— Спускайтесь к автобусу, а я остальных позову, — распорядился старик, нервно поправляя шляпу.
Лестница была усеяна окурками и пивными банками. Внизу у дверей толпились солдаты в касках и с прозрачными щитами. Они неохотно расступились, пропуская иностранцев к автобусу. При этом, поправляя амуницию, каждый норовил задеть проходящих — кто локтем, кто дубинкой.
Водитель уже запустил двигатель и поглядывал в зеркала, а Федора Ильича все не было. Где-то вверху отдавался рев стадиона. Внезапно рев усилился и достиг высочайших нот.
— Все-таки продули, — констатировал Василь. — Где же чертов дед? О, гляньте, уже несут одного.
Мимо автобуса на носилках пронесли раненого. Одной рукой он прикрывал глаз, другой яростно молотил воздух.
Стоянку вдруг заполнили люди в разорванной одежде. Они на бегу молотили по машинам обломками своих флагов. За ними гонялись солдаты.
— А вон и наши, — заметил Василь и показал пальцем.
Гранцов не видел «наших». Он видел толпу, которая выдавливалась из ворот стадиона, и многие почему-то шли спиной вперед. Только привстав, он увидел в передних рядах белую шляпу Федора Ильича. И еще он увидел, как взлетают и опускаются на эту шляпу руки толпы.
В инструкциях, полученных в турфирме перед отлетом, было подробно описано, как вести себя во время массовых беспорядков. Сейчас туристам следовало оставаться в автобусе, держась подальше от окон. Но тут Гранцов услышал, как Василь вскрикнул:
— Наших бьют!
Кирсанов вскочил со своего места и схватил водителя за плечо:
— Давай туда, поближе к ним!
— Ноу, сэр.
— Давай, я сказал!
Автобус взревел, развернулся на пятачке и надвинулся на толпу, непрерывно сигналя.
Оксана отодвинула дверь и, стоя на подножке, кричала что-то умоляющее. Толпа расступилась, и Федор Ильич, придерживая помятую шляпу, забрался в автобус. Но туристы оставались в окружении. Толстяк Гурьев был почему-то голый по пояс, у Нужнова белая сорочка на спине порвалась ровно посередине до самого воротника.
Они пытались уклоняться, прижимая руки к груди и отворачиваясь во все стороны, а толпа била их по спине, по шее, по затылку. Кто-то обрызгал их черной краской из баллончика. В толпе раздался смех, улюлюканье, поднялся пронзительный свист.
— От же гады! — крикнул Василь и выскочил из автобуса.
Он пробился к туристам и, схватив одного за руку, потянул за собой. Но споткнулся и упал, и толпа сомкнулась над ним.
— Ой, забьют ребят, ой забьют, — запричитал Федор Ильич.
— Солдаты чего смотрят? — спросил Гранцов.
— Так пока машины не трогают, стекла не бьют, — сказал старик, вытираясь синим платочком. — А в драки они не вмешиваются. Никаких солдат не напасешься на драки.
— Значит, не вмешиваются? — уточнил Кирсанов. — Тогда, дядя Федя, я тебя прошу как родного. Сделай так, чтобы автобус от меня не отстал.
— Погоди, чемпион, — Гранцов хлопнул его по плечу. — Тебе как удобнее, слева встать или справа?
— Все равно.
— Тогда я слева. Вперед.
Они выбрались из автобуса и встали перед ним. Шаг за шагом продвигаясь вперед и повторяя «пардон, сеньор, пардон», Гранцов работал кулаками. Он старался не сбивать с ног, а только оглушить того, кто стоял на пути, и столкнуть его в сторону. Примерно так же действовал и Марат справа от него. Автобус послушно поддавливал сзади. Они подоспели вовремя. Двое любителей самбы уже скорчились на заплеванном асфальте, прикрывая уши руками. Василь волчком вертелся над ними, отпихивая руками и ногами наседавшую толпу.
— Встать! — рявкнул Гранцов. — Живо в машину!
Нужнов вскочил первым и, наступив на Гурьева, кинулся к спасительной двери. Гранцов вместе с Маратом еле-еле поставили толстяка на ноги и затолкали в автобус. А Василь прикрыл их сзади. Он отступал с боем, раздавая налево и направо звонкие зуботычины. Каждый его удар сопровождали восторженные крики болельщиков. Еле удалось затянуть его в салон и захлопнуть дверь.
Автобус, осыпаемый ударами и градом пивных банок, откатился к стоянке, где уже выстроилось оцепление. По улице прогрохотал допотопный гусеничный броневик, и толпа перенесла огонь на него.
Кирсанов, отряхивая свой белый пиджак, сел рядом с Вадимом и сказал с усмешкой:
— Неплохо получилось. Оказывается, можно проповедовать любовь к ближним и при этом крошить их налево и направо.
— А ты не знал? Любовь иногда выглядит довольно странно, — ответил Гранцов, зализывая разбитый кулак.
— Вот и сходили на футбол, вот и провели культурно время, — горевал Федор Ильич.
— А шо? Очень даже культурно, — заржал Василь, обнимая за плечи спасенных.
— Это называется «окунуться в атмосферу праздника», — заметил Нужнов.
— Нормально потусовались, — беззлобно махнул рукой Гурьев. — Хорошо еще, что менты не вмешивались.
Когда автобус остановился на пандусе отеля, Василь заявил:
— Приглашаю всех. Это дело надо отметить.
— Надо-то надо, — согласился Гурьев, — только на какие шиши? В гостинице к водке не подступиться.
— Нет проблем! — Василь щелкнул пальцами. — Скинемся по доллару. И я организую напиток богов.
— У меня с собой нет, — замялся толстяк. — И неудобно в таком виде…
— Нет, господа, спасибо за приглашение, — Нужнов развел руками, — но сами видите, в каком мы состоянии. Мне сейчас надо принять ван-н-ну, выпить чашечку коо-фе.
Он один засмеялся своей цитате и заторопился к лифту. Юрист Гурьев вразвалку зашагал за ним.
Василь смотрел им вслед, сдвинув шляпу на лоб и почесывая затылок.
— Не надо скидываться, — сказал Марат. — У меня в номере заначка. Василь, ты как насчет виски?
— Некоторые сорта виски бывают не хуже самогона, но до горилки все равно не дотягивают, — ответил украинский патриот.
Они поднялись в номер к Марату. Гранцов перенес из своего номера пару стульев, и дружная компания соотечественников расположилась на балконе, чтобы отметить свое счастливое возвращение. Действительно, все могло кончиться гораздо печальнее, судя по тому, что за оградой отеля то проносились машины «скорой помощи», то громыхал гусеницами очередной броневичок.
Гранцов не пил, а только подносил стопку к губам и вдыхал соблазнительный запах. Он не мог себе позволить никакого алкоголя за линией фронта.
Оксана сделала себе виски со льдом. Точнее — лед с капелькой виски. Зато остальные гости не стали портить добавками качественную продукцию шотландских мастеров.
Старик Ксенофонтов взял на себя роль тамады, и умело направил застолье по чисто русской колее, руководствуясь двумя главными правилами: «После первой не закусываю» и «Между первой и второй — перерывчик небольшой».