– Зато эффективно. Пока я не потянул нож дальше – ничего не хочешь сказать?
– Хочу. Чтоб ты сдох.
– Тоже не особо оригинально, – отметил Курт, дернув кисть кверху, и чародей замычал, зажмурившись и вновь закусив губу. – Я остановлюсь ненадолго, – пояснил Курт, удостоверясь, что вместе с нервами не задел важных сосудов, – чтобы огласить список вопросов. Вопросы тоже будут типично инквизиторские. Имя – это первое. Имена тех, кто был с тобою сегодня здесь и тех, кто был в Кёльне. Далее: смысл всей этой затеи с Крысоловом – для чего он вам. Также – для чего было привлекать мое внимание, для чего был нужен я. Еще – кто в Конгрегации снабжает вас сведениями, сколько их; имена. И, наконец – ведь не ты главный в вашей веселой компании. Последний вопрос – кто. Имя и где он.
– А карту тебе не нарисовать? – хрипло усмехнулся пленник; Курт кивнул:
– Неплохая идея. Вот только вряд ли ты сумеешь это сделать, если задержишься с ответом еще на минуту. Следующий номер в нашем представлении – человек-unicus, умеющий согнуть руку в трех местах. Правда, у тебя останется еще одна рука… ты левша или правша?
– Как и ты, – все еще удерживая подрагивающую улыбку, отозвался чародей.
– Снова намекаешь на свою осведомленность?.. итак, стало быть, тебе все равно. Выбирай – какую ломать, левую, правую?
– Хоть обе – слова от меня не услышишь.
– Кто тебя за язык тянул… – Курт поднялся, сделав шаг и остановившись над головой пленного чародея; тот осторожно перевел дыхание, сжав кулаки и рванув руки. – Не рыпайся. Вбито на совесть. Один момент: как только ты пожелаешь ответить на какой-либо из заданных мною вопросов, я приостановлю наш только начавшийся разговор. Захочешь ответить на все – мы с тобою распрощаемся. Итак?
– Грубо работаешь; а я-то ожидал высоких традиций – игл под ногти…
– С собой нет, – сожалеюще отозвался Курт и четким резким ударом вмял каблук под локоть вытянутой руки чародея; хруст кости заглушило утробное рычание, и из-под впившихся в губу зубов на коже проступили крупные капли крови. – Надо же; не закричал, – отметил он с одобрением, медленно обойдя вокруг и остановившись над второй рукой. – Повторяю вопрос. Имена, смысл вашей затеи и моего участия в ней. Ответь хотя бы на один – и будет шанс перевести дух.
Пленник рванулся опять и на этот раз почти не сдержал крика, когда сломанная рука, скребя костью по мышцам, вывернулась в сторону.
– Чтоб ты мной подавился! – выцедил чародей, с усилием проталкивая воздух в грудь.
– Ответ понятен, но неверен, – кивнул Курт и вдавил сапог во вторую руку, провернув в сломе каблук, дробя сокрушенную кость.
– Schweinehund! – вырвалось сквозь стиснутые до скрипа зубы. – Ублюдок, шваль монастырская!
Курт поморщился:
– Фу. А меня величал люмпеном… – обойдя напрягшееся в болезненной судороге тело, он снова присел на корточки подле перекошенного лица и усмехнулся. – Это, вообще, хороший выход – выкрикивать оскорбления во время пытки. Вроде как и не крик сам по себе. Самолюбие утешается. Только заметь: все это длится минуты две, не больше; сколько ты еще продержишься?
– Устанешь первым, – выдавил чародей сквозь стон, закрыв глаза и дыша урывками, точно загнанный конь.
– Да брось, – возразил Курт уже серьезно. – Это похвальная стойкость, только к чему?
– Альберт Майнц, «Психология пытки», – тихо проговорил пленный, не открывая глаз. – Том второй, «Supplementum» [149] , выдержки из протоколов. Самый часто применяемый довод.
