Провал

- Ты? - в голосе удивление, граничащее со страхом. Что ж, возможно такие эмоции и положено испытывать, когда на пороге твоего дома оказывается представитель Федеральной Службы Безопасности. Железяка усмехнулся про себя иронически, вслух же произнес нейтральное: - Я, а ты кого ждал? - Никого, просто... - Илья замялся не находя нужных слов. Железяка огорченно покачал головой. Произнес с демонстративно обиженной миной на лице: - Так может, все-таки впустишь в дом старого сослуживца и даже практически спасителя? Или будешь требовать ордер? - К-какой ор-дер? - заикаясь, произнес Илья. Лицо его залила синюшная бледность, а губы непроизвольно дрогнули. "Эгей, братишка, как тебя растащило-то! - Железяка внимательно наблюдал за эволюциями хозяина квартиры, и сейчас видя явный страх и полнейшую растерянность, был собой весьма доволен. - Чует кошка, чье мясо съела! Это я удачно зашел". Но теперь пора было слегка успокоить бывшего коллегу, а то, и впрямь никакой беседы не получится. - Да, ладно, расслабься, это я пошутил так неудачно! Чего так напрягаешься, а? На воре и шапка горит? Или есть, что скрывать от нашей конторы, а? Ты случаем в шпионы не подался? - Да ну брось ты! Какие шпионы? - с немалым облегчением замахал руками Илья. - Где уж, нам уж, выйти замуж... - Ну, так чего? Так и будем у порога беседовать? Или пригласишь все же в гости? - Да, заходи, конечно! Извини, я что-то не сообразил... Просто так неожиданно ты... Позвонил бы хоть что ли... - Чего звонить? Мы же с тобой старые друзья! Члены партии с семнадцатого года, партай геноссе, так сказать! Можем и без приглашения! А то ишь, развел формализм! - Железяка преувеличенно бодро балагурил, стараясь этой своей заводной веселостью снять напряжение, стереть первое впечатление, что вызвал у объекта его визит. Да, теперь он был уверен, Илья Мещеряков, уволенный по здоровью офицер ФСБ, больше для него не коллега, не однополчанин и товарищ по оружию. Теперь он объект разработки, и это емкое слово "объект" определяет очень и очень многое в их нынешних отношениях. Железяка теперь на сто процентов знал, перед ним сейчас опасный и хитрый противник и три к одному сам Мещеряков тоже думает про него самого. Чай одну школу заканчивали, чуть ли не за одной партой сидели... Грех друг друга недооценивать... - А теперь сюрприз! Опа! Жестом фокусника Железяка извлек из-за пазухи литровый пузырь ржаной "Зеленой марки" только что купленный в супермаркете за углом. Весьма равнодушный по жизни к спиртному, сейчас он разыгрывал на лице целую гамму чувств, свойственную записному алкоголику. Тут было и нетерпеливое ожидание, и гордость за собственную щедрость, как же, целый литр, дорогому другу принес, и чувственное удовольствие от одного прикосновения к таре содержащей вожделенный напиток. Играть требовалось максимально правдиво, надо было четко изобразить нашедшего повод выпить алкаша, который не смирится ни при каких обстоятельствах с потерей подобной возможности. Ход был заранее продуман именно для этой ситуации, и мог считаться беспроигрышным. Беседа с объектом, теперь Железяка именовал Мещерякова только так, должна быть по замыслу долгой и доверительной, просто для первоначальной прокачки, на которую требуется время, и как можно больше материала для анализа. Обычный вечер воспоминаний старых друзей, это, конечно, хорошо, но всегда есть опасность, что почуявший неладное, да и просто тяготящийся разговором с ФСБшником объект, легко разорвет контакт, сославшись на какую-нибудь важную причину. Оторваться же от накрытого стола с бутылкой водки, психологически сложнее. Тут есть несколько дополнительных якорьков, что могут удержать. Даже если клиент не ведется на саму возможность бухнуть на халяву, ему все равно неимоверно трудно отказать "другу" в поддержке на таком мероприятии, тем более прервать застолье, пока не закончена водка. А литр на двоих при желании можно тянуть бесконечно долго, а то и традиционно сбегать за второй... Короче, главное зацепиться, а дальше возможны варианты... Как и предвидел Железяка, Мещеряков особого энтузиазма по поводу намечающейся пьянки не проявил. Даже попытался было робко протестовать, ссылаясь на общую занятость и плохое самочувствие. Но коронным аргументом всех алкоголиков в стиле "ты меня уважаешь?", высказанном хоть и в шутливой форме, но достаточно настойчиво, он все ж таки был побежден и отправился на кухню нарезать немудрящую холостяцкую закуску. Железяка меж тем беглым взглядом оглядел из коридора жилую комнату. Сразу бросалось в глаза, что обитает здесь холостяк и квартира давно не испытывала на себе благотворного воздействия женской руки. Нет, общий порядок присутствовал, даже чисто достаточно было, но вот чего-то неуловимо женского, каких-то оживляющих интерьер штришков, уловить не удавалось. Будто в гостиничный номер попал, какая-то казенная обстановка, не живая... Хотя один интересный момент он все же отметил: в дальнем от коридора углу комнаты висела массивная, потемневшая от времени, явно старинная икона. Ишь, в Бога поверил, бывший офицер ФСБ? Или семейная реликвия? Похоже на то... Дорогая вещица, явно не ширпотреб из церковной лавки, и само собой не стилизованный под старину новодел. Даже неспециалисту видно. Отметим для себя, отложим в памяти... надо сказать этот штрих, хоть и яркий, оказался единственным. Остальная квартира абсолютно безликая, словно выставка мебели в магазине. Ни одна особа прекрасного пола такой абсолютной функциональной бездушности, граничащей с полной стерильностью, никогда бы не допустила. Некогда видать товарищу заниматься обустройством своей личной жизни, другие дела отнимают все свободное время... Хотя, прямо скажем, не так и просто в его случае отыскать женщину, согласную делить с ним пополам горе и радости. Все ж таки материальное положение школьного учителя отнюдь не блестящее, как бы там наши государственные деятели по этому поводу ни пыжились. Да еще вдобавок инвалид. Да, бесперспективная какая-то картина получается... Стоп! Инвалид! Блин, вот она инерция мышления! Ведь и не подумал даже, что однорукий Мещеряков корячится сейчас на кухне, пытаясь совладать с нарезкой колбасы, а он, стремящийся завоевать его доверие, или хотя бы расположение, столбом застыл, посреди коридора, даже не думая как-то помочь. Коря себя за такую непредусмотрительность, Железяка быстрыми шагами направился в сторону кухни. Но уже в дверях столкнулся с выходящим навстречу Ильей. Мещеряков тащил целый поднос загруженный тарелками с ароматным, сочащимся слезой салом, колбасой нескольких видов и почти прозрачными тонкими сырными ломтиками. - Извини уж, чем бог послал... Железяка уставился на него с неприкрытым изумлением, тут даже играть ничего не пришлось. - Как ты это смог? Ты же... - он сбился, не зная, стоит ли употреблять слово "калека" в разговоре. - Безрукий инвалид, хочешь сказать? - Мещеряков сам пришел ему на помощь, заговорщицки подмигнув. - Говори, не стесняйся. Я уже давно по этому поводу не комплексую. Видишь ли, к любому физическому недостатку можно привыкнуть, приспособиться... Просто нужно приложить немного упорства при тренировках, вот и весь секрет. Гораздо сложнее, когда изъян у человека не в теле, а в душе... Последние слова прозвучали каким-то неясным намеком, и сопровождались значительным взглядом в глаза. Но Железяка предпочел этого не заметить, принявшись громко восхищаться мужеством товарища, его настоящим мужским характером и уменьем, ни при каких обстоятельствах не опускать руки... Руку?.. Тьфу, опять запутался... Объект слушал, благосклонно кивая и дежурно улыбаясь. Понятное дело, лед отчуждения и недоверия, так просто не сломать, но ничего, вода камень точит. Медленно, но верно, капля за каплей, а мы никуда и не торопимся, вон на столе еще непочатая литровка возвышается. Надо бы, кстати, замотивировать свой визит, не дожидаясь пока опомнившийся хозяин сам задаст каверзный вопрос. А то ишь, гусь лапчатый, вспомнил про сослуживца спустя несколько лет. - Неплохо ты тут устроился, - разливая по первой и усиленно изображая вожделеющее нетерпение, почти пропел Железяка. - Прямо завидую. Этакая холостяцкая берлога. Хочешь водку пей, хочешь девок води! Красота! - Нормально, по-моему, ничего