«Кажется, кто-то уже устроил тут подкоп раньше меня, — подумал Орлов. — Кто-то? Надеюсь, что это был ротмистр. Интересно, далеко ли он ушел?»
Подергав доски, которыми была забита щель между потолком и стеной, он убедился, что с ними не справиться. Да и вряд ли теперь бандиты оставят подвал без присмотра. Значит, у него остался только один выход. Выход через вход.
Он вдруг снова ощутил приступ смертельной усталости, и уселся на рыхлую горку земли.
— Пол? — раздался голос рейнджера. — Ты здесь?
— Пока еще.
— Черт, я, кажется, вырубился. Снова показалось, что меня уже похоронили.
— Не торопись.
— А знаешь, я уже лежал в могиле. В братской могиле, — добавил Прайс. — Это было на войне. Ты воевал?
Орлову было лень задумываться над ответом. И он сказал:
— Да.
— Здесь? У нас?
— Нет, у нас.
— Я слышал про русских, которые воевали на нашей войне.
— Только слышал? А не встречал?
— Нет, не встречал. А может, и встречал. Тогда мы как-то не задумывались, кто откуда приехал. Да это всё ерунда. Ирландцы, к примеру, бились и за нас, и за южан.
— Не хотел бы я попасть туда, где они сходились, — сказал Орлов.
— О да, говорят, там был сущий ад… Ты когда-нибудь видел, как дерутся ирландцы?
— Конечно.
— А мне еще приходится их разнимать. — Прайс засмеялся, и на этот раз без кашля. — Обычный дебош легко остановить парой выстрелов в потолок. А с этими дьяволами ты можешь хоть весь салун изрешетить — они даже не заметят.
— Ну, и как ты справляешься? — спросил Орлов.
— Как? — Прайс помолчал. — Как… Да стреляю по ногам. Без разбора, кто прав, кто виноват. Троих-четверых свалишь, только тогда до остальных дойдет, что пора успокоиться.
— Сурово.
— Да, хорошо, что на войне с ними не встретился. А еще было много немцев. Только что из Европы. И сразу записывались в армию, прямо в порту. У вас там в это время тоже шла какая-то война, да?
— Да у нас все время идет какая-нибудь война.
— Из-за чего?
— Для войны всегда найдется десяток причин, о которых напишут в газетах, — сказал капитан Орлов. — А правды все равно никто никогда не узнает.
— Ты воевал в пехоте?
— Скорее, в кавалерии.
— Понятно. Значит, ты из богатых.
— Ничего это не значит, — ответил Орлов, немного уязвленный насмешливым тоном Прайса. — Просто так сложилось. Не беспокойся, я и на своих двоих набегался на войне. И врага видел не в подзорную трубу.
— И давно это было?
— Давно.
— Мне тоже иногда кажется, что война была давно, — сказал рейнджер. — А сейчас вот — будто и не кончалась. Опять могила, опять пахнет глиной и кровью, опять думаешь о том, кто тебя встретит за порогом, черти или ангелы.
Прайс надолго замолчал. Капитану Орлову было хорошо знакомо его состояние. После контузии человек будто пробирается в санях через пургу, которая время от времени прекращается, и тогда можно оглядеться, отдышаться, выбрать верное направление — и вдруг снова налетает буран, снова снег и ветер бьют в лицо, и ты снова ничего не видишь, не понимаешь, снова катишься куда-то…
Земляной пол под ногами снова дрогнул. «Еще один взрыв? Превосходно, — подумал Орлов. — Если вы, ребята, не взломали сейф с первой попытки, то уже не справитесь никогда. А ваши взрывы только поторопят рейнджеров и подскажут им верное направление».
— А давно ты в Америке? — снова заговорил Прайс.
— Пять лет.
— И все это время торгуешь хлебом?
— Как видишь.
— Слушай, Пол, тебе не кажется, что ты занимаешься не своим делом? Ничего не имею против торговли. Особенно против торговли хлебом. Но это дело любому по плечу. Даже последний тюфяк, трус и белоручка может справиться с такой работой. Ты же из другой породы, Пол.
— С чего ты взял?
— Это видно.
— Жаль, если так, — усмехнулся Орлов. — Но ты не прав. Тюфяк, трус и белоручка не продержатся и недели в бизнесе. Здесь надо рисковать, здесь надо быть наглым. Не гнушаться грязной работы. И еще надо уметь принимать удары. И быть готовым к тому, что тебя собьют с ног. И тут важно, чтобы тебя не растоптали. А потом встать, отдышаться — и снова в драку. Вот что такое бизнес.
— На что только люди не идут ради денег, — сказал рейнджер. — Уж я-то знаю. Говорят, есть преступники, которые убивают ради удовольствия. Я таких не встречал. Иногда попадались такие, кто убивал из мести, или по пьяному делу. Честно скажу, я их и преступниками не считаю. И ни одного из таких не застрелил при аресте. Но все остальные — они нарушали закон ради выгоды. Хапнуть деньжат, или завладеть чужой собственностью, или устранить соперника… Все сводится к одному — к выгоде.
— Извини, а ты сам-то о выгоде не думаешь?
— Я не идиот. Конечно, можно неплохо зарабатывать, не нарушая закон. Но можно очень хорошо зарабатывать, охраняя закон.
— Ты хорошо зарабатываешь?
— Ну, только премий за пойманных преступников я получил… — Прайс долго подсчитывал, — я получил двадцать две тысячи долларов.
— Двадцать две тысячи? Да ты богач!
— Мог бы получить и больше, если бы мне засчитали всех, кого я прибил. Знаешь, как бывает. Следишь за ним, следишь, потом сходишься, он на тебя кидается с оружием — и получает свое. А в участке тебе говорят, что это совсем не тот парень, за которого обещали деньги. И ничего им не докажешь, потому что он лежит рядом и молчит, а на лбу у него не написано, что он тот самый. Я вот думаю, что надо бы всех преступников клеймить, как телят на ранчо. Все равно он уже никогда не станет нормальным человеком, а у нас бы меньше было забот…
Шон Прайс снова закашлялся и надолго замолчал.
— У меня тоже были трудности с опознанием, — сказал Орлов.
— Что? Хочешь сказать, ты кого-то завалил по ошибке?
— Нет, что ты! Я же простой хлеботорговец. Как-то раз застрял на узловой станции. Перебрасывал груз с одного эшелона на другой. А все грузчики там были китайцы. Для начальства они все были на одно лицо. И пользовались этим. Во время выдачи зарплаты некоторые из них подходили к кассиру по несколько раз и называли чужие имена. Ву, Чан, Ляо… А потом приходили настоящие Ву с Чаном и Ляо, а денег уже нет.
— Надо было назначить одного китайца помощником кассира, — перебил его Прайс.
— Я до этого не додумался, — признался капитан. — Но я подсказал другой способ. В ведомостях при получении денег всем рабочим приказали не расписываться, а ставить отпечаток большого пальца. Мазали палец чернилами и прикладывали вместо подписи. А чернила смыть трудно, так что по второму кругу уже никто не приходил.