Кстати, Георгий, после того как его поселили вместе с Колей, начал худеть, осунулся и стал как-то странно дергать плечом.
Однажды Сергею Филипповичу позвонила коллега, директриса другого детдома, и попросила:
– Пожалуйста, запретите Коле Шабанову навещать сестру. После его визитов девочка сама не своя.
Вызванный Николай спокойно объяснил:
– Маленькая она, как увидит меня, мать вспоминает, плачет, домой просится. Ну не могу же я ей объяснить, куда мамка на самом деле подевалась.
Сергей Филиппович, знавший, что Раиса Шабанова отбывает срок за убийство мужа, только кивнул, но пристрожил:
– Не ходи пока туда.
– Ладно, – охотно согласился подросток.
Летели недели, месяцы, и снова неприятность. На этот раз с Жорой Рощиным.
Тихого, доброго мальчика застали на заднем дворе в тот момент, когда он перерезал горло местной любимице – дворняжке Бимке.
Дети надавали Жорке тумаков и притащили в кабинет к деду. Разгневанный Сергей Филиппович стал допрашивать парнишку. Но тот, трясясь, как в ознобе, свалился на пол без чувств. Вызванная «Скорая помощь» отвезла его в больницу. Не прошло и часа, как из приемного покоя позвонил доктор. Он кричал:
– Имейте в виду, подлечу парнишку и добьюсь, чтобы вас судили!
– Что стряслось? – недоумевал директор.
– Избиваете детей до полусмерти и еще спрашиваете!
Сергей Филиппович помчался в клинику. Белый от негодования врач сдернул с Рощина одеяло, и директор чуть не рухнул прямо на линолеум. Почти все худенькое тельце мальчика покрывали синяки, кровоподтеки, ссадины…
– Вот, – прошипел педиатр, – любуйтесь. Похоже, несчастного избивали и веревкой, и проволокой, а здесь следы от ожогов, кто-то тушил об него сигареты…
– Мальчик мой, – дрожащим голосом спросил директор, – внучек дорогой, кто же тебя так!
Рощин с трудом приоткрыл глаза:
– Боюсь, господь накажет.
– Ну скажи, – умолял Сергей Филиппович, – мне можно, я же твой родной дедуля.
Лицо подростка обмякло, по щекам потекли слезы, и он выговорил:
– Божий сын.
– Кто? – в один голос воскликнули директор и врач.
– Николай, – еле ворочая языком, пробормотал Жора и снова потерял сознание.
Гнев директора оказался страшен. В тот же день вызвали милицию, и Шабанова арестовали, ему как раз только-только исполнилось четырнадцать, и он мог по закону отвечать за совершенные деяния.
Потом состоялся процесс, где в качестве потерпевшего выступил выздоровевший Жора.
Еле слышным голосом мальчик рассказал, как Николай избивал его и мучил, говоря, что так же страдал за веру Иисус Христос. Чуть не плача, подросток поведал о всяких гадостях, которые он должен был делать, чтобы укрепиться в вере. Смерть несчастной собачки оказалась не единственным его деянием. На совести Жоры и сдохшие хомячки, и исчезнувшая кошка Фима.
– Зачем же ты его слушался? – спросила одна из народных заседательниц.
– Не знаю, – заплакал Рощин, – он так на меня смотрел, словно толкал глазами, и не хочу, а делаю.
Сидевший на скамье подсудимых Николай криво ухмыльнулся и сплюнул на пол.
– Ведите себя прилично, – нахмурилась судья.
– Впаять подлецу на полную катушку, – вышел из себя другой народный заседатель, одетый в военную форму.
Но судья железной рукой навела порядок.
– Мы обязаны соблюдать социалистическую законность, – рявкнула она, – и должны как следует разобраться в этом неординарном деле.
Возились долго, отправляли на доследование, даже вызывали в качестве свидетельницы Раису. Но доставленная под конвоем в зал суда мать только пролепетала, что «Коля хороший, никого не обижает».
Сергей Филиппович отметил, что при взгляде на Раису лицо подсудимого мягчеет, а глаза делаются ласковыми.
«Слава богу, – подумал педагог, – он еще не совсем пропал, любит мать».
Четырнадцатого октября огласили приговор. Судья долго читала бумажку и наконец произнесла: «Пять лет с отбытием в спецПТУ».
Неожиданно Жора Рощин зарыдал. Николай поглядел на него и, жестко усмехнувшись, сказал:
– Ничего, ничего, скоро вернусь за тобой, в глаза-то мне погляди!
Рощин уставился в лицо мучителя и, всхлипнув, упал на пол. Зал загудел.
– Конвой, – крикнула слегка растерявшаяся судья, – уведите осужденного.
– Мало дали подлецу, – вышла из себя дама – народная заседательница.
– Надо было вкатить на полную катушку, – бушевал второй заседатель – военный.
– Прекратите, – прикрикнула на них потерявшая самообладание судья. – Вы готовы ребенка с лица земли стереть, знаете, в каких условиях он рос? По-хорошему, его не в спецПТУ, а в добрую семью отдать надо.
– Такие, как вы, – заорал военный, – помогают преступникам.
– Давно заметили вашу странную лояльность к уголовным личностям, – зашипела дама.
Зал притих, слушая перебранку. Судья спокойно повернулась и пошла к выходу.
Шабанов, которого в это время конвойные сопровождали к выходу, внезапно громко и внятно сказал:
– Всем воздастся по делам их, а за меня особо.
Пришедший в себя Жора Рощин опять потерял сознание.
– Вас, Анна Перфильевна, – продолжал Николай, – минует чаша божьего гнева, а за доброту будет награда.
Судья вздрогнула и быстро исчезла в задней комнате. Георгия Рощина на руках отнесли в машину, у парня отказали ноги. Весь следующий год он лечился у невропатолога.
– Шабанов больше не появлялся в детдоме? – поинтересовалась я.
– Никогда, – покачал головой Сергей Филиппович, – впрочем, не считаю его своим воспитанником.
На улице ярко светило солнце. Зима наконец отступила, весна перехватила у нее эстафетную палочку и теперь вовсю старалась, заливая Москву ярким теплым светом.