сверхъестественного, - пожал плечами Илья. - Или тебе родное ведомство до сих пор отдельную квартиру не предоставило? - Ну да! Чай не прежние времена на дворе, - хохотнул Железяка. - Контора нынче опять в почете, или ты не в курсе, кто у нас президент? В курсе? Ну, то-то... Так что однокомнатная в новом доме, на окраине, правда, ну да метро рядом... - Здорово, давай тогда за новоселье? - Так оно еще когда было! Давай за контору! Бывших ФСБшников ведь не бывает? Так? - Вроде как... - Ну давай тогда, до дна... За контору! - За нее... Водка пролилась по пищеводу тугим обжигающим шаром. Тут же вдогонку ей отправился ломтик ароматного сала. Эх, хорошо! Кабы еще не работа... - Так вот, - прожевав закуску, продолжил поднятую тему Железяка. - Квартира-то есть. Только я лоханулся по собственной дурости... связался тут с одной... Знаешь, как это бывает, вроде сначала нормальная баба была, и выпить в компании и погулять... А как ко мне переехала, словно подменили, прямо гестаповец в юбке. Зверь, не женщина! Какая там гульба, веришь, нет, пиво под футбол и то не могу выпить! Железяка подпустил в голос слезливой пьяной искренности, для пущей убедительности монолога не помешает. По его мнению, такое поведение вполне соответствовало роли несчастного, раздавленного умостившейся на шее мегерой подкаблучника. - Так выгони ее, - безразлично посоветовал Мещеряков. Невооруженным взглядом было заметно, что интимные проблемы бывшего однополчанина немало его не тронули. - Выгони, тебе легко говорить... - обиженно засопел Железяка. - Как же я ее выгоню? Живем ведь вместе... Эх, жизнь... Давай что ли по второй? - Ну, давай... - За свободу! За мужское братство! Завидую я тебе, ох завидую... Так, главное не пережать! Теперь он наверняка решит, что сослуживец вспомнил о нем, чтобы иметь возможность в тихую от своей вздорной бабы надираться в неизвестном ей месте. А что, вполне нормальная мотивация! Главное убедительно сыграть тихого алкоголика, весь смысл жизни которого заключается в заглядывании на дно бутылки. Такой вполне способен ради беззаботной пьянки навязаться в гости к кому угодно. И никакой опасности априорно не представляет. - Да, что есть, то есть... - вяло согласился, наконец, и Мещеряков. - Действительно, предоставлен самому себе, делаю, что хочу... Только знаешь, и свобода иногда напрягает... - Э, друг, - предостерегающе покачал пальцем Железяка. - Ты эти мысли брось! Говорю тебе, как уже на этом деле обжегшийся! Дороже душевный покой, а бабы, как известно, последнее дело! - Ну что? Третий? - Да, третий, - Железяка посерьезнел лицом и набулькал стопки до самого верха, испытующе поглядывая на собутыльника, не забыл ли положенный ритуал. Не забыл, как оказалось. Даже не пытаясь ничего говорить, Мещеряков молча поднял свою стопку, стараясь не расплескать ни капли. - Встанем, - прозвучало больше командой, чем вопросом. Железяка согласно кивнул, поднимаясь. Третий тост всегда пьется стоя и молча. Пьется в память о погибших, о друзьях и однополчанах не вернувшихся домой из горячих командировок, получивших пулю, или нож уже здесь дома, просто не сошедшихся с мирной жизнью, ушедших, не приняв ее условностей и законов. Пьют одновременно за всех... И, при этом, все же каждый за своих, за тех, кто был лично ему ближе и роднее. Потому не говорят ничего и не чокаются, поминая своих мертвецов... Тех, кто встретит, за порогом вечности, когда придет и тебе пора уходить из этого мира... Выпив, помолчали, медля с закусыванием, затем почти одновременно опустились назад, в мягкие кресла, задумчивые, напряженные... Слишком много обычно этот тост будит в памяти, такого, о чем в повседневной жизни стараешься не думать, не вспоминать... - Ты все так же, по командировкам? - прервал затянувшееся молчание Илья. - Да нет, - рассеяно отозвался Железяка, зачем-то вертя в пальцах узкую хрустальную стопку. - Я сейчас к экстремистам перевелся... Там как-то потише, поспокойнее... Скрывать свою служебную принадлежность особого смысла он не видел. Слишком легко это проверялось при желании, а маленькая ложь, как известно, рождает большое недоверие. Так что в этом вопросе лучше сразу выложить карты на стол, к тому же был шанс, что объект, наоборот заинтересуется возможностью налаживания близкого неформального контакта с "экстремистом". Мало ли для каких целей, может пригодиться? - Да ты что? А я думал, экстремизм сейчас как раз главная тема... На острие удара так сказать. Вон по телеку только об этом и слышно, - явно искусственно удивился Илья, и Железяка тут же отметил про себя, заботливо уложил в нужный уголок памяти это натянутое актерствование. - Скажешь тоже, на острие удара... - безобидно так, отмахнулся, вроде бы о чем-то вовсе не существенном говоря. - Где они те, экстремисты? Сам-то хоть раз видел? Мещеряков тут же отрицательно мотнул головой, слишком поспешно мотнул, даже не задумавшись над сутью заданного вопроса. И этот инстинктивный жест отрицания, тоже лег на воображаемую полочку, добавив маленькую гирьку к одной из чашечек, качающихся сейчас в голове Железяки весов. - Вот то-то... Кто-то наверху панику поднял, а наши деятели на местах и рады стараться... Хотя отдел спокойный, тарифная сетка не плохая, выслуга идет... Что еще надо? - Хороший дом, хорошая жена, что еще надо чтобы спокойно встретить старость? - несколько натянуто пошутил Илья, словами Абдуллы из незабвенного "Белого солнца пустыни". - Дом есть, старость еще далеко, а насчет жены, так она и на хрен не нужна. Ту, что есть, не знаю, куда девать, - досадливо крякнул Железяка. - Может убить ее, а? Нет знакомых киллеров? И вновь слишком торопливый отрицательный жест, и лишь потом дежурная улыбка на губах. Ох, темнишь ты, брат, темнишь... Железяка отработанным жестом наполнил свою стопку, потянулся к рюмке Мещерякова. Нельзя выходить из образа, все же мы специально пришедший нажраться без помех алкоголик, а не болтун-собеседник, так что надо соответствовать... - Мне половинку, - торопливо подсказал Мещеряков. - Обижаешь! Железяка не обращая внимания на протесты набулькал посуду "с горкой". - На полумеры идти не приучены! Давай за нас и за спецназ! - Ну, давай... - со вздохом предельного долготерпения согласился Илья. Железяка лихо одним махом опрокинул в себя водку. Он не боялся, точно знал, какую именно дозу может себе позволить его тренированный организм, до того, как употребленный алкоголь начнет оказывать влияние на работу мозга. Доза была достаточно значительна, и превышать ее оперативник ни в коем случае не планировал. Краем глаза он зафиксировал, что Мещеряков рюмку едва пригубил, и уже хотел было выказать по этому поводу свое возмущение, как во входной двери с явственным лязгом провернулся ключ. Ага, вот и гости пожаловали. Хотя, судя по наличию собственного ключа, не такие уж и гости, практически равноправные хозяева. Он украдкой бросил взгляд на сидящего напротив Мещерякова. Лицо того оставалось спокойным и расслабленным не дрогнуло ни одним мускулом, ничего неожиданного выходит, значит ждал, заранее знал, что придут. Ну-ну... В комнату не вошел, а практически ворвался молодой паренек лет шестнадцати, еще с порога попытался начать что-то рассказывать, но увидев незнакомого человека за столом, как-то разом осекся, замолк, смущенно улыбаясь. Железяка тоже улыбнулся, широко, доброжелательно, изо всех сил демонстрируя полное свое расположение. Одновременно он постарался внимательно рассмотреть паренька, гадая, кто же он такой: родственник, "тимуровец" из социальной службы, выделенный в помощь инвалиду, может, чем черт не шутит, гомосексуальный партнер... Отчего-то нежданный визитер казался смутно знакомым, где-то они уже определенно встречались... Но вот где именно вспомнить никак не получалось и это изрядно напрягало... Среднего роста, тонкокостный и худощавый, лицо ярко выраженного славянского типа, глаза серые, нос прямой, подбородок резко очерченный, волевой, волосы светлые, коротко стриженные... кто же это? Откуда внутри беспокойное зудящее чувство узнавания? - Познакомься, - Мещеряков кивнул в сторону вошедшего. - Это Андрей, мой ученик. Юноша слегка поклонился, воспитанно не став тянуть старшему по возрасту ладонь для рукопожатия. - А это мой бывший сослуживец, Вадим