С того времени никаких сведений о Стале-Ланотте не поступало. Его банковскими счетами либо кредитными карточками не пользовались. Не исключена возможность, что Сталь погиб или перешел на сторону противника. Поиск продолжается, любые сведения о Стале надлежит немедленно сообщать (имя вымарано). В случае обнаружения Сталя не исключена возможность выдачи ордера на арест».
Этот документ был датирован первым октября, то есть написан на прошлой неделе. Давиду удалось исчезнуть весьма искусно, если даже отлаженная машина международной полиции его не нашла. Допустим, не так трудно раздобыть поддельные документы и оформить на них банковские карты, но откуда Давид брал собственно деньги? Кто ему платит? Может быть, Карло Дольфини являлся итальянским контактом Гезолиана и его нужно было заставить молчать? В тот вечер, когда я наткнулась на труп, я тщательно проверила квартиру — там никого больше не было. Однако кто угодно мог наблюдать за мной в это время, спрятавшись на темном дворе, а сразу после моего отъезда забрать тело. Было тяжело думать, что этот кто-то мог быть Давидом. Возможно, я была лишь частью его плана. Он знал, что Европол следит за ним, и мог, делая вид, будто занят лишь общением с дорогой подругой, спланировать и осуществить убийство Дольфини. Возможно, я надоела Давиду, но он еще мог извлечь из меня пользу.
В четвертом часу утра я наконец отложила бумаги и приняла снотворное, чтобы поспать хоть немного. Уже погружаясь в сон, я успела задаться вопросом: где Лайтио взял эти документы и почему принес их мне? Из жалости? Понятно было, почему Центральная криминальная полиция не оказывала на меня давления с целью выяснить местонахождение Давида. Кому-то там это должно быть известно лучше, чем мне. С этой вызывающей гнев мыслью я наконец заснула.
Выходные выдались солнечными и слегка морозными. Я работала на кухне, крошила овощи, выбирая момент позвонить Лайтио. Удалось это только днем, в половине четвертого, когда последние копуши закончили ланч, но перед обедом еще оставалось время. Моника решила, что ресторан будет открыт по двенадцать часов в день, не желая разбивать рабочий день на две части, как это обычно делают, — еще одно проявление ее идеализма. В моем трудовом договоре был указан восьмичасовой рабочий день, но на деле я трудилась столько, сколько требовалось.
Дозвониться до Лайтио удалось со второй попытки.
— Да? — Судя по голосу, мой звонок его не сильно порадовал.
— Спасибо.
— За что?
— За бумаги.
— Не говори глупостей, дорогая девочка. Ты меня совсем неправильно поняла. Подожди, Рютконен! Мы еще не закончили!
Похоже, Лайтио отложил телефон, но почему-то не выключил, и я различала каждое слово их беседы, хотя голоса звучали отдаленно.
— Я больше не могу разрешать подобную практику исключений. Для этого нет никакого законного основания. В министерстве внутренних дел тоже удивляются.
Рютконен опять говорил без акцента, но я легко узнала его по голосу. И был напряжен даже больше, чем когда думал, что общается с Давидом.
— Кому это мешает? Я делаю свою работу, и уж точно не хуже, чем те, которые только прячутся на Йокиниеми.
— Речь не об этом, а о том, что полицейскому следует соблюдать правила.
— Я знал полицейский устав наизусть тогда, когда ты еще не родился, черт возьми!
— Положи сигару! Вот-вот пожарная сигнализация сработает.
— Боишься, что твой костюм промокнет и сядет? Я знаю правила и курить здесь не собираюсь. А ты проваливай хоть к черту в болото, дерьма кусок!
Раздался звук упавшего стула. Если они сцепились и Лайтио вышвырнул Рютконена из кабинета, стало быть, теперь может попрощаться и со своей должностью.
— Надо же, как ты разволновался! — На сей раз в голосе Лайтио слышалась насмешка. — На мебель натыкаешься.
— Не обзывай своих непосредственных начальников!
— А почему ты себя называешь во множественном числе? Ты не начальник, а тщеславный молокосос. Пойди пожалуйся. Босс когда-то сам придумал, как устроить, чтобы не курили на официальном рабочем месте. И сам видишь, если нужно, я прихожу и в выходные. Я готов к ненормированной работе и не заполняю талонов насчет сверхурочной, как другие.
Снова раздался стук, потом сильно хлопнула дверь. До меня донесся ехидный смешок Лайтио.
— Илвескеро, ты еще здесь? Слышала?
— Да, конечно.
— Этот придурок угрожает вышвырнуть меня с работы, если я не буду торчать весь божий день на Йокиниеми. Посмотрим же, кто в конце концов победит.
— Рютконен когда-нибудь встречал Давида Сталя?
— Нет, насколько я знаю, но мне же больше ничего не рассказывают. Забудь ты наконец о Стале. Если он не стал пищей червей, так, значит, играет в такую игру, в которую нам лучше не вмешиваться. Или тебя заинтересует…
— Прекрати! — закричала я.
Лайтио опять заговорил вслух о том, о чем не следовало. Его кабинет наверняка прослушивается, и он прогорит, если передал мне рапорты, которых сам не должен был видеть.
— Ты прав. Мне пора забыть Сталя, — заверила я.
Он сказал, что пойдет покурить на берег реки, и ему плевать, рабочее время сейчас или нет. А я вернулась в зал ресторана складывать цветы. Мы с Моникой решили разослать их по домам престарелых, и роль курьера из цветочного магазина выпала мне. Что ж, в жизни надо все попробовать. Одновременно я думала, стоит ли открыть Лайтио, что Рютконен носит псевдоним Касси. Но тогда пришлось бы признаться, что я утаила от него немало подробностей насчет убийства Дольфини. Пожалуй, подумаю об этом потом. Если когда-нибудь Лайтио потребуются тиски, чтобы раздробить Рютконену пальцы, я дам ему их.
Красивые солнечные выходные прошли за работой в помещении, так что во вторник после ланча я отправилась на продолжительную пробежку. Я побежала сначала в Западный порт, оттуда мимо площади Хиеталахти вдоль берега в парк Кайвопуйсто. На деревьях было еще достаточно красочных листьев, море отливало холодной синевой, и плескаться в его объятиях больше не тянуло. Гладкошерстные собаки уже нарядились в теплые комбинезончики, синицы в парке летали стаями, отыскивая материал для зимнего гнезда. Дядя Яри строго присматривал за тем, чтобы кормить птиц не начинали, не считая случайных хлебных крошек, раньше, чем земля как следует промерзнет.
— Привыкнут еще, что пища достается слишком легко, и отучатся искать пропитание сами. Человеку не следует особо вмешиваться в жизнь природы, — сказал человек, вырастивший рысенка-сироту.
Фрида и правда умерла бы без дядиной заботы, но его доброта порой одолевала логику.
Я часто думала, любили ли мои родители друг друга. Они поженились, когда обнаружилось, что мать беременна. Не знаю, почему они не предохранялись: может, порвался презерватив или мать стеснялась обратиться к врачу за противозачаточными таблетками? Или, возможно, мой отец, этот подонок, овладел ею, не думая о последствиях. Он трахнул женщину, и она забеременела. Сначала трахнул, потом убил.