— Вот, дядя Вить… — по-детски обиженный, словно бы удивленный несправедливостью происходящего голос Никиты был тонким и ломким. — Вот что они со мной сделали… Видишь?
Горло перехватило мучительным спазмом. Севастьянов тряхнул головой отгоняя навязчивый морок, постепенно стал выплывать обратно в реальность, почувствовав на губах непрошенную соленую влагу, текущую по щекам, зло отмахнулся рукавом стирая ее с лица. Пальцы смертельной хваткой утопающего схватились за единственный оставшийся ему спасательный круг — квадратную бутылку водки опустевшую уже на три четверти.
— Давай, давай… — презрительно протянул кто-то над самым ухом. — Жри водяру, спивайся… Ты же больше ни на что не способен… Не мужик — тля!
Севастьянов вскинулся, как ужаленный, обвел мутным взглядом налитых кровью бешенства глаз замкнутое пространство убогой кухоньки. Никого… Шатаясь поднялся со стула, заглянул, перегнувшись через косяк в комнату. Пустота… Тишина… Только вдруг самым краем глаза зацепил мелькнувшую возле окна серую тень, призрачную, почти совершенно прозрачную. Развернулся в ту сторону с пьяной стремительностью. Никого, только колыхнулась едва заметно от резкости его движения прикрывающая оконное стекло занавеска.
— Вот, блин, допился уже до цветных глюков, — произнес громко вслух, чтобы подбодрить себя, но голос подвел, дрогнул и оттого вся фраза вышла неуместной и жалкой.
На неверных подкашивающихся ногах Севастьянов все-таки зашел в комнату, еще раз подозрительно огляделся, прислушался, надеясь уловить запаленное чужое дыхание, но ничего не увидел и не услышал.
— Ну так и пошли вы все на хер! — с пьяной решительностью заявил он тогда в окружающее пространство. — Раз не показываетесь, значит, здесь никого нет. И вообще я в разные полтор… портал… не верю короче!
От того, что слово полтергейст так и не выговорилось, он вдруг разозлился и надежно отсекая от себя все пьяные глюки щелкнул кнопкой телевизора, наполняя квартиру бодрым голосом смазливой дикторши из программы новостей.
— … нашим корреспондентам все-таки удалось встретиться с представителем движения УНА-УНСО, согласившимся дать нам интервью, — белокурая девица потешно таращила оснащенные невероятно длинными ресницами глаза и забавно округляла полные губки.
Севастьянов невольно улыбнулся ей и даже залихватски подмигнул, тут неожиданно он вспомнил, об оставленной на кухне бутылке и сообразил, что в компании с такой красоткой самое время пропустить еще одну рюмочку. Помахав девчонке на экране рукой он отправился на кухню. А когда возвратился с бутылкой и стопкой в руках, симпатичную дикторшу на экране сменил здоровенный бугай в камуфляже с грубо вытесанными чертами лица самой впечатляющей частью которого была выдающаяся далеко вперед монументальная челюсть.
— Эге, братан, а ты откуда здесь взялся? Мы так не договаривались? — пьяно изумился Севастьянов разглядывая камуфляжного горилоида.
— И мы всегда будем там, где русский имперский сапог попробует наступить на грудь очередному маленькому и беззащитному народу, — сообщил в ответ камуфляжный, заставив Севастьянова глянуть на него с еще большей неприязнью.
— Но ведь Украина во многом зависит от России. Взять хотя бы поставки российского газа по льготным тарифам. Да и вообще украинский и русский народы изначально считались братскими, наиболее близкими в семье славянских наций…
— Ничего подобного! — безапелляционно отрубил детина. — Русские всегда пытались поработить вольную Украину. Всегда грабили ее, жили за счет нее, уничтожая и третируя коренное население. Но теперь ваше время кончилось!
Он так и сказал "ваше время" злорадно покосившись при этом на возмущенно булькнувшего горлом Севастьянова. И словно этого было еще мало, обвиняющее наставил прямо на него палец, продолжая:
— Нам чужого не надо. Но пусть те кацапы у кого вновь проснулся имперский зуд знают, что куда бы они ни потянули свои жадные лапы, всегда найдутся люди, которые смогут их обрубить. Так же, как это было в Грузии. Слава героям!