Сергеевич... От внимательно наблюдавшего за Андреем Железяки не укрылась легкая тень настороженности, при слове "сослуживец" скользнувшая по лицу юноши. Эге, а парень-то в курсе, в каком ведомстве раньше служил его учитель. Больше того, ведомство это у него особых симпатий не вызывает. Это, конечно, не удивительно, не много найдется людей, которых охватил бы восторг окажись они лицом к лицу с ФСБшником, но уж так явно проявлять свою озабоченность среднестатистический россиянин все же не стал бы. Выходит этот Андрей вовсе не среднестатистический... Что ж, слепой сказал: "Посмотрим..." - Можно просто Вадим, не люблю излишнего официоза... Железяка первым протянул руку для пожатия, и молодому человеку ничего не осталось, как подать в ответ свою. Пальцы парня оказались не по возрасту цепкими и сильными, хотя Желеязка и отметил в них некоторую нервную дрожь. - Не знал, что ты занялся репетиторством... - теперь оперативник обращался уже к расслабленно откинувшемуся в кресле Мещерякову. - Да нет, - усмехнулся тот. - Какое репетиторство? Не в том смысле ученик, что я учу его чему-то особенному. Это школьник из класса, где я веду уроки. Просто у парня проблемы с родителями, вот и пришлось временно приютить. Не на улице же ему жить. - Однако... - Железяка испытующе глянул в глаза Мещерякову. - Раньше за тобой подобной страсти к благотворительности не наблюдалось... Или есть какие-то особые причины? Всей кожей Железяка ощутил, как вздрогнул и еще больше напрягся замерший рядом Андрей. Отфиксировал краем глаза, как залилось краской его бледное лицо, как выступил на щеках неровными пятнами лихорадочный румянец. Ага, малыш, зацепило?! Хрен его знает, чего он там себе напридумывал, но намек на какие-то особые отношения между ним и Мещеряковым явно попал в цель. Ну, давай, ляпни что-нибудь, у тебя же язык, наверное, аж чешется оправдаться! А я послушаю, что ты скажешь, может и прояснится что-нибудь! Однако ничего сказать Андрей не успел, остановленный расслабленным и даже каким-то вялым жестом Мещерякова. - Раньше не было... Теперь вот появилась... - лениво протянул хозяин квартиры. - Все мы меняемся в этом мире... Кто в лучшую сторону, кто в худшую... Я, видимо, успел солидно продвинуться на пути добродетели с нашей последней встречи, так что не вижу ничего странного и невозможного, в том, чтобы пустить к себе жить нуждающегося в помощи школьника. - Илья Станиславович, я пойду к себе в комнату, хорошо? - в голосе парня так и звенело перетянутыми гитарными струнами предельное напряжение. Можно было представить чего ему стоит это деланное спокойствие тона. - Да, Андрей, иди, конечно... Мы тут еще с Вадимом Сергеевичем посидим, поболтаем... Так что иди, нечего тут тебе старых ворчунов слушать, голову себе забивать... Облегченно вздохнув, Андрей боком протиснулся мимо сидящего на его пути Железяки. Проходя мимо висящей в углу иконы, он остановился, секунду пристально вглядывался в отрешенный божественный лик, а затем истово и умело перекрестился. Не небрежно ткнул четыре раза по телу пальцами, не смазанно махнул рукой лишь бы отвязаться, а серьезно и сосредоточенно осенил себя крестным знамением по всем церковным канонам. Железяка удивленно поднял брови, такого от юноши столь молодого возраста он не ожидал. И еще что-то было не так в этом много раз виденном оперативником жесте. Что-то неуловимо неправильное в самом исполнении привычного ритуала, вот только сразу и не поймешь что... Он напрягся, пытаясь детально восстановить в памяти только что виденный жест, прокрутить его перед мысленным взором словно в замедленной съемке. Вот Андрей, чуть развернувшись к нему в пол оборота, смотрит на икону, вот медленно начинает поднимать руку и касается двумя сложенными пальцами лба, потом опускает руку, касается живота... Стоп! Вот оно! Он крестится только двумя пальцами! Двумя! Не тремя! И тут Железяку словно ударило током. В голове сами собой поплыли сто раз пересмотренные кадры с чудом уцелевшей после взрыва видеокамеры наружного наблюдения в салоне черной магии Аделины. Худая мальчишеская спина обтянутая линялой джинсой, скрытое капюшоном толстовки лицо, боком стоящего к камере подростка и сложенные в староверское двоеперстие пальцы, последовательно касающиеся лба, живота, правого и левого плеча. Четкий, отработанный жест, нигде не смазанный и явно привычный... А ведь если также одеть этого Андрея, он просто не отличим будет от предполагаемого подрывника! - Какой религиозный у тебя ученик, - стараясь чтобы в голосе не проклюнулись нотки азартной охотничьей дрожи произнес, глядя на икону Железяка. - Да, - не чуя подвоха, согласился с ним Илья. - Хороший парень. В бога верит, часто в церкви бывает. Даже посты держит, как положено... - Только крестился он как-то странно... Или мне показалось? - Э, брат, да ты, я смотрю совсем темный в этих вопросах, - довольный возможностью продемонстрировать лишний раз свои познания Мещеряков покровительственно улыбнулся. - Не неправильно, а таким образом, как принято у старообрядцев. Это, брат, целая философия. Вот ты думаешь, верующий просто так пальцами в себя тычет, как придется? - Ну... - Вот тебе и ну! На самом деле средний и указательный палец, сложенные вместе символизируют собой человеческую и одновременно божественную природу Христа, причем, чтобы они были на одном уровне, средний, приходится немного пригибать. Это как бы божественное начало в Христе, снисходит к своей человеческой половине, и вообще к человеческим слабостям. Понял? Ну а остальные три пальца плотно прижатые к ладони, это Святая Троица. Про нее-то ты знаешь? - Слышал что-то... Так почему остальные тогда так же не крестятся? Они что Христа не уважают? - Ну, ты и слова говоришь, брат. Мы же не на бандитской стрелке авторитетами меряемся, ишь, уважают, не уважают... По новым обрядам символика другая. Там как раз три сжатых пальца и символизируют единство Святой Троицы: Бога Отца, Бога Сына и Святого Духа. Это единство и ставится во главу угла, а уж двоякая природа Христа во вторую очередь обозначается двумя оставшимися прижатыми пальцами. В этом и есть принципиальная разница, врубился? - Ну, ты прямо богослов, где нахватался-то? Железяка внутренне ликовал, все ложилось в цвет, значит, определенная манера креститься это не случайность, а тщательно продуманный жест. То есть, террорист с видеозаписи, особым способом сложив пальцы при крестном знамении, выдал тем самым свою принадлежность к устойчивой общественной группе приверженцев старых обрядов Православной церкви. Причем группа эта не слишком многочисленна, и встретить в повседневной жизни адептов этого учения не так-то легко. И вот один из них, подходящий по возрасту и телосложению неожиданно появляется в окружении того человека с которым "по ошибке" выходит на связь арестованный экстремист. Улики, конечно, все косвенные, в суд с такими не пойдешь, но для начала полномасштабной разработки с подключением наружки и проведением литерных мероприятий вполне достаточно. - Скажешь, богослов... - польщено улыбнулся Мещеряков. - Просто я теперь учитель, яркий представитель интеллигенции, так сказать... А положение, как говорится, обязывает... - Ладно, проехали, интеллигенция, - залихватски подмигнул Илье Железяка. - Сейчас сложившееся положение обязывает нас с тобой беспощадно уничтожить все запасы алкоголя в этой квартире. - Так что давай сюда стакан! В квартире Михаила Соломоновича Шаца все перемешалось и встало с ног на голову. Веселая суета, вызванная неуемной энергией заполнивших стандартную блочную трешку родственников, понаехавших черти откуда, с непредставимо далеких окраин родной страны и даже из самой Земли Обетованной, продолжалась уже несколько дней, напрочь выбив Михаила Соломоновича из устоявшегося привычного ритма жизни. Но и повод для этого бедлама был немалый. Можно сказать радостный, но одновременно и тревожный... Средняя дочка профессора тридцатилетняя Софочка наконец-то выходила замуж. Всего у Михаила Соломоновича дочек насчитывалось аж три штуки. Старшая, шумная и заводная Ильза уже давно отыскала свое счастье, подарив Михаилу Соломоновичу двух замечательных внуков. Впрочем, с ее непоседливым характером это как раз было не удивительно. За нее Михаил Соломонович