйрик ван Эрлик молчал. Станис Трастамара откинулся в кресле – а потом вдруг одним щелчком отключил систему контроля. Захваты расхлопнулись. Эйрик молча стал растирать затекшие запястья. Полковник пробежал пальцами по сенсорной панели, половинки стола встали вертикально, прилепились друг к другу и втянулись в бронированный пол. Теперь опекуна и пирата ничего не разделяло. Ван Эрлик мог вытянуть руку и дотронуться до алого трилистника над сердцем. Фиолетовые глаза глядели прямо в душу.
– Ты знаешь, – спросил Трастамара, – как я стал начальником Оперативного Штаба? Это знают только трое. Теперь ты будешь четвертый. Это произошло шесть лет назад. На Митре. Я сидел в ресторане с друзьями, когда на комм поступил срочный вызов. Звонил глава Службы, светлейший Ассен Ширт. Он потребовал, чтобы я немедленно приехал во дворец принца Севира. Я приехал и увидел, что принц, совершенно пьяный, сидит и смеется. Перед принцем на ковре лежал труп. Труп мальчишки четырнадцати лет, а в соседней комнате лежали еще два трупа: брат мальчишки и их отец, принц Бает. Да-да. Племяник. Тот самый. Ассен Ширт был белый, как молоко. «Что скажешь?» – спросил меня Севир. Он все время смеялся. «Нет трупа – нет и преступления», – сказал я. «Ну и займись», – сказал Севир. Трупы никогда не нашли. Я стал начальником Штаба и получил вот эту медаль. Я ее с тех пор всегда ношу. Как напоминание, за что получают медали. Когда ты вернешься с Рамануссена, ты получишь своих людей живыми и невредимыми.
Эйрик ван Эрлик помолчал. Потом коротко стриженная черноволосая голова упрямо качнулась.
– Я не буду сотрудничать со Службой Опеки.
– Ты хочешь, чтобы человек, который убил твою родину, правил миром, а твои люди кормили бы собой биочипы?
– Я не буду сотрудничать.
– Ты ничего не теряешь. Ты уже все потерял.
Голубой свет бил через глаза в мозг. Эйрик прикинул свои шансы. Присоски, игла в запястье – это все мелочь. Рывок на себя, двумя пальцами в горло… Он попытался приподняться, но обнаружил, что у тела его появился новый управляющий центр. Похоже, он находился где-то за переплетениями уходящих от кресла проводов.
Ван Эрлик наклонился вперед. Глаза его оказались в полуметре от фиолетовых гляделок полковника. Пот заливал лоб под биопластом, немилосердно жег шрам.
– Ты пересолил, Трастамара, – сказал ван Эрлик. – Ты почти купил меня. Но ты пересолил. Я знаю вашу породу. Вы убийцы и трусы. Ты не умеешь переживать за тех, кого ты убил. Ты только умеешь говорить то, что нравится твоему собеседнику. Я не думаю, что ты спрятал трупы и переживал по этому поводу. Ты знал, что начальство тебя наградит, если ты спрячешь трупы. И ты знал, что мне понравится, если ты будешь играть роль раскаявшегося палача. Ты пересолил два раза. Сначала – когда вон тот щенок заступился за меня в карцере. А второй раз сейчас. Обещав жизнь друзей. Вы всегда обещаете – в обмен на душу. А когда человек продает вам душу, он обнаруживает, что в контракте было примечание. Мелким шрифтом. Ваша империя умеет лишь убивать и лгать. Вашему императору плевать на пять миллиардов налогов и на убитых племянников. И если ты получишь от меня компромат на Севира, ты пойдешь и продашь его самому Севиру. И ты будешь смеяться, когда по твоему приказу мне всадят луч в голову, а потом в оплату ты попросишь от Севира Службу Опеки и еще один орден. И будешь рассказывать очередному дураку, как он жжет тебе сердце.
