– Не надо, – попросил Бернхард участливо. – Не пытайтесь освободиться – любое движение только сделает хуже. Отнеситесь к своей участи спокойно, как подобает ex officio вам обоим, и вам не доведется испытывать лишних страданий прежде должного времени. Но, разумеется, выбор за вами – quoniam sicut abundant passiones Christi in nobis ita et per Christum abundat consolatio nostra [167] .
– Что за чушь ты там несешь?.. – выдавил Курт, собирая все силы для того, чтобы не думать о перевивших его опаляющих щупальцах и о том, каково подопечному, не защищенному от них толстой кожей. – Каким боком Христос при этой пакости…
– Videntes non vident et audientes non audiunt neque intellegunt [168] , – снисходительно вздохнул тот, возведя к серому небу беспросветную черноту глаз. – Неужто вы не помните, майстер Гессе, что сказано у Экклезиаста? Еt laudavi magis mortuos quam viventes [169] …
– …propter hoc maledictio vorabit terram et peccabunt habitatores eius ideoque insanient cultores eius et relinquentur homines pauci [170] , сказал бы я, коли уж ты такой охотник до цитат, – отозвался Курт, чувствуя, как все более вытягиваются вывернутые мышцы рук, начиная простреливать болью в лопатки.
– Вы полагаете наказанием то, что совершили ваши братья почти девяносто лет назад? – уточнил Бернхард снисходительно. – Это не кара для моей паствы, но освобождение и возвышение – ибо еще до того, как был брошен первый факел под ноги первого из моих чад – каждый, все, как было сказано, ipsi in nobis ipsis responsum mortis habuimus ut non simus fidentes in nobis sed in Deo qui suscitat mortuos [171] , майстер Гессе. И propter quod dicit surge qui dormis et exsurge a mortuis et inluminabit tibi Christus [172] !
– Более идиотской ереси еще не было, – болезненно прошипел Бруно рядом. – Чертов безумец, ты что – впрямь уверен, что вот эта дрянь, что торчит у тебя из спины, – ангельские крылышки?
– Везет нам в этом деле на чокнутых, – стараясь не шевелиться, напряженно выговорил Курт, невероятным усилием воли сумев родить подобие улыбки. – И все как один заморочены на Священном Писании – лишнее доказательство тому, что Конгрегация не напрасно запретила изучать оное самостоятельно. Вот к чему это приводит.
– Храбритесь, – отметил Бернхард с одобрением, неспешно кивнув. – Это хорошо. Я не ошибся в вас – в вас обоих. Лишь майстер Ланц меня разочаровал, но, впрочем, на него у меня особенной надежды и не было… Но – отчего ж ересь? «Quid incredibile iudicatur apud vos si Deus mortuos suscitat [173] », майстер инквизитор?
– Я – не инквизитор, – фыркнул Бруно; тот Бернхард вздохнул:
– Ну, не скромничайте… Итак, consepulti enim sumus cum illo per baptismum in mortem ut quomodo surrexit Christus a mortuis per gloriam Patris ita et nos in novitate vitae ambulemus [174] ; вот вам ответ.
– Сомневаюсь, что Иисус имел в виду этих пыльных кадавров, говоря об обновленном человеке, – уточнил Курт. – Смею допустить, что и святой Павел разумел нечто иное. А что до тебе подобных, то в Притчах сказано четко: «Vir qui erraverit a via doctrinae in coetu gigantum commorabitur [175] ». Приметы же того, что дорога твоего разума разминулась с тобою давным-давно – налицо.
– А это занятно… – тихо проронил Бернхард, и темные щупальца за его спиною на мгновение перестали биться, замерев, точно задумавшись вместе с чародеем; слова человека у подножия обгорелых крестов явно не были ответом его словам, а лишь откликом на что-то, чего он не видит и не слышит, но что совершилось мгновение назад. – Весьма занятно…
Несколько серых фигур у края толпы, неслышно шелохнувшись, внезапно опали, осыпавшись пылью под ноги своих собратьев, и тихой быстрой поземкой унеслись прочь, вскоре исчезнув за поворотом каменной ограды одного из домов. Курт сжался, вновь попытавшись выбиться из объятий, прижимающих его к перекладинам, и едва не застонал от боли в руках и шее, ударившей в голову яркой ослепляющей молнией.
– Ну, не надо же, – снова попросил Бернхард. – У вас большой опыт в подобного рода делах, посему прошу вас понять; вы сами частенько говорили эти слова, теперь вдумайтесь в них и вы. Просто осознайте, что любая попытка – бессмысленна. Смиритесь. Humiliamini in conspectu Domini, майстер Гессе, et exaltabit vos [176] .
– Увольте… – процедил Курт тихо, зажмурясь и пережидая, пока остатки режущей боли вновь равномерно разойдутся по плечам. – Без такого величия я уж как-нибудь обойдусь.
– А если все так красиво, – криво усмехнулся подопечный, – отчего ж ты сам не разделил со своей паствой их участь? Возвеличился бы к жизни вечной вместе со всеми.
– Невзирая на то, что вы не предполагали услышать от меня ответа, – отозвался чародей ровно, – и вопрос свой задали лишь только для того, чтобы поглумиться надо мною и учением, что я несу, я отвечу вам. Я носитель Его благодати, хранитель Его воли; haec est autem voluntas eius qui misit me Patris ut omne quod dedit mihi non perdam ex eo sed resuscitem illum [177] . Таково учение Господа. Учение не может жить в людях без того, кто носит его. Учение должно множиться, должно жить среди людей, должно идти к людям; люди же способны услышать лишь того, кто такой же, как сами они. Я не из страха перед гибелью оставил эти места, как вы намекаете, но лишь из необходимости сохранить путь, по которому идет слово Господне. Я должен хранить эту бренную оболочку, потому что она – мой посох, мое пастырское облачение в человечьем стаде, и Господь, как вы видите, в своей милости даровал оной оболочке долгое существование, чтобы мое служение не прервалось.