тоже успел напереживаться не мало, однако все обошлось замечательно, избранник ее оказался из вполне приличной обеспеченной семьи. Да и сам был не промах - грамотный преуспевающий адвокат, специализирующийся на гражданских делах, имеющий все шансы сделать неплохую карьеру. Собственно он ее и сделал и сейчас уже руководил собственной адвокатской конторой, приносившей немалый доход, позволяя Ильзе всецело отдаться воспитанию детей. Внуки в результате занимались в бесчисленном количестве спортивных секций, закаляя свои мышцы, учились в спецшколе с английским уклоном, тренируя в дополнении к телу еще и мозги, и каким-то непостижимым образом умудрялись еще посещать музыкальную школу, воспитывая в себе склонность к прекрасному. Нет, за Ильзу и ее семью Михаил Соломонович был категорически спокоен. Тут все было в полном порядке. Младшая дочка тихоня и скромница Розочка тоже в девках не засиделась, хотя от кого, от кого, а от нее Михаил Соломонович такой прыти вовсе не ожидал. Еще будучи студенткой, пошедшая диковатой восточной красотой в мать Розочка, по протекции папы-преподавателя смогла съездить на практику в Израиль, где и закрутился у нее бурный роман с красавцем-офицером тоже российского происхождения, эмигрировавшим в свое время на историческую родину. Что ж, сердцу не прикажешь, а для истинной любви ни расстояния, ни границы не помеха. Год назад по всем правилам сыграли свадьбу, и молодые отбыли на постоянное место жительства в далекую Хайфу. Детей у Розочки пока не было, да они с мужем и не планировали, решив вначале сделать карьеру, создавая крепкий фундамент для будущего благополучия. Младший зять, по мнению Михаила Соломоновича, конечно, кое в чем проигрывал старшему. Не был таким же хватким и предприимчивым в плане зарабатывания денег, зато выгодно отличался честной прямотой и мужественным открытым характером. С таким было не страшно отпускать дочку за тридевять земель: и защитит, и убережет от любой напасти. А вот с Софочкой получилась нежданная проблема. Если сестры нашли свое счастье достаточно быстро и легко, то переборчивая привередливая Софья никак не могла остановить свой выбор ни на одном из кандидатов. В тайне молоденькая еврейская девушка мечтала о романтическом принце на белом коне, а вокруг почему-то всегда оказывались прыщавые и до обидного прагматичные юнцы. Был, правда один ухажер не похожий на других, местный хулиган и заводила всей окрестной шпаны, воспылавший однажды к ней нежной страстью. Причем Софочка ему тоже в тайне симпатизировала, восхищаясь смелостью и бесшабашной лихостью мальчишки, лазавшего по водосточной трубе к ней на балкон третьего этажа и дарившей ей букеты ворованных на рынке цветов. Но тут уж родители всей силой своего авторитета постарались задавить зарождающуюся симпатию, пока она не переросла в нечто большее. Иметь в качестве зятя какого-то гоя, да еще из бедной рабочей семьи, Михаил Соломонович с супругой ни при каких раскладах не желали. Нет, нет и нет! Только образованный и воспитанный еврейский мальчик, и никак иначе! Обидно, но еврейские мальчики из хороших семей не умели воровать цветы и лазать по водосточным трубам. Они для этого были слишком хорошо воспитаны. Может быть, именно поэтому ни один из них так и не смог заинтересовать с каждым днем взрослеющую Софочку. Вначале Михаил Соломонович не волновался, эка невидаль, засидевшаяся в девичестве дочка! Ничего страшного, прилежнее будет в учебе, сумеет дать старт приличной карьере. Как правильно говорится в народе: "Замуж не напасть, как бы замужем не пропасть!" И действительно все шло как по писанному: с красным дипломом законченный институт, работа в престижной австрийской фирме, стабильные доходы и равномерный подъем по карьерной лестнице... Казалось бы все сбылось, живи и радуйся... Но видно так уж устроен женский мозг, что все материальные блага меркнут при отсутствии благ идеальных. Хочется, ой хочется, и светлой любви, и тихого семейного счастья. Малость, казалось бы, ан нет, все достигнутое многими годами кропотливой работы готова была Софочка отдать за то, чтобы невыносимая пытка затянувшимся одиночеством, наконец, закончилась. Но не везло, годы тянулись словно резина, дни летели одинаковые, как две капли воды похожие один на другой, а тот единственный по которому вздрогнуло бы девичье сердечко, все не появлялся и не появлялся на горизонте. Алые паруса заветного брига обветшали и вылиняли, белый конь принца облысел превратившись в колченогую клячу, а золоченная карета, как ей и положено по сказке, превратилась в обычную тыкву... Вот такая грустная повесть... Михаил Соломонович и сам измучился не в силах глядеть на чахнущую, чем дальше, тем больше, необратимо превращающуюся в брюзгливую старую деву Софочку. Он уже горько сожалел даже о том хулигане, которого с таким трудом отвадил-таки много лет назад от дочки. Пусть бы уж хоть такой мужик рядом, все лучше, чем вообще никакого. Родные тоже жалели бедную Софу, вот ведь как мучается человек, и не поймешь, чего этим мужикам надо, и красавица, и умница, а все одна, да одна. Но Бог все же есть на этом свете, и он никогда не оставляет милостью своих избранных детей. Нашлась и для Софочки пара. Молодой, подающий надежды аспирант Михаила Соломоновича влюбился в нее с первого взгляда. Ухаживал так романтично, что вызвал даже восхищение будущей тещи. На порог без огромного букета цветов не появлялся, а как-то раз даже пел под окнами серенаду, под аккомпанемент нанятого где-то в подземном переходе оркестра. И жена Михаила Соломоновича, и он сам, были просто в восторге. Чудесный молодой человек. Чудесный! А, кроме того, что тоже немаловажно, никакой не гой, а свой единокровный можно сказать, из приличной хоть и не слишком богатой семьи. А видели бы вы, как цвела Софочка! Словами этого не передать, она просто светилась счастьем. Не ходила, а прямо порхала над грешной землей. И каждому было совершенно ясно, что дело неминуемо идет к свадьбе. И вот свершилось. Долгожданный день окончательно определен и назначен. Разосланы приглашения многочисленной родне, заказан дорогой ресторан и кортеж из нескольких лимузинов. Обратной дороги теперь уж точно нет. Наконец все сложилось. Свадьба! Именно благодаря этому неумолимо надвигающемуся событию и царил в квартире Михаила Соломоновича радостный кавардак. Постоянно приходили и звонили по телефону какие-то люди, родственники, знакомые и полузнакомые, приносили какие-то необходимые в предстоящем деле вещи, давали советы, что-то объясняли и рассказывали. В срочном порядке прилетели из Хайфы младшая сестра и ее муж-офицер, поселившись из понятной экономии тут же на квартире тестя и тещи. Цены в гостиницах кусались даже для кармана бравого израильского капитана. Здесь же постоянно толклись, что-то важное обсуждая, перезрелые подружки невесты, большей частью толстые и некрасивые. Забегала периодически Ильза с двумя карапузами на руках. В общем, самый настоящий сумасшедший дом, в котором абсолютно невозможно было разобраться, кто здесь и чем собственно занят, но, тем не менее, дел для всех находилось невпроворот. И уставший от суеты Михаил Соломонович уже не раз грешным делом подумывал, о том, что прежняя его жизнь, хоть и омрачалась несчастным Софочкиным видом, но была куда как спокойнее, чем эта кипучая новая. Впрочем, он легко утешал себя тем, что терпеть это безобразие, по всей видимости, осталось совсем недолго. И вот великий день настал. С самого утра долгожданной субботы бардак в квартире достиг своего пика. Телефон буквально разрывался от количества беспрестанных звонков. Из комнаты в комнату бегали, причитая и суетясь, мать и сестры невесты. Подружки тоже вносили свою лепту, принимая самое деятельное участие в последних приготовлениях. Сама Софочка бледная от еле сдерживаемого волнения в пышном свадебном платье сидела перед зеркалом, а вызванная на дом парикмахер сооружала на ее голове немыслимую по сложности прическу. Оба шурина офицер и адвокат дымили на балконе, по молчаливому согласию решив не путаться под ногами у мечущихся по дому женщин, справедливо полагая, что все как-нибудь устроится и без их участия, а вот попав под горячую руку недолго заполучить себе на голову семейный скандал. Михаил Соломонович