Эта мысль заставила ротмистра усерднее работать ломиком, расширяя проход.
«Если меня застанут за таким занятием, не станем тратить время на разговоры, — решил он. — Мои глаза привыкли к темноте, а бандит, пока проморгается, успеет получить ломиком в лоб — и весь разговор. Лишь бы они не явились все сразу. И лишь бы ночь была безлунной. И лишь бы никто не околачивался на улице возле забора…»
Самыми трудными оказались последние часы. Согнувшись в три погибели, Бурко спиной упирался в свод подкопа, чтобы тот не рухнул раньше времени. Его глаза следили за кусочком неба, виднеющимся между крышами соседних домов. Небо было сначала пепельно-серым, потом — лиловым, краски сгущались быстро, но оставались прозрачными, а это означало, что на улице царят сумерки, в то время как для побега требовалась настоящая беспросветная темнота.
Неизвестно, сколько еще прождал бы ротмистр, если бы свод вдруг не рассыпался сам собой.
Бурко, не стряхивая с себя песок, медленно, на четвереньках, двинулся вдоль забора. Он надеялся, что так его еще можно в темноте принять за собаку. Бурко даже голову приподнял, и едва не засопел по-собачьи. К счастью, его усилия были излишними. На улице не нашлось зрителей, которые могли бы оценить его дар перевоплощения. И, добравшись до угла, ротмистр отряхнулся, встал на ноги и зашагал, держась поближе к забору.
Уйти удалось недалеко. Едва миновав ворота, через которые он пару дней назад въезжал на фургоне, Бурко услышал торопливые шаги. И застыл, прижавшись к теплым камням забора.
Шаги были странными. Жесткий цокот подкованных каблуков сопровождался дребезжанием шпор. Значит, шел мужчина. Однако к его твердым шагам примешивался какой-то посторонний звук. Идущий словно пошлепывал ладонью по чему-то мягкому.
«Он не один! — догадался Бурко. — Рядом кто-то семенит. Так стучат по пыли босые пятки …»
— Мистер, мистер, мистер… — прозвучал сдавленный тонкий голосок.
— Молчи, сука, а то башку отрежу!
Ротмистр узнал голос Черного. И тут же два силуэта проплыли мимо него, едва различимые в темноте. Блеснуло лезвие ножа, приставленное к горлу девчонки. Второй рукой Черный держал ее за волосы, ведя рядом с собой.
Они прошли так близко, что Бурко ощутил мерзкий запах застарелого пота, исходивший от бандита.
«Куда он ее уводит? Зачем? Ну, зачем — это понятно. Но куда? В укромное местечко? Решил повеселиться? Ты у меня, тварь, повеселишься…»
Им овладела леденящая ярость. Бурко знал за собой этот недостаток — поддаваться ярости. Припадок мог длиться несколько секунд, но эти секунды оставались в памяти черным холодным провалом. Придя в себя, он изумлялся собственным словам и поступкам. Но тут уж ничего не поделаешь. Сей порок был у него в крови. Последний раз, впрочем, нечто подобное ротмистр Бурко испытал весьма и весьма давно — во время конной атаки под Адрианополем [6] .
Но сейчас под ним не было коня, и в руке его не было сабли, и не мелькали впереди вспышки вражеских выстрелов — нет, была лишь ночь, и был жалобный голос, исчезающий в этой ночи.
Бурко порадовался тому, что бос. Его ступни бесшумно несли его по дороге вслед за Черным. А тот дошел до окраины поселка и остановился у колодца.
— Это сухой колодец? — спросил он.
— Он пересох давно. Мистер, мистер, мистер…
— Нет в нем воды, точно? Сюда никто не ходит?
— Нет, мистер, мистер, мистер…
— Молчи, сука!
Бурко припал к земле, почувствовав, что сейчас Черный оглянется. Тот повертел головой и потащил девчонку за одинокий дом.
Бурко пригнулся и тоже кинулся к дому, обходя его с другой стороны. Его расчет оказался точен. Когда Черный зашел за дом, ротмистр уже ждал его там.
Несильный удар в нос заставил бандита остановиться. Он застыл на секунду, парализованный неожиданной болью. Удушающий захват, рывок плечом…
Под локтевым сгибом мерзко хрустнули шейные позвонки, и Черный вмиг обмяк. Ротмистр опустил вздрагивающее тело на землю и зажал слюнявый рот — бывает, что умирающий орет громче живых.
«Топ-топ-топ» — послышалось за домом. Девчонка удрала. Бурко подумал, что она, возможно, могла бы убежать и без его помощи. Вон какая шустрая, уже и не слышно ее.
Нет, такие, как Черный, не выпускают жертву. Почему он притащил ее к колодцу? Потому что собирался убить и сбросить туда. Колодец должен был превратиться в могилу… Что ж, так тому и быть. Он обыскал труп, и был крайне разочарован: бандит вышел на ночную прогулку без оружия. Тело Черного глухо ударилось о пересохшее дно, и долго еще сыпались на него струйки песка.
«Пора уходить», — подумал ротмистр. Но тут где-то рядом зазвучали голоса, и он снова кинулся за дом.
— Подождем его здесь, — сказал кто-то, появившись на дороге.
Следом из темноты показались еще несколько силуэтов.
— Откуда ты знаешь, что Джерико приедет сегодня?
— Я не знаю, что он приедет сегодня. Но я знаю, что если он приедет, а мы его не встретим, то он всем нам отстрелит яйца.
— Мы четвертую ночь не спим.
— Можешь уходить.
Они еще долго препирались и ворчали, сидя на земле возле колодца и попыхивая самокрутками.
«Это не местные, — догадался Бурко. — Говорят по-английски, собираются встречать Джерико. Да, они наверняка из его банды. Как и Черный. Только квартируют в частных домах, а не на постоялом дворе. И что теперь? Будут торчать тут до рассвета? Мимо них не проскочишь даже в темноте, а при свете дня — тем более. Придется ждать следующей ночи».
Ротмистр отодвинул гнилые доски, которыми было забито окно, и залез в дом. Никто не станет искать его в заброшенном жилище. По крайней мере, до утра. Да и утром тоже. Обнаружат подкоп, поднимут шум, кинутся в погоню… Нет, не кинутся. Кому он нужен? Мексиканцам, хозяевам постоялого двора, где его держали? Плевать им на беглеца. За ним должен был приглядывать Черный. А тому уже все равно.
Ротмистр Бурко знал, что перед сном следует думать о чем-то приятном и возвышенном. Для того и нужна человеку ночная молитва, чтобы успокоить дух, смирить неутоленные желания, отбросить расчеты и планы…
Он вдруг хлопнул себя по лбу и выругался шепотом. Узелок, где он хранил флягу с водой и половину черствой лепешки, остался там, в подвале! Как же он теперь отправится в путь, не имея никаких припасов?
«А вот так и отправлюсь, налегке», — сказал он себе, насмешкой преодолевая уныние.
Еще одно небольшое усилие воли — и ротмистр перестал думать о том, что только что убил человека. В его жизни были времена, когда ему приходилось убивать и больше, чем одного подонка за вечер. Но даже тогда он не терял способности к спокойному и глубокому сну.