– У меня через час заседание с бизнесменами, – сказал Рыдник, – пулей ко мне.
* * *
В шесть пятнадцать утра кованые ворота загородного особняка Кости Покемона отъехали в сторону, и из них вылетел серебристый «Лексус» с заводской броней четвертой степени защиты.
Он проехал ровно пятьсот метров: на повороте дороги, там, где между морем и шоссе поднималась посыпанная снегом скала, из-за камней сверкнуло, и прямо в лоб машине вылетела противотанковая граната, выпущенная из одноразового РПГ-27 «Таволга». Граната имела тандемную боевую часть и могла поражать даже танки с динамической защитой брони.
«Лексус» был для гранаты легкой добычей: струя газа прожгла броню, как картонную стенку, создавая внутри машины температуру в две тысячи градусов. Все находившиеся внутри люди погибли мгновенно, с сухим хлопком разорвались патроны в автоматах охранников, а еще через секунду крыша серебристого «лексуса» отодралась от корпуса и с ленивой грацией взлетела в воздух.
* * *
Стальную дверь вынесло взрывом детонирующего шнура, и тут же в комнате разорвалась светошумовая «Заря». Автоматчик, вкатившийся через окутанный дымом проем, первой же очередью снес башку темному силуэту, застывшему над пультом, перекатился под столом и методически стал выкашивать все живое, что могло бы через несколько секунд начать двигаться.
Его напарник, не обращая внимания на огонь, кинулся к пульту, и в эту же самую секунду донеслись выстрелы снаружи: это обозначила себя вторая группа, доселе бесшумно вырезавшая чеченцев в укрытиях возле установки.
Когда, спустя три секунды, два новых автоматчика ворвались в комнату, уходя перекатом с вероятной линии огня, стрелять было уже некому и не в кого.
– Неплохо, – сказал Травкин, стаскивая с головы черную шерстяную шапочку, – восемь секунд. Неплохо. Но надо лучше.
В комнате, изображавшей из себя операторскую факельной установки, не было манекенов гражданских заложников. Считалось, что их там нет. А если есть, ну что же – будем считать, что им не повезло. Штурмующие не могли щадить никого из опасения, что это переодетый в гражданское террорист. Светошумовыми работали не потому, чтобы спасти жизнь заложникам, а потому, что осколочная граната могла повредить пульт.
– Пошли перекурим, – бросил Травкин майору, и они вместе вышли на яркий полуденный воздух. Они сидели на бревне и курили, наблюдая за тем, как бойцы сбиваются в группки возле занятых укрытий условного противника, и Травкин жестом подозвал одного из них.
– Мой сын, – сказал Травкин, – тоже Никита.
Никита-второй был так же высок, белобрыс и веснушчат, как его отец, и при этом худ как жердь.
Спасение заложников больше не было приоритетом. Приоритетом была нейтрализация трех с половиной тысяч тонн сероводорода. Как ни парадоксально, но теперь Яковенко и Травкин отрабатывали самый радикальный, совершенно бесчеловечный вариант штурма, за возражения против которого Яковенко уволили прошлым вечером.
Выдернутые со своих квартир специалисты мигом обучили бойцов спецподразделения управлять факельной установкой, врезаться в трубы и менять заглушки, – хоть в нефтехимики иди, если уволят.
Яковенко изумило, как быстро все произошло. В один миг нашлись и эксперты, и технологи, и все даже изумлялись вопросу: «Ну да, сероводород. Да, выделяется. Да, смертельно ядовит. А вы что, не знали? Конечно, мы бы не рекомендовали вам использовать сероводород как боевое отравляющее вещество, если только у вас нет возможности сбрасывать его на врага цистернами…»
Но у Халида ровно такая возможность и была.
Это не было тайной, это было технологической самоочевидностью, это знали все, кто занимался нефтепереработкой. И более всего майора потряс рассказ одного старичка.
Оказывается, в 1994 году на впавшем в кому заводе уже был выброс сероводорода, человек двести раскашлялись, включая ребятишек из детского садика, накрытого облаком. Трупов было два, многие начали возмущаться, сорганизовался комитет, комитет потребовал компенсаций, активисты стали собирать митинги: и вот одному-то из активистов в темном подъезде переломали ноги лица чеченской национальности. После этого комитет распался сам собой.
На заводе в это время хозяйничал Хасаев.
Да эту историю соответствующие органы на следующий день должны были знать. Из одной нее можно было сделать надлежащие выводы!
И ведь их предупреждали! Баров предупреждал.
Баров взял этот завод, Баров уже держал его в кулаке и смотрел, как предприятие, словно большой лимон, начинает сочиться соком наличных, – неужели Данила Баров тот человек, который потребует разнести на куски его собственное имущество, если есть шанс обойтись без этого?
Баров даже не проявил чудес проницательности: он лишь констатировал очевидный нефтехимику факт. А начальник штаба решил не обращать внимания на факт, потому что система, которую он возглавлял, последние годы занималась борьбой с фактами. И теперь их задача была вдесятеро сложнее, чем если бы они с самого начала хотя бы спросили экспертов.
И все же, как ни странно, у Яковенко была надежда на успех. Надежда была не потому, что теперь вместо командиров-бестолочей ими руководил командир-предатель. И не потому, что вместо операции по освобождению заложников они теперь отрабатывали операцию по уничтожению террористов.
Надежда основывалась на том, что Халид Хасаев действительно оказался очень предусмотрительным человеком.
Он был шахматист, а у шахматистов нет психологической привычки стрелять в противника, и даже если они умеют стрелять, они страшно не любят стреляться.
Халид вел переговоры. Халид выигрывал в сухую, со счетом три – ноль, он поймал на крючок Рыдника, раздавил Плотникова и дважды вывозил русских мордой в грязи в прямом эфире. Халид был сильный игрок – и в этом-то и была его слабость. Есть виды спорта, в которых, чтобы выиграть, не надо быть чересчур умным, и теракт – один из них.
Халид слишком привык побеждать, а значит – привык оставаться в живых. В его команде не было закованных в пластит шахидок; из машин, взорванных на нефтебазах, ни одна не была уничтожена смертником, – все эти люди аккуратно установили на бензовозах таймеры, отошли на порядочное расстояние и, убедившись, что задание выполнено, просочились на завод сквозь неплотную еще линию оцепления.
Каждый человек хочет жить, даже принесший клятву смертник. На этом и основана стратегия борьбы с террористом: разговаривай с противником, соглашайся с ним, дай ему почувствовать, что он победил, дай ему размякнуть – и стреляй ему в лоб, раньше чем он успеет перестроиться и нажать на кнопку.
Халид слишком долго разговаривал. Халид слишком долго выигрывал. Халид взял себе слишком хвастливый позывной, «Фатих» – победитель. Он подсознательно рассчитывал победить Кесарев, подобно тому, как турецкий султан с тем же прозвищем захватил Константинополь. Как ни парадоксально, но у Яковенко была уверенность, что новое требование Халида – еще не последнее. Рыдник был прав: этот человек не ставил невыполнимых задач. Требование независимости Чечни – задача невыполнимая, и сто к одному, что у Халида есть за душой еще какие-то планы. Закошмарит всех, снова нагонит ужасу, а потом осклабится и скажет: ну хорошо, с вас еще четыреста миллионов, и я убираюсь с завода.