запершись у себя в кабинете, пытался работать. Вот только работа не шла. Лингвистический анализ текста дело тонкое, требующее хотя бы элементарной тишины и полной сосредоточенности. Но как можно сосредоточиться, скажите на милость, когда даже через массивную, стилизованную под дерево дверь, то и дело доносятся возгласы опять что-то в последний момент забывших, потерявших или просто сделавших не так женщин. Однако Михаил Соломонович упорно продолжал вгрызаться в слова и предложения распечатанного на стандартных листах текста: "Два ока за око! Два зла за зло! Удар по телу - лучший учитель. Розга - закал духа!" "Русских женщин, вступивших в половую связь с иностранцем - стерилизовать!" "Нет более подлого занятия, чем быть "интеллигентом", "мыслителем"! И нет более благородного занятия, чем быть солдатом!" Злые хлесткие фразы обжигали. Экстремизм? Бесспорно. Но этого мало, нужен призыв к насильственным действиям в отношении иностранцев, гомосексуалистов, любителей кактусов, любых других социальных групп. Нужно открытое признание в готовности к насильственному изменению конституционного строя. Поэтому приходится читать дальше этот бред, с усилием отрешаясь от предпраздничной суеты, вдумываясь в каждое слово больного острой формой паранойи фанатика. Читать, обдумывать, вычленять точные емкие фразы, показывающие наглядно скрытый смысл зашифрованного в словах посыла. Вот это и есть лингвистический анализ и грамотно провести его, обоснованно обвинить, или оправдать автора, а не просто надергать подборку вырванных из контекста утверждений раскрывающих смысл написанного в заданном ключе, задача непростая даже для профессионала его класса, требующая предельного внимания и сосредоточения. Ну вот, пожалуй, практически то, что нужно: "Имеет ли преступность национальное лицо? Сегодня окончательно стало ясно, что да, имеет: необрусевшие кавказцы - скоты и ублюдки. Это люди, которые приехали в Россию грабить, убивать, наживаться. Наказывать вредоносных чурок следует сразу же после поимки. На месте..." Вполне ясный ничем не завуалированный призыв к насилью, направленный против конкретной группы лиц, объединенных по этническому признаку. Красный маркер отчеркивает нужные строки, потом они будут тщательно сведены вместе. Выделенные красным - призывающие к кавказским погромам, выделенные черным - зовущие к борьбе против существующий власти, синие, зеленые... Все будут разбиты по группам и классифицированы... Скрупулезно, без гнева, или жалости, беспристрастно, ибо в этом и есть основное правило и непреложный закон для эксперта и профессионала. Однако без гнева и жалости не выходило, слишком уж эмоционально насыщены были тексты - пугали, возмущали, выбивая из состояния профессионального равнодушия и отрешенности, иногда, правда, очень редко, вызывали что-то вроде болезненной жалости к писавшему, жалости очень похожей на сочувствие здорового человека к инвалиду. Вот еще интересный документ, нечто вроде кодекса поведения, или краткой памятки: "Соратник, являясь полномочным представителем Русской Нации, обязан восстанавливать справедливость в отношении Русских людей своей властью и своим оружием, не обращаясь в судебные и иные инстанции... Любые вопросы соратник решает, руководствуясь только национальным правосознанием и в соответствии с полномочиями, данными ему старшими товарищами, никаким иным законам он при этом не подчиняется..." Вот так вот, прямой призыв к внесудебным расправам. Михаил Соломонович все скользил и скользил глазами по тексту вчитываясь в каждое слово, стараясь постичь больную логику писавшего, проникнуть в нее, глянуть на мир с его позиций... Читал, а глаза волей, не волей, все возвращались к отброшенному в сторону последнему листу, где уже не убористым компьютерным шрифтом, а живой нервной рукой кто-то криво подписал жирным красным фломастером, подводящую итог сказанному фразу: "Родина за гандоны не продается!" Звонок во входную дверь разразился прерывистой соловьиной трелью. Однако Михаил Соломонович даже не повернул головы. Есть кому открывать и без него. К тому же с вероятностью близкой к единице это опять кто-то из гостей, подружек и прочих непременных участников и участниц предстоящего всего через два часа действа. Заранее начинают стягиваться, наполняя дом веселой атмосферой ожидания. Эх, девоньки, мне бы ваши заботы... А тут сиди вникай в сочащиеся мутным ядом ненависти страницы... Ильза вихрем ворвалась в небольшую прихожую и распахнула двойную по последней моде дверь, даже не глянув в глазок. Чего глядеть? И так понятно, кто может сейчас прийти! Однако при виде стоящего на площадке молодого парня в светлой, выгоревшей почти до бела джинсовке улыбка медленно сползла с ее лица. Уж больно не соответствовал очередной гость предстоящему мероприятию. - Здравствуйте... Вы к кому? - растеряно пролепетала женщина, встретившись со спокойным, холодным взглядом водянисто-голубых глаз. - Шац Михаил Соломонович здесь живет? - Да, здесь... Я сейчас позову... Потом Ильза скажет следователю, описывая приметы нежданного визитера: "Он знаете, чем меня поразил? Уверенностью своей, спокойствием... Ну, понимаете, вы когда первый раз приходите к незнакомым людям все равно как-то нервничаете, волнуетесь... Как встретят? Что им сказать, чтобы произвести хорошее впечатление? Ну это неосознанно происходит... А этот говорил так, будто он здесь хозяин, а я к нему в гости пришла. Этак с ленцой, будто приказывал..." - Пап, там к тебе молодой человек пришел! - Да? Может кто-то из студентов? Михаил Соломонович поспешно встал из-за стола и вышел в прихожую. Парень в джинсовой куртке дисциплинированно дожидался его на лестничной площадке, не делая попыток зайти в квартиру. - Михаил Соломонович? - Да, я... Мы с вами знакомы? - Увы... - парень сожалеюще качнул головой. - А теперь уже навряд ли познакомимся... - Не понял... Что Вам угодно? - Мне угодно очистить планету от сионистской мрази, - все так же спокойно, не повышая голоса, произнес молодой человек. - Зря ты, падла, на ментов работать начал... Не надо было... - Что?! Возмущенный крик застыл у профессора в горле, когда рука незнакомца, ловко нырнув под полу куртки, появилась на свет с матово блеснувшим металлом и темным лакированным деревом обрезом охотничьей двустволки. Щелкнули, поднимаясь, курки. Бездонные жерла отсверкивающих окружностями распилов стволов поднялись, заглядывая Михаилу Соломоновичу в лицо. Профессор ощущал себя будто во сне, в липком кошмарном бреду, когда ты не можешь тронуться с места, не можешь пошевелить ни рукой, ни ногой, а огромное зловещее чудовище тянет к тебе когтистые лапы. И ничего, ничего нельзя предпринять для спасения... Впрочем в какой-то мере так оно и было... Всю жизнь проживший в своем отрешенном от действительности книжном мире профессор, никогда не сталкивался с опасностями реальной жизни, можно даже сказать не подозревал об их существовании. Даже занимаясь лингвистическим анализом экстремистских материалов, он всегда оценивал их с чисто академической точки зрения, при этом люди, стоявшие за убористыми строчками текстов, представлялись ему не более реальными, чем персонажи мультфильмов, сказок и комиксов. Просто безликие картонные фигуры, не имеющие ни плоти, ни объема.... И вот сейчас перед ним вдруг материализовался один из этих эфемерных объектов изучения, и не просто обрел плоть и кровь, а имеет четкое и недвусмысленное намерение лишить его, Михаила Соломоновича, самой жизни... Это ли не повод, для того, чтобы впасть в ступор, это ли не достойная замена любому галлюциногенному бреду? Поднявшись на уровень его глаз жерла стволов замедлили свое движение, а после и вовсе замерли, давая профессору возможность в полной мере оценить грядущую перспективу. - Э-э... молодой человек... Извините, не знаю как вас зовут... - попытался заговорить профессор. - Вы не должны этого делать... Не сейчас... Он вдруг ощутил в полной мере всю неправильность, всю невозможность происходящего. Такого просто не могло случиться в его простом и ясном мире... в том мире, где Софочка, наконец, готовилась к свадьбе, где студенты прилежно конспектировали его лекции, где ждала недописанная докторская, где уже почти закончена была сложная и ответственная работа по