Наследственный генерал империи, полковник Станис Александр Рашид Трастамара молчал несколько мгновений. Потом повернулся к молоденькому курсанту и приказал:
– Забери его и убей.
* * *
Все остальное произошло очень быстро. Два охранника отвели ван Эрлика в соседнюю палату. Жестом ему велели лечь на операционную койку, а когда ван Эрлик не шелохнулся, его скрутили и привязали к койке за несколько секунд. Почему-то с того момента, когда Трастамара произнес свой приказ, всякая воля к сопротивлению покинула ван Эрлика. Он молча смотрел в потолок и только желал, чтобы все поскорее закончилось.
Откуда-то появился медтех со шприцем, наполненным мутноватой жидкостью. Трастамара вошел в палату и остановился справа от койки.
Все так же молча медтех проверил шприц и всадил его чуть выше локтя. Ван Эрлик ожидал мгновенной смерти, но по телу только разлилось неприятное покалывание. Медтех вытащил шприц и даже обтер место укола спиртом.
– Эта штука называется «штамм Венора», – неприятным голосом сказал Станис Трастамара, – это набор различных микроорганизмов и бактерий, в основном чинерейских, если я не ошибаюсь. Ты слыхал о «Веноре»?
Ван Эрлик слегка моргнул глазами в знак утверждения.
– Он пожирает тело изнутри, сначала, кажется, микроорганизмы уничтожают гемоглобин в крови, а потом выскребают клетки. Говорят, это очень мучительно. Действие штамма можно нейтрализовать. Если, конечно, процесс не зашел необратимо далеко. Если ты передумаешь в течение ближайших пяти часов, пожалуйста, нажми кнопку вызова. Шприц с нейтрализующим раствором будет у меня в кармане.
Полковник Трастамара повернулся и пошел к двери. Ван Эрлик молча смотрел, как он идет – прямой, очень высокий, с коротко постриженными алюминиевыми волосами, темнеющими у самых кончиков. У дверей начальник Оперативного Штаба СО оглянулся.
– Это глупость, – сказал он, – умирать, если можно драться. Я думаю, что многие, кто предпочел смерть компромиссу, передумали после смерти, только было уже поздно. Я дарю тебе шанс передумать после смерти, Эйрик.
* * *
Первый час был совершенно несложный. Ван Эрлик лежал на жесткой койке и, уставившись в потолок, вспоминал детство.
Многие, кого он знал в детстве, были мертвы, а другие не хотели общаться с ним. Те, кто были живы, тоже называли его убийцей, как и Служба Опеки. Правда, они никогда не называли его грабителем, потому что до сих пор не могли понять, что такое грабеж.
Поэтому ван Эрлик не вспоминал друзей, а просто вспоминал зеленые поля и синее небо.
Потом пришла боль. Она завелась, как червячок, и стала заползать в каждую мышцу и каждую клетку.
Тело покрылось испариной. В горле пересохло. Кожа стала как шелуха печеной картошки; биопласт на лбу, казалось, налился свинцом, при каждом выдохе в воздухе повисало облачко пара.
Ему казалось, что кто-то вспарывает его тело изнутри – острым молекулярным ножом каждую клетку. Боль превратилась в пытку, а пытка – в ад.
В палате никого не было. Эйрик попытался что-то сказать, но его язык зацепился за губы. Под прикрепленными к коже датчиками жгло и буравило. Кривые отплясывали на экранах пьяный танец.
Руки ван Эрлика сами потянулись к красной кнопке, но пальцы его не слушались. Эйрик потерял сознание.
* * *
Ван Эрлик очнулся на той же самой койке. Полковник Станис Трастамара сидел на краю одеяла и смотрел на ван Эрлика большими печальными глазами. Руки ван Эрлика были свободны, он попытался пошевелить пальцами и обнаружил, что тела у него нет. Вместо тела был кожаный мешок с растворенными обрывками нервов.