Зло полыхнувшие ненавистью глаза унсовца заполнили собой весь экран.
— Сука! — беспомощно выдохнул прямо ему в лицо Севастьянов. — Вот сука!
Чтобы успокоиться следовало тут же вмазать еще одну порцию горячительного. Мутно желтая струя тяжело плеснула в хрустальную стопку. Из-под пальцев золотом блеснули вытесненные на этикетке буквы: "украинська з перцем". Севастьянова перекосило во внезапном приступе бешенства. Бутылка с остатками горилки с размаху полетела в угол, жалобно тренькнув о бетон капитальной стены и осыпавшись вниз хрустальным звоном осколков. На обоях повисло неопрятное бурое пятно. "Словно выбитая из раны выстрелом кровь…" — внезапно подумал он и уже спокойно и расчетливо перевернул вверх дном почти полную стопку, выплескивая на пол приторно пахнущий алкоголь. Пить сейчас было не время.
Он задохнулся от отвращения к самому себе. Ишь, расплылся как безвольный червяк… Алкоголем решил убить саднящую память, обливающееся кровью сердце, больную душу… Словно последняя бессильная мразь, пьяно причитающая у мусорных баков, мерзкая и безопасная для врага… А враг был… Чтобы не говорили нынешние демократы и прочие общечеловеки, враг реально существовал. Он торжествовал, он смел говорить с ним с экрана телевизора, его снимали российские же корреспонденты… Он никого не боялся, чувствовал себя сильным и могущественным. Считал себя победителем. Но это мы еще посмотрим… "Посмотрим…" — зло скрипнув зубами, вслух произнес Севастьянов.
— Вот это правильно, — одобрительно произнес кто-то сзади, но подполковник даже не обернулся, ему было все равно кто там.
Чувствуя, как внутри сжимается виток к витку распустившаяся было пружина, он выключил телевизор. Пухлогубая нимфетка в глубине экрана больше ничего кроме отвращения не вызывала, равно, как и запах разлитого алкоголя. "Ладно, об этом можно будет позаботиться и потом, — неожиданно холодно и четко решил он. — А сейчас спать. К вечеру нужна будет абсолютно ясная голова".
Для чего она будет нужна к вечеру Севастьянов не задумывался, просто принял мелькнувшую мысль к сведению. Механическими, лишенными даже малейшей пьяной разбалансированности движениями он поднялся с кресла, проверил точно ли установлен будильник и лег в постель. Впервые после утреннего пробуждения голова была пустой и легкой, и уснул он легко, просто провалившись в черноту освежающего и целительного сна без всяких сновидений.
Фээсбэшников на этот раз в отделанном под стиль евроофиса кабинете оказалось двое. Уже знакомый и почти родной Луговин и с ним в комплекте еще один — грузный и широкоплечий мужик с преувеличенно простой рабоче-крестьянской физиономией и лопатообразными мощными руками, оканчивавшимися плебейски короткими и толстыми пальцами. Почему-то эти сцепленные на колене небрежно заброшенной на другую ноги больше всего привлекли внимание Севастьянова. Они были словно визитной карточкой незнакомца, подчеркивали его чересчур акцентированную простоту, бесхитростность и прямолинейность, нарочито играя на имидж парня с рабочих окраин. Вот только подогнанный точно по фигуре даже на вид дорогой и модный костюм сидел на этом симпатяге-простаке как влитой, сидел с тем небрежным изяществом, какое дается только постоянной привычкой к ношению подобных вещей. Да и Луговин на фоне напарника явно проигрывал, добровольно и беспрекословно занимая заведомо подчиненное положение на незримой лестнице крутизны, что автоматически выстраивается всюду, где наличествует более двух мужчин одновременно. Вот и сейчас, хоть и одеты оба были в неприметные в своей безупречности серые деловые костюмы, но у незнакомого чекиста сквозь шевиот пиджака на плечах так и проступали минимум полковничьи звезды. Правда старшинства своего он старался не афишировать, вообще вел себя сдержано и незаметно. Сидел себе вольготно развалившись в кресле у журнального столика, глядел расслабленно на окружающий мир в целом, никак не вычленяя из общей картины вошедшего в кабинет Севастьянова.