заданию городской прокуратуры... Там, в этом солнечном радостном мире просто не было места ненависти, желанию убивать, направленным в лицо неровно отпиленным у самого цевья стволам... Все это было не оттуда. Все было чужое. Вывалившееся по чьему-то недосмотру из параллельной реальности. И пока не поздно ситуацию надо было исправить, объяснить это несоответствие мальчишке с холодным остановившимся взглядом, чей указательный палец уже лег на спуск. - Вы не можете выстрелить, - уже чуть более уверенно, обретающим, наконец, свое полное звучание голосом произнес Михаил Соломонович, просительно заглядывая в лицо убийце. - Понимаете, у нас сегодня свадьба... - Ну, тогда... Горько! - растянул губы в искусственной неживой улыбке парень. А потом по глазам Михаила Соломоновича ударило пламя. Он даже не успел зажмуриться, как к яркой вспышке добавился чудовищный грохот. Вселенную тряхнуло, раскалывая на части, ударило в голову, ослепило невыносимой, нестерпимой болью, к счастью продолжавшейся лишь мгновение. А потом пришла тишина, и темнота, непроницаемая, чернильная, мертвая... Профессор умер еще раньше, чем его отброшенное выстрелом прямо на крепкую металлическую дверь тело сползло на керамическую плитку лестничной площадки. Убийца выстрелил сразу из двух стволов, буквально разнеся голову Михаила Соломоновича в куски. Сноп крупной дроби выпущенной в упор исковеркал, разломал лицевые кости, вынеся всю заднюю половину черепа, щедро расплескав кровавую кашу и студенистую жидкость мозга по дверной филенке. Услышав выстрел готовящиеся к празднику гости, и обитатели квартиры гурьбой высыпали на лестницу. Первой подбежавшая к захлопнувшейся двери Ильза все никак не могла ее отворить, такое впечатление, что с той стороны створку придерживал какой-то расшалившийся мальчишка. Женщина так и подумала, даже успела что-то сердитое прокричать через дверь. Но тут муж Розочки с внезапно окаменевшим, напряженным лицом, вовсе неделикатно отодвинул ее в сторону и налег на дверь плечом. Тот или то, что держало дверь, неохотно подалось, и в прихожую, через приоткрывшуюся щель, густо пахнуло кислым пороховым дымом и еще каким-то незнакомым тяжелым запахом, вызывавшим неудержимые рвотные позывы. Израильский капитан первым протиснулся на площадку и замер, перекрыв остальным дорогу. Любопытная Ильза сумела-таки взглянуть на то, что происходило на лестнице через его плечо и тут же осела, охнув и судорожно прикрывая рот раскрытой ладонью. Остальные молчаливой кучкой столпились на пороге, расширившимися от ужаса глазами глядя на открывшуюся их взорам картину. Несколькими пролетами ниже еще слышались спокойные размеренные шаги спускающегося по лестнице убийцы. Капитан рванулся было вдогонку, но испуганно вскрикнувшая Розочка повисла у него на плечах, втягивая назад в квартиру. Пока он выпутывался из ее цепких пальцев, хлопнула подъездная дверь. Теперь погоня уже наверняка теряла всякий смысл. Старший зять, оглушено уставившись в экран дорогого мобильника, раз за разом пытался натыкать непослушными пальцами какой-то номер, сбивался, путался, ошибался и начинал все с начала... Бледная Софочка с прыгающими ярко-карминовыми губами, резко выделяющимися на белом как мел лице, стояла над профессором, не обращая внимания на то, что кружевной подол волочащегося по полу подвенечного платья уже пропитался розово-багровым, тяжело набух и опал, потеряв изначальную воздушность. Она стояла, глядя на исковерканное лицо с удивлением и возмущением, заламывая руки... - Как же так... Как же так, папа... Ведь я выхожу замуж... У меня сегодня свадьба... Свадьба, папа... Как же так... Подружки и сестры замерли рядом, не решаясь ничего сказать, не смея увести ее отсюда... А она все стояла и повторяла раз за разом бессмысленные проникнутые детской обидой фразы... А по щекам ее прозрачными каплями текли слезы... Крупные и медленные... Как у несправедливо наказанного ребенка... Скинхед, приехавший на стрелку, оказался какой-то несерьезный. Пока Рашид, достаточно схожий внешним видом на славянина, парил ему мозги, остальные скептически рассматривали прибывшего стоя поодаль, чтобы раньше времени не насторожить. Это была первая поклевка, и мстители изрядно волновались, чтобы не запороть с самого начала все дело. Им еще не хватало опыта, но как раз этот момент, они и собирались сегодня наверстать. Скинхеда звали Паша Сергеев, и учился он в выпускном классе восемнадцатой средней школы. Все эти сведения выманил у жертвы Рашид, нашедший его по переписке в интернете. Клюнуло кстати, совсем не там где ожидалось, на студенческом форуме юридического института. Исполняя разработанный всей компанией план, Рашид, под именем Андрея Казакова, заслал на несколько студенческих говорилок сообщения о том, что его простого русского парня притесняют в институте кавказцы, давил на жалость, просил помощи... Честно говоря особо бурной реакции не наблюдалось, несколько анонимов посочувствовали, кто-то посмеялся, посоветовав вести себя как мужчина и не позволять обидчикам садиться на голову. Но на практике никто впрягаться в проблему не спешил. На хрена кому чужие траблы?! Дни шли за днями, а защитники русского народа все не появлялись на горизонте. Вахид уже начал было подумывать, что они неправильно выбрали форумы, на которых открыли темы, собирался поискать по сети другие варианты. И тут материализовался этот самый Паша. Что общаются с настоящим скинхедом, друзья поняли сразу. С первого поста новый знакомый завел непонятные речи о проблемах национальности, напирая на то, что имеющий российское гражданство должен считать себя в первую очередь русским человеком, а уж потом вспоминать о своем чеченском, ингушском или азербайджанском происхождении. Ну, вылитый скинхед, кто же еще? Националист, сука! Рашид дисциплинированно отвечал, что полностью поддерживает и разделяет идеи нового знакомого, но вот эти зловредные кавказцы, они не желают, как объяснял Паша жить по законам толерантности, и всячески его третируют. К немалому удивлению мстителей бритоголовый не спешил лично принять участие в восстановлении справедливости, ограничиваясь лишь интернетовской болтовней и непонятными лозунгами. Видно скинхед попался опытный и очень острожный. С огромным трудом "Андрею Казакову" удалось вытянуть нового друга на встречу, где можно было бы пообщаться лично. Стрелку назначили на станции метро, с прицелом на то, что уже там решат в каком месте им удобнее будет поговорить. На метро в качестве места встречи настоял Вахид. Он же выбрал ту самую Ахматовскую, на которой был убит Карен. "Это месть за нашего погибшего брата, и будет правильно, если мы совершим ее в том же месте, где он был убит фашистской свиньей!" - пояснил он друзьям. Что ж, метро, так метро... Ахматовская, значит Ахматовская... Готовились долго и тщательно: точили ножи, Вахид подзарядил и проверил шокер, а Султан даже умудрился потихоньку стащить отцовский травматический пистолет с двумя обоймами патронов. Мало ли, скинхед ведь мог приехать и не один. Сложнее всего было самому Рашиду, ведь ему придется разговаривать с прибывшим, вести себя так, чтобы тот ничего не заподозрил, благо молодой азербайджанец родился в России и всю сознательную жизнь говорил только по-русски, потому мог объясняться без малейшего акцента. План, разработанный компанией, был прост. Рашид должен под любым предлогом заманить скинхеда в вагон. Остальные, вроде бы совершенно случайно заходят следом. А там, до ближайшей станции почти пятиминутный перегон, Вахид специально ездил, засекал. Хватит времени на то, чтобы убить десяток человек, не то что одного! Убив врага, они просто выйдут на станции из вагона и растворятся в толпе. Главное выйти из метро, а там уже никто никогда не найдет. Не нашли же до сих пор убийцу Карена! И их тоже никто не отыщет, все просто и надежно. Теперь Вахид стоя за колонной, тискал в кармане потной ладонью пластиковую рукоять шокера, нервничал, глядя, как Рашид весело улыбаясь, заговаривает зубы скинхеду. Скинхед тоже скалился в ответ, тряс восторженно кудрявой головой. Это поначалу несколько насторожило будущих убийц, по их мнению, скинхеду полагалось быть наголо выбритым, а этот обладал шикарно уложенными в кажущемся беспорядке кудрявыми локонами