– Образованный… Только ведь частое использование этого довода его ценности не упраздняет, я бы даже сказал – напротив. Подумай. Он ведь прав, этот основоположник: смысла в твоих потугах нет. Вскоре силы иссякнут, начнешь кричать – уже по-настоящему. Потом иссякнет и терпение. И ты заговоришь. И в том, и в другом есть кое-что общее: как невозможно будет остановиться, если ты позволишь себе крикнуть, так и слова – сами польются, если ты дашь себе волю ответить хотя бы на один из моих вопросов. Попробуй. Увидишь, это просто.
Тот не ответил, продолжая лежать с закрытыми глазами; Курт аккуратно ткнул острием все в то же оголенное ребро, и чародей содрогнулся, выгнувшись и тихо взвыв сквозь стиснутые губы, когда напряглись привязанные к кольям сломанные руки.
– В твоем положении особо не подергаешься, – заметил Курт со вздохом. – Об этом тоже подумай. Теперь, что бы мне ни пришло в голову с тобой сделать, тебе будет больнее втрое; возможно, крик и можно удержать, но не дернуться от вот такого… – укол в голую кость с надрезанной жилой он повторил снова и, переждав вторую волну судорог, продолжил: – Не дернуться от вот такого нельзя. И каждое твое движение будет отзываться дичайшей болью в переломанных костях. И любая малейшая попытка шевельнуть руками будет загонять осколки все глубже – в мясо, нервы… Вот еще одна отличительная особенность допроса в полевых условиях. У меня нет всего упомянутого тобою оборудования – ни лестницы, куда тебя можно привязать, ни крюка в потолке, к которому тебя можно подвесить; все, что делается в пыточном подвале – в своем роде мягкий вариант того, что приходится делать вот так, на пустом месте. Я буду рвать тебя на части – медленно и очень болезненно. Вместо вывернутых рук – переломанные руки. Вместо игл под ногти – сломанные пальцы. Ведь ты их все еще чувствуешь?.. Вместо тисков на ноги – следующим номером я сломаю тебе колени; тогда любое вздрагивание твоего тела будет причинять боль вчетверо сильнейшую. Пока я не начал – не хочешь сказать что-то большее, чем два слова из уличного обихода?
– В гробу я тебя видел, – сипло выдавил чародей.
– Ведь ты не сможешь дотерпеть до конца, – наставительно повторил Курт. – Пойми ты это. Пойми, что я это понимаю; те, кто, как ты выразился, «нам оказался не по зубам» – те ведут себя не так. Те молчат – в прямом смысле. Просто молчат. Они не плюются ядом, не поливают допросчика грязью, не бранятся – они молчат. И взгляд у них другой. В твоем – паника. Ты держишься, но понимаешь, что твои силы не бесконечны, и рано или поздно… Давай начнем с малого. Назови свое имя. Просто имя, чтобы я знал, как к тебе обращаться. Такая малость. Просто имя.
В молчании прошла минута – он мысленно отсчитывал секунды, сам не зная, для чего; чародей открыл глаза, но смотрел в сторону, по-прежнему молча сжимая губы и дыша осторожно, опасаясь шевельнуться. На виске ясно видимая на посиневшей от холода коже выступила капля пота, медленно набухая и норовя скатиться вниз.
– Что ты мне раскроешь, назвавшись? – снова заговорил Курт – чуть тише и спокойнее. – Что тайного в твоем имени? Это просто имя. Набор букв, обозначающий некую личность. Личность я вижу перед собою; более я ничего о тебе не знаю. Узнав имя, я не стану знать больше. Не узнаю, откуда ты, чем занимаешься и с кем связан. Давай совершим некий обмен: ты назовешься, а я не стану делать кое-чего из того, что сделать собирался. Тебе ведь не хочется узнать, как выглядит мир, на который смотришь выдавленными на щеки глазами? Судя по свидетельствам испытуемых, зафиксированным в протоколах, способность видеть остается, вот только от этого частенько сходят с ума, не дождавшись окончания допроса. Конечно, это для тебя тоже выход в некотором роде… Но сомневаюсь, что он тебе по душе. Итак, вот мое предложение. Я хочу услышать твое имя, и одну из стадий мы пропустим.