— Как вы узнали, где меня ждать? — спросил он. — И вообще, вы же думали, что я сгорел.
— Мы так не думали, — сказал Шалаков. — Ваша смерть, знаете, не входит в наши планы. По плану вам полагалось остаться живым и ехать в Баку, несмотря на запрет Президента.
— Что я и сделал, как последний идиот…
— Да нет, вполне нормальный ход. Если бы мы вас не подтолкнули, вы бы так и сидели дома и звонили бы в город Баку. Вы же никогда не нарушаете приказы начальства, так? Как видите, все было рассчитано на психологическом уровне.
— И кто же это рассчитал?
— Специалисты, — ответил Шалаков. — У нас все делают специалисты. Было бы время, мы бы сняли информацию прямо у вас дома. Но вы сразу показали, что с вами придется возиться. А возиться было уже некогда. И было принято решение вас использовать. Правда, мы вас потеряли на какое-то время. Наверно, вы летели через Москву, да? Как же я сразу не догадался… Впрочем, важен конечный результат, а он положительный. Для нас.
«Вранье, — решил Клейн. — Врет Мишаня. Тоже мне, психологи. Вся их психологическая работа — окружить мой труп признаками депрессии. Картину создать для ментов. Пришел уволенный начбез домой, напился с горя, заснул с сигаретой и сгорел. А другая пара психологов имитировала ограбление Зубова. Ромку тоже, наверно, как-то хотели психологически обставить, да он не дался».
— Не очень-то он положительный, этот ваш результат, — сказал Клейн. — Вам же пришлось раскрыться.
— Ну и что? — сказал Шалаков.
«Действительно, ну и что? — подумал Клейн. — Кому я успею рассказать про все это? Не добили в Питере, добьют здесь, только и всего».
— Ладно, и все-таки как вы узнали, где меня встречать?
— Адрес этот? Да вы сами и сказали, — улыбнулся довольный Шалаков.
— Ничего я не говорил. Не мог я вам его сказать.
— Нам не мог, а другу своему — мог. Не надо было вам звонить в Баку с трубки холдинга. И обратите внимание, Герман Иванович. Ведь вы считаете этого Гасанова своим другом, не так ли? И это уже тенденция. Он такой же маргинал, как и остальные ваши друзья. В солидном возрасте, а карьеры не сделал. Ни должности, ни семьи, ни машины. А когда человеку нечего терять, он становится непредсказуемым. Кстати, это ведь по его милости нам пришлось все свернуть. Могли бы сейчас не трястись в машине, а спокойно беседовать в уютной квартире вашей подружки. И ей было бы спокойнее, и ребенку. Но он поднял шум. Хотя его предупреждали из управления. У него есть прямое указание непосредственного начальника. Не препятствовать следственным действиям. А он? Шум, скандал, чуть ли не в драку полез на наших сотрудников. И этого дебошира вы называете своим другом? Не умеете, не умеете вы друзей выбирать, Герман Иванович.
«Друзей не выбирают, — подумал Клейн. — Это было бы слишком просто. Друзей нам выдает Самый Главный Старшина вместе с оружием, патронами и сухим пайком».
Эта мысль позабавила его, хотя и напугала немного. О Самом Главном Старшине он вспоминал только два-три раза в жизни, причем жизни тогда оставалось совсем немного. Почти как сейчас.
А Гасанова он не выбирал. Гасанова ему дали проводником, когда спецназ лазил по бакинским чердакам в поисках снайперов. Это было абсолютно безнадежное дело. Кто-то стрелял — и в солдат, и в гражданских — с крыши дома. Если бы подняться на эту крышу сразу, еще можно было на что-то надеяться. Но группа Клейна обследовала точки, откуда стреляли два-три дня назад. Абсурд, глупость. Или подлость. Если не чья-то блестящая работа.
Там-то, на чердаках, Гасанов и раскрылся. В городе был траур, на солдат смотрели косо и армяне, и азербайджанцы. «Почему вы не вошли в город, когда нас резали?» — упрекали одни. «Почему вы начали убивать нас, а не погромщиков?» — упрекали другие. Гасанов не упрекал. Он обнюхивал чердаки с маниакальной жадностью, пытаясь найти какие-то следы. Сейчас, спустя много лет, Клейн понимал, что Гасанов охотился на зверя, которого потом — в Бендерах, в Чечне, в Таджикистане — назовут «третьей силой».
Он видел тогда студентов, погибших от выстрелов сзади. Парни стояли в оцеплении, чтобы грудью и голыми руками остановить советские танки. Танки все равно прошли, а парней свезли в морг, и опер Гасанов зафиксировал — входные отверстия пуль в затылке, в спине, в шее, снова в спине. Кто стрелял по ребятам сзади? Мы не стреляли, сказал ему Клейн, ты мне веришь?
Гасанов никому не верил, но здесь он согласился. Потому что у каждого убитого студента в кармане брюк лежала записка с адресом родни. Не паспортные данные, а именно адреса родни, то есть тех, кто должен был похоронить их до заката. Кто-то знал, что ребята погибнут сегодня. Кто-то все это устроил, и его надо было найти.
Ничего они не нашли. Если не считать, что на той войне они нашли друг друга.
«Не умеете вы выбирать друзей…»
— А вы умеете? — спросил Клейн. — Выбирать друзей?
— Стараюсь, — ответил Шалаков. — Стараюсь окружать себя достойными людьми, по крайней мере.
— Посмотрим, чего достойны ваши друзья, — сказал Клейн. — С женщиной и ребенком они справились. Кстати, имейте в виду, ребенок не мой. И женщина отнюдь не настолько дорога мне, чтобы я раскололся.
— Блефуете, Герман Иванович, блефуете, — снисходительно укорил его Шалаков. — Она дорога вам ровно настолько, чтобы полуживым добраться до нее с другого конца света. То есть очень дорога, очень.
— Я просто хотел у нее отсидеться, — сказал Клейн. — В моем положении надо уходить на дно, а другого места у меня нет.
— Знаете… Давайте пока отложим эту тему, — предложил Шалаков. — Вот приедем на место, сделаем укол, тогда и поговорим. Куда вы ехали и зачем. И где сейчас прячутся ваши друзья.
— Мне жаль вас, — сказал Клейн. — Вы не хотите слышать то, что вас не устраивает. Это большая ошибка. Хотите, я вам прямо сейчас скажу, где прячутся мои друзья? Я скажу, но вы не услышите, потому что такой ответ вас не устроит.
— Ну, попробуйте.
— Полагаю, что в данный момент они прячутся в морге, — неожиданно легко выговорил Клейн. — В каком именно? Спросите у Гасанова. Это мой друг-скандалист. Как я понял, это его уговаривали сесть в микроавтобус ваши достойные друзья. Полагаю, что вас не затруднит прямо сейчас переговорить с ним, изменить маршрут и устроить опознание. И все вопросы будут сняты.
Шалаков ответил не сразу.
— Досадно, — сказал он, — но вы правы. Этот ответ меня не устраивает.
— Я предупреждал, — сказал Клейн.
— Да был я в морге! — сорвался Шалаков. — Видел я этих жмуриков! Сам разглядывал, сам! Не те они, не те!
— На вас не угодишь, — сказал Клейн, с трудом удержав ликование. — Те, не те… С чего вы взяли, что не те? Вы же их в глаза не видели раньше.
— Зато теперь насмотрелся, — сказал Шалаков и глубоко вздохнул, явно пытаясь успокоиться. — В морге, знаете, как-то принято показывать тело без одежды. И эти двое оказались мусульманами.