чуть ли не до плеч. Однако Рашид в первые же минуты общения подал условный знак, несколько раз дотронулся в разговоре ладонью до лба. Значит прибывший на встречу и есть тот самый Павел Сергеев, с которым он переписывался в интернете. Что ж, бритый или нет, особой роли не играет, скинхед есть скинхед, пусть он хоть весь волосами зарастет. Вахид оглядел замерших рядом в напряженных позах друзей. Султан безразлично перекатывал во рту жевательную резинку, стараясь подражать героям импортных боевиков и усиленно делая вид, что ему на все наплевать. Можно было даже в это поверить если бы не закаменевшая, застывшая слишком прямо спина и ощутимо подрагивающее колено левой ноги. Салман же и вовсе откровенно трусил, поминутно вздрагивал и воровато оглядывался по сторонам. В нем Вахид был неуверен больше всего. Слишком уж он был мягкосердечен, жалостлив... Убийство человека должно стать для него серьезным испытанием. В себе самом Вахид не сомневался вовсе, давно обдумав и решив для себя этот вопрос, твердо самому себе ответив: "Да, могу! Не тварь дрожащая! Право имею!". Лишь много позже он сообразит, что произнесенные полушепотом во мрак бессонной ночи слова, казавшиеся тогда искренним, идущим от самого сердца откровением, задолго до него вложил в уста своего героя Раскольникова русский писатель Достоевский. Момент истины стремительно приближался. Вновь чему-то радостно рассмеявшись, Рашид хлопнул собеседника по плечу и направился к перрону. Сергеев улыбаясь от уха до уха, двинулся следом. - Пора! - почти беззвучно выдохнул Вахид. Все трое неспешно зашагали к перрону, поглядывая на табло, отсчитывающее время от убытия последнего поезда. По всему выходило, что очередной будет здесь уже через минуту. Людей вокруг было немного, и мстители из осторожности остановились метрах в пятнадцати от Рашида, продолжавшего беззаботно болтать с ничего не подозревающим скинхедом. Вовремя добежать до нужного вагона с этой позиции они в любом случае успевали. Взвыл, вылетая из темной пасти тоннеля, ослепил мельканием яркого света поезд. Вахид неожиданно почувствовал, как ослабли вдруг, стали ватными ноги. Мучительно захотелось все переиграть, отменить... Но Рашид уже заходил в залитый светом вагон, а следом за ним шагал предназначенный в жертву в память Карена скинхед. Обратной дороги не было! - Бежим! В вагон они влетели уже под предупреждающий женский голос: "Осторожно! Двери закрываются!" Обстановка внутри как нельзя более благоприятствовала исполнению задуманного. Пассажиров практически не было. О чем-то щебечущие между собой девчонки лет семнадцати на диванчике в дальнем углу, дремлющий старик с зажатой между ног деревянной клюкой, да две усталые тетки потрепанного вида. Рашид, ухмыльнувшись, оглянулся на них, приглашающее так, с торжеством во взгляде, вот мол, пожалуйста, можете приступать, я свое дело сделал. А вот сам скинхед на появление мстителей вообще никак не прореагировал, стоял себе и улыбался чему-то своему скинхедовскому, весело и беззаботно, словно и не чувствовал, что в лице толпы смуглых подростков ввалилась сейчас в вагон его смерть. Что ж нужно было начинать. Время на все действие ограничено коротким перегоном между станциями. Вахид, набрав в грудь побольше воздуха вплотную подступил к продолжавшему спокойно и доброжелательно улыбаться скинхеду. Просто ударить его показалось азербайджанцу неправильным, надо было что-то произнести, как-то обосновать нападение. Чтобы жертва тоже знала и понимала почему умирает, за что последовала расплата. - Кавказцев значит, не любишь, свинья?! Скинхед, значит, да?! - злобно прошипел в лицо врагу Вахид, спиной ощущая, как придвинулись, нависли вслед за ним над скинхедом, тяжело дыша остальные. Улыбка медленно угасала на губах Сергеева, растворялась, окончательно сходя на нет. - Вы что, ребята? Какой скинхед? Вы о чем? - жалко лепетал он, пытаясь заглянуть в глаза окружающим его с недвусмысленными намерениями парням. - Андрей, кто это? Но Рашид к которому был обращен последний вопрос, лишь продолжал торжествующе ухмыляться. - Попался, урод! - выдохнул, лихорадочно накручивая, концентрируя внутри себя необходимую для первого удара ненависть, Вахид. Оказалось это невероятно трудно вот так вот взять и ударить стоящего перед тобой насмерть перепуганного человека с дрожащим лицом. Человека, который не то что напасть на тебя, но даже сопротивляться не в силах. Который настолько жалок, что вообще не помышляет о защите. Нет, не такой представлял себя встречу с сильным и опасным врагом Вахид, совсем не такой... - Слушайте, а может правда он не скинхед? - подал голос откуда-то сзади жалостливый Салман. - Не признается же... - Да-да... - заторопился, захлопотал Сергеев. - Не скинхед я, не скинхед... С чего вы взяли? - Ага, не признается! - саркастически усмехнулся Рашид. - Ты бы на его месте признался? Самый натуральный скинхед, можешь не сомневаться! Вахид почти физически ощущал, как утекает, словно песок сквозь пальцы, отпущенное им время. Понимал, что друзья ждут от него, признанного лидера компании каких-то действий, принятия решения. Понимал, но ничего не мог с собой поделать, ударить этого жалкого, чуть не плачущего от страха "борща" было выше его сил. Пауза затягивалась, становясь все более неудобной и глупой. - Да чего вы вообще разговариваете с этой свиньей? - неожиданно для всех презрительно скривился Султан, шумно отплюнувшись мешавшей говорить жвачкой. А в следующую секунду прямо над плечом Вахида к скинхеду протянулась его рука удлиненная тупорылым стволом травматического "Макарыча". - Аллах акбар! Громкий крик слился с грохотом выстрела, прозвучавшим в замкнутом пространстве вагона с силой гранатного взрыва. Резиновые пули в упор ударили в голову скинхеду, сбивая того с ног. - Аллах акбар! Бей русских свиней! Выстрел и крики словно сняли с Вахида тяжелый мутный морок, дали сигнал к действию. К тому же теперь действовать и впрямь следовало максимально жестко, спасая пошатнувшийся благодаря позорному замешательству авторитет. Скинхед еще не успел завалиться на пол вагона, а Вахид уже влепил ему прямо в падении ногой в бок. Русский вскрикнул от боли, тонко, по-заячьи! - На, гад! На, свинья! Аллах акбар! Удары посыпались градом. Багровое безумие заполнило мозг, заливая все вокруг густым туманом ярости. Теперь хотелось убить, разорвать в клочья корчащееся на грязном вагонном полу, пытающееся закрываться руками тело. От недавней жалости и неуверенности не осталось и следа. - Аллах акбар! Краем глаза он заметил, как Султан, спрятав пистолет, тычет прямо ему в лицо мобильник. Ага, снимает бойню на телефон, молодец, хорошо придумал! Потом и сами посмотрим, и друзьям покажем, да и перед знакомыми девчонками лишний раз козырнуть пригодится! Оказавшийся сзади всех невысокий Салман, все пытался протиснуться к завалившемуся в проходе между сидений русскому, все хотел тоже достать его ногой и никак не мог, от того все больше суетясь и отчаянно ругаясь по-азербайджански. - Аллах акбар! Режь русских! Рашид с кривой, будто приклеенной на лицо застывшей улыбкой, опускается перед упавшим на колено, в руке блестит любовно заточенный нож. Удар! Неудачно лезвие скользит по ребру и распоров куртку путается в складках одежды где-то под мышкой. Еще удар! На этот раз точнее, нож косо входит в грудь на треть своей длины, почему-то Рашид не проталкивает его дальше, а высовывает наружу, медленно подносит к лицу и с интересом изучает почти идеально чистую поверхность. Русский уже не кричит под ударами, а лишь утробно всхлипывает. Зато верещат отчаянно, почти на пределе слышимости в дальнем конце вагона тетки. Визжат им в унисон молоденькие девчонки. - Аллах акбар! - Все хватит! Оставь его! Станция! Единственный из всех сохранивший полнейшее хладнокровье Султан, дергает Вахида за плечо, трясет ожесточенно, пытаясь оттащить от истекающего кровью русака. - Добить надо! Он живой еще! - хрипит, вырываясь Вахид. Он уже видит мелькающий сбоку станционный перрон, замерших в ожидании остановки поезда людей, понимает умом, что Султан прав, пора уходить, но не в силах заставить себя прервать кровавую забаву. - Добить надо! - Джаляб! - выплевывает сквозь сжатые губы Султан. В руке его снова