Мейсон остановил машину, вышел под все еще ливший с неба дождь.
Пройдя по дороге около двадцати ярдов, он достал из кармана револьвер, тщательно прицелился в добротный, окрашенный в красный цвет столб опоры ограждения, и спустил курок. Повернув дуло к стоявшему чуть поодаль дубу, он выстрелил во второй раз; пуля, разворотив кору, застряла в кряжистом стволе.
Вернувшись к машине, Мейсон выдвинул барабан, вытащил две стреляные гильзы, заменил их теми патронами, которые достал из кармана, и сунул револьвер в бардачок. Завел мотор и отправился прямиком к ресторану «Горная корона».
Струи сильного дождя хлестали по бетону автостоянки и крыше ресторана, сливались в шумные потоки, низвергавшиеся с карнизов. Мейсон отметил, что на стоянке – две полицейские машины и несколько малолитражек репортеров. Других автомобилей почти что не было. Жалобы Джо Падены на то, что в дождливую погоду гостей ждать не приходится, по-видимому, имели под собой весьма существенные основания.
Припарковав машину, Мейсон погасил свет и выключил мотор.
Репортер, сидевший за столом и время от времени скучающе поглядывавший в большое окно ресторана, подхватил вдруг свой фотоаппарат и рванул к выходу. Мгновение спустя блеснувшая яркой молнией фотовспышка ослепила адвоката. И тут же на стоянку, словно разъяренный бык на арену, выскочил сержант Холкомб.
– Мейсон! – взревел он. – Где, черт побери, ваша клиентка, эта самая Эвелин Багби?!
– Когда я видел ее в последний раз, она билась в истерике, – спокойно ответил Мейсон. – Думаю, ее отвезли к врачу.
– К какому врачу?
– Понятия не имею.
– Билл Феррон сказал мне, что она отдала вам револьвер, из которого стреляла.
– Револьвер? – переспросил Мейсон.
– Оставьте эти глупости! – рявкнул Холкомб. – Вы юрист и прекрасно понимаете, о чем идет речь. Револьвер – вещественное доказательство. Он нам нужен. Вы обязаны сдать его полиции.
– Разве мистер Феррон не говорил вам, что я предлагал ему осмотреть револьвер, но он…
– Это было до того, как ему стало известно, что револьвер послужил орудием убийства.
Несмотря на дождь, Мейсона и Холкомба тесным кружком обступили репортеры.
– Убийства? – переспросил Мейсон.
– Вы не ослышались, – сказал Холкомб. – Да, убийства.
– Боюсь, у вас сложилось совершенно превратное представление о том, что случилось, – уверенно начал Мейсон. – Некий мерзавец вознамерился напасть на мисс Багби и…
– Не рассказывайте мне сказки! – сержант опять сорвался на крик. – Приберегите их для присяжных. Где, черт побери, револьвер?
– Револьвер? – снова переспросил Мейсон. Он бросил взгляд в сторону своей машины и нахмурился. – Судя по вашим словам, сержант, существует несколько иной взгляд на…
– Я не собираюсь валять дурака, – заявил Холкомб. – Я знаю все об этом револьвере. Это один из новейших кольтов – облегченный, с укороченным стволом и барабаном под патроны тридцать восьмого калибра. К настоящему моменту он превратился в важное вещественное доказательство. Как представитель власти, я официально извещаю вас, что этот револьвер послужил орудием убийства – из него был произведен тот роковой выстрел, который повлек за собой смерть человека. Поэтому я предлагаю вам немедленно предоставить в распоряжение властей указанное вещественное доказательство. Если этого сделано не будет, вам предъявят обвинение в нарушении закона. Так вы отдадите мне револьвер или нет?
Мейсон заколебался, затем открыл правую дверцу машины, протянул руку к бардачку, но тут же ее отдернул.
– Минутку, сержант, – сказал он. – Я не отказываюсь предоставить вам что-то из того, что может послужить вещественным доказательством в уголовном деле об убийстве, но если, я повторяю, если я отдам вам револьвер, то сделаю это вовсе не потому, что выполню ваш приказ. Попроси вы меня предъявить оружие, которое, как я полагаю и во что верю, было тем самым, из которого Эвелин Багби произвела наугад, по ее словам, два выстрела, вот тогда…
Сержант Холкомб толкнул Мейсона в грудь плечом, отодвигая его в сторону. Откинув крышку бардачка, сунул внутрь руку, и на его губах появилась торжествующая улыбка. Сержант вытащил револьвер, удовлетворенно хмыкнул, обнаружив в нем две пустые гильзы, и положил оружие в карман.
Вокруг толклись фоторепортеры, сражаясь за лучшие места для съемки. То и дело сверкали блицы.
– Может, повторите все это еще разок для нас? – попросил один из репортеров. – Мы снимем крупным планом, как вы вытаскиваете эту штуковину из машины адвоката.
Сержант Холкомб охотно исполнил его просьбу.
Мейсон с несколько обескураженным видом стоял в сторонке, пока фоторепортеры занимались своим делом.
– А теперь я хочу видеть Эвелин Багби, – повернулся Холкомб к Мейсону.
– Увидите, как только врач даст разрешение.
– Хватит с меня этой ерунды про врачей и истерики! – взорвался Холкомб. – Где вы ее прячете?
– Я уже сказал вам, что понятия не имею, где она, – ответил Мейсон. И тут же добавил: – Я считаю, вы не имели никакого права шарить в моем автомобиле без разрешения и…
– Ладно, хватит, – буркнул Холкомб. – Нет смысла спорить. Как бы там ни было, я получил то, что хотел.
Он резко повернулся и направился в ресторан.
Воспользовавшись тем, что журналисты обступили Холкомба, пытаясь выудить побольше информации о револьвере и сделать хорошие снимки, Мейсон обошел машину, сел за руль, включил зажигание и уехал прежде, чем хоть кому бы то ни было из присутствовавших пришло в голову им заинтересоваться. Несколькими мгновениями позже он уже катил по направлению к Голливуду.
Мейсон сел у изголовья кровати. Делла Стрит убрала поднос с пустой посудой и остатками завтрака. Эвелин Багби – на ней была одна из ночных сорочек Деллы – уселась поудобнее в постели и улыбнулась адвокату.
– Как себя чувствуете? – спросил тот.
– На миллион долларов. Голова немного кружится, но… Ох, ребята, ну и здорово же я выспалась!
Попугай в клетке, взбудораженный нашествием визитеров, крутил головой, пытаясь разглядеть все, что творилось в комнате.
– Бедняжка Полли! Бедняжка Полли! – выкрикивал он время от времени. – Полли хочет печенья? Полли хор-р-рошая! Вот тебе, Полли! Ням-ням!
– У вас впереди нелегкий день, – сказал Мейсон. – Вам следует быть готовой к этому.
– Они считают, что я?.. Ну, говорите же!