– Все ужинали в семь, а ей дали еду раньше, думаю, около половины седьмого. Наверное, тут же и заснула, а сейчас скоро два часа дня. Почти пятнадцать часов прошло! Хотя, не знаю, может, она всегда так много дрыхнет!
Зайка с удивлением покосилась на девушку, а Серафима Ивановна вскрикнула:
– Немедленно зовите врача, такой глубокий, непрерывный сон может свидетельствовать о поражении головного мозга. Она падала?
Марья Сергеевна беспомощно погладила внучку. Светлана пожала плечами:
– Не знаю!
– Хорошая же вы мать, – не выдержала Зайка.
– Я не… – завела Света, но, получив от меня пинок, заткнулась.
Ольга вытащила телефон и вызвала «Скорую помощь».
Марья Сергеевна осторожно поправила подвернутую ручку и прикрыла девочку пледом.
Врач приехал быстро. Помахивая железным ящичком, он вошел в холл, огляделся по сторонам и почему-то скривился. Потом процедил:
– Где больная?
Мы с Зайкой проводили его к Верочке. Доктор вошел внутрь комнаты и велел:
– Всем выйти, кроме матери.
– Но… – начала Зайка.
– Всем вон! – жестко приказал эскулап.
Мы оказались в коридоре. Марью Сергеевну внезапно затрясло.
– Уведи ее в гостиную и дай чаю с коньяком, – распорядилась я.
Ольга потащила несопротивляющуюся старушку по коридору. Тут дверь комнаты приоткрылась, и доктор спросил:
– Молоток есть?
Недоумевая, я сбегала в кладовку и притащила инструмент. Через минуту «гиппократ» потребовал:
– Теперь плоскозубцы и напильник, а еще лучше шило.
– Что вы делаете с несчастным ребенком? – завопила я, влетая в комнату.
– Ничего, – спокойно ответил врач, – у чемодана замок заклинило, не открывается.
Кое-как он все же справился с замком и принялся отламывать «носики» у ампул. Иголка ткнулась в худенькую попку, я невольно вздрогнула, но Верочка даже не шевельнулась.
– Интересно, интересно, – бормотал педиатр, щупая пульс на маленькой, тощенькой ручке, – как будто бы здорова, а не реагирует. Ну надо же, прямо Спящая красавица, словно заколдованная.
И он снова принялся щелкать пальцем по ампуле.
– Не надо, – тихо сказала я, – кажется, я знаю, что с ней.
Помочь в этой странной перепалке мог только профессор Мельниченко. И я, забыв переодеться, как была в грязных джинсах и мятом пуловере, помчалась на факультет психологии.
Андрей Николаевич читал лекцию, и я вынужденно просидела около полутора часов на подоконнике в коридоре. Освободился он только в половине шестого. Но, нужно отдать должное Мельниченко, ехать согласился мгновенно, даже не спросив о сумме гонорара. Впрочем, возможно, думал, что я знаю, сколько он берет за визит.
По дороге, как могла, ввела профессора в курс дела. Брови Андрея Николаевича поползли вверх, но слушал он чрезвычайно внимательно, не перебивая, без оханий и возмущений.
Конец рабочего дня не лучшее время для поездок по центру столицы. Кругом змеились отвратительные пробки, москвичи торопились по домам. В Ложкино удалось добраться лишь около восьми.
Марья Сергеевна кинулась навстречу. Верочка по-прежнему спала. Дышала девочка ровно, без всякого усилия и надрыва, но в себя не приходила.
Мельниченко оглядел пациентку и сказал:
– Большое поле работы. Но надо сначала покурить и настроиться на сеанс.
Процесс подготовки занял минут тридцать. В половине девятого профессор выставил всех за дверь и приступил к «расколдовыванию».
Домашние собрались в гостиной. Алиска пробормотала, откусывая сладкую булочку:
– Нет, хорошо, что у меня нет детей, от них одна докука.
– Глупости! – влезла Маня. – Дети – цветы жизни!
– На могиле своих родителей, – немедленно отпарировала Алиска. – Спиногрызы.
– Ужасно эгоистично так рассуждать, – не сдавалась Машка. – Каждая женщина обязана испытать радость материнства, а тех, кто лишен этого, мне лично жаль.
Я так устала, что молча вытянулась на диване, не вмешиваясь в их перебранку. Откуда-то из-за спинки с сопением вылез Фредди и пристроился возле меня. От мартышки пахло каким-то знакомым ароматом – горьковатым и тонким.
Алиска увидела, что я принюхиваюсь, и захохотала:
– Вылил на себя весь флакон «Коко Шанель».
– Где он его взял?
Балерина радостно сообщила:
– Залез к тебе в ванную и подушился от пуза.
Я только вздохнула. Пропажа пузырька любимых духов в свете последних неприятностей выглядит сущей ерундой. И все же, ну когда они наконец, Алиска и обезьяна, уберутся от нас? Надоели до смерти! Да и Филя осточертел.
– Где колдун? – вяло поинтересовалась я, чувствуя, как последние силы покидают тело.
– Нечего издеваться, – взъерепенилась Алиса, – он поздно приедет.
«Небось на шабаш подался», – подумала я, уже засыпая.
– Даша, – раздалось над ухом, – Даша.
Я машинально села и уткнулась взглядом в лицо Мельниченко. В комнате горел только торшер, но даже в его неярком свете видно, как устал профессор.
– Который час? – спросила я, еще не совсем проснувшись.
– Три утра или ночи, смотря как вам нравится, – с улыбкой ответил Андрей Николаевич.
– Что с ребенком?
– Спит.
Я огорченно воскликнула:
– Неужели ее невозможно разбудить?!
– Да нет, – успокоил профессор, – вы не поняли. Верочка просыпалась, поужинала и сейчас отдыхает, я вывел ее из транса. Вот хочу попросить вас, разрешите где-нибудь до утра прикорнуть. Домой ехать далеко.
– К сожалению, не могу предоставить отдельную комнату, но этот диван в гостиной очень удобный, сейчас я постелю.
– Не надо никаких простыней, – пробормотал Мельниченко, плюхаясь на ложе, – вот только пледиком накроюсь. Уж извините за доставленное неудобство.