пистолет. Выстрел, другой, третий... Голова русского залитая кровью конвульсивно дергается в такт. - Все! Пошли, пошли... - Да, брат... Все, уже все... - бормочет Вахид, позволяя вывести себя из остановившегося вагона. - Так, быстро все в разные стороны и уходим по одному. Ну, бегом! - окончательно берет на себя руководство операцией Султан. Его слушаются беспрекословно, опасливо косясь на все еще зажатый в ладони, сочащийся дымом недавней стрельбы "Макарыч". В кабинете начальника отдела Железяка всегда чувствовал себя неуютно. То ли сознательно подобранная мебель и вся обстановка обладали каким-то давящим на психику эффектом, то ли сам кабинет находился в неизученной до конца учеными-альтернативщиками геопатогенной зоне, то ли еще что необъяснимое действовало... Только едва переступив начальственный порог, делался капитан Лымарь каким-то беззащитным, бестолковым и заранее виноватым во всех мыслимых и немыслимых грехах. Может быть, конечно, дело было вовсе и не в кабинете, а в самой личности занимавшего его начальника. Может слишком уж авторитарным, подавляющим волю сотрудников был избранный тем стиль руководства. Вообще, если задуматься, то... Но таким крамольным мыслям Железяка старался воли не давать, этак и до нарушения субординации и прямого неподчинения додуматься можно... А такого в Системе не прощали никогда и никому, будь ты хоть семи пядей во лбу весь из себя профессионал. Начальник отдела по борьбе с экстремизмом полковник Залесский, был невысок, лысоват, но при этом силен, подвижен и крепок. Неопределенные, меняющие и цвет, и выражение с легкостью хамелеона глаза всегда смотрели на собеседника прямо и испытующе, вообще при общении с полковником как-то невольно создавалось впечатление, что ты должен ему крупную сумму денег и уже давным-давно просрочил все положенные платежи по кредиту. Именно с таким выражением на лице Залесский всегда обращался к подчиненным оперативникам. Неподготовленные к подобному люди потом долго не могли прийти в себя, усиленно вспоминая, когда же и что именно они ему задолжали. Однако был полковник по-своему справедлив и даже заботлив, правда именно что по-своему, то есть в рамках того, как сам понимал справедливость и заботливость. А надо сказать понятия эти у начальников и подчиненных зачастую имеют прямо противоположные значения. Железяка отчего-то был абсолютно уверен в том, что начальник его недолюбливает. Хотя каких-либо материальных оснований для подобных выводов, вроде как и не существовало, полковник со всеми своими сотрудниками был исключительно ровен и напоказ справедлив. Равноудален, как любил говорить один наш президент. Однако подспудное впечатление никуда не девалось, изрядно портя Лымарю и жизнь, и карьеру. Именно благодаря этой повседневно жившей в нем уверенности в предвзятости лично к нему полковника, едва попав под грозный начальственный взор, и сразу не ожидая от этого для себя ничего хорошего, он терялся, начинал запинаться и мямлить, пытаясь спасти положение нес уже и вовсе какую-то ерунду... В общем собственноручно создавал себе имидж бестолкового и недалекого человека... Вот и сегодня, стоило Залесскому пристально посмотреть на него в своей откровенно недоброжелательной манере, и словно комок подкатил к горлу, заставив оперативника блеять что-то жалкое, вместо тщательно подготовленной и отрепетированной речи. Он сам понимал, что говорит сейчас крайне неубедительно и вообще не о том, о чем нужно бы, но ничего не мог с собой поделать. А полковник слушал, вертя в руках карандаш и продолжая буравить его своим фирменным взглядом. Здесь стоит отдать Залесскому должное, он всегда, не перебивая, выслушивал подчиненных до конца, какую бы околесицу они ни несли. Выслушивал, только для того, чтобы после, тремя-четырьмя короткими емкими фразами вытянуть напоказ все ошибки и неточности докладчика, тыкая его в эти огрехи, словно строгий хозяин нагадившего, где не надо, котенка. - Итак, подытожим, - полковник отложил в сторону ручку, которую теребил в пальцах все время рассказа. - Пункт первый - арестованный по делу о взрыве торговой палатки Перегуда, поддавшись на открытую провокацию камерного агента, воспользовался возможностью позвонить по мобильному телефону и якобы ошибившись номером, попал вместо матери на телефон некоего мужчины, с которым и обменялся несколькими фразами, после чего перезванивать матери не стал, заявив, что не помнит точно ее номер... - Да, так точно... При этом разговор получился странный и не типичный для простой ошибки. Перегуда явно пытался скрыть в обычных фразах какое-то шифрованное сообщение... - Это ваше личное мнение, или вы консультировались у эксперта-лингвиста? - холодно поинтересовался Залесский, пронзив посмевшего перебить его подчиненного неприязненным взглядом. - Я... Но... Там и так понятно было... - Железяка привычно растерявшись лишь мял за спиной ладони. Ну, вот действовал на него так именно этот человек, заставляя потеть, краснеть и чувствовать себя нашкодившим школьником. И ни на что не влияли тут ни устоявшаяся и вполне заслуженная репутация крутого оперативника, ни личное участие в боевых операциях и силовых задержаниях, ни суровая мужская комплекция и жесткий характер... Чудеса, да и только! Какие-то глубинные психологические комплексы неизвестной науке природы! - Ясно, - с видом крайнего долготерпения кивнул головой полковник. - Значит ничем не подкрепленные личные выводы, на основании которых вы решили провести самостоятельную опять же, несогласованную с руководством, проверку лица с которым разговаривал Перегуда. Воспользовались для этого оперативными возможностями и, установив личность абонента, без всякой подготовки прибыли к нему в адрес. Что называется, решили взять на хапок, ошарашить лобовой атакой... Полковник сделал паузу, явно ожидая каких-то оправданий или возражений, но Железяка виновато молчал, уставясь в полированную столешницу, и ничего говорить в свою защиту не собирался, по опыту зная, что ни к чему хорошему это не приведет. - Ладно, продолжим... В адресе вы не нашли ничего лучше, как устроить банальную пьянку с бывшим сослуживцем, капитаном запаса Мещеряковым, в надежде, что тот по пьяной лавочке даст вам какие-либо относящиеся к делу сведения. Так? Железяка, не поднимая глаз от столешницы, покорно кивнул, подтверждая сказанное. Он давно уже на собственном опыте убедился, что при разносах начальства, самая беспроигрышная тактика заключается именно в такой вот молчаливой внешней покорности. Про себя можешь посылать начальника в самые заповедные дали, приводить ему кучу контраргументов и оправданий, но при этом молчи, молчи и кивай, только тогда есть шанс, что в итоге все сойдет благополучно. - Разумеется, о том, что Мещеряков бывший ваш коллега и имеет немалый опыт практической оперативной работы, вы при этом не подумали, - издевательски пришпилил его полковник. - Рассчитывали развести стреляного воробья на мякине... И что же вам удалось узнать? Ну? Не молчите, озвучьте еще раз вашу версию. Я с наслаждением выслушаю это вновь. Железяка почувствовал, как к щекам приливает горячая кровь, однако вскипевшее внутри раздражение ни в коем случае нельзя было показывать, нельзя было дать ему вырваться наружу. Глубоко вздохнув и недюжинным усилием воли совладав-таки с собой, он принялся рассказывать нарочито ровным, бесстрастным голосом. Вот только глазами все так же напряженно сверлил тени на полированной поверхности стола, не в силах поднять их и глянуть в лицо полковнику. - В разговоре удалось выяснить, что Мещеряков Илья Станиславович, уволен из Федеральной Службы Безопасности по состоянию здоровья, хотя имеются прецеденты, когда таких же как он инвалидов обеспечивали местами в кадрах службы не требующими особой физической подготовленности. Железяка старательно выдерживал официальный протокольный тон, пытаясь таким образом попасть в унисон Залесскому, вообще предпочитавшему при общении с подчиненными тщательное соблюдение официоза. - Все вышеизложенное позволяет предположить наличие у Мещерякова обид и претензий, направленных как против лиц кавказской национальности, так и против руководства Федеральной Службы Безопасности и страны в целом. Учитывая деятельный характер последнего и полученные в процессе прохождени