Я хотела сказать: «Спасибо, не надо», но внезапно забормотала совсем иное:
– Суп… Глафира… Свин… термос.
Борисеев вытащил огромный носовой платок, осторожно вытер мне щеки и тихо поинтересовался:
– Лапушка моя, что тебя принесло к Глафире?
Я пожала плечами:
– Так фишка легла.
– Хотела на сцену попасть? Не вышло, и теперь в тусовке крутишься?
– Упаси бог.
– Тогда зачем здесь толчешься? Имей в виду, за кулисами люди быстро ломаются, тут совсем иной ритм, чем в нормальной жизни. Согласен, кое-кто только делает вид, что поет или танцует, но дело не в них. Ты-то можешь найти другое место. Сколько тебе лет? По внешнему виду еще не вечер, вполне симпатичная и молодая. Кстати, один из моих приятелей ищет горничную, думаю, платить много он не сможет, но ты попадешь в приличное место. Хороший дом, еда, оклад, никакого интима и истерик. Он вообще не из наших, банковский работник.
Продолжая окутывать меня своим неповторимым бархатным голосом, Борисеев вытащил мобильник.
– Ну, говори, как тебя зовут, и дело сделано.
К горлу вновь подкатил комок. Как меня зовут?
– Спасибо, – пробормотала я, – вот уж не ожидала, что вы захотите мне помочь, но моя карма – служить Глафире, по крайней мере, пока.
Леонид спрятал телефон.
– Дело хозяйское, коли нравится умываться супом…
– Не нравится, но всего рассказать вам не могу.
– Леня! – закричали из какой-то комнаты. – Куда ты подевался?
– Кстати, о супчике, – усмехнулся Борисеев, – в следующий раз, когда станешь щавель варить, выжми в кастрюлю лимон и брось кусочек сливочного масла, получится вкуснятина, я всегда так делаю. И купи себе поваренную книгу, ясно?
– Спасибо, – почти успокоившись, ответила я.
Борисеев шагнул было в сторону, но потом опять повернулся ко мне:
– Это шоу-биз, детка. Знаешь, тут почти все, кто сейчас звездами считаются, из очка вылезли. Мало кому повезло прямо от мамы с папой на сцену попасть и в десятку влететь. Ногти ломали, зубы, прогибались, кланялись, на коленях стояли, но добились своего. Так вот, на этой дороге люди начинают делиться на две части. Одни всегда помнят, каково им пришлось, и уважают окружающих, у других капитально сносит крышу. Первых очень и очень мало, стану перечислять – десяток имен назову, не больше. Остальные – такие, как Глафира. И еще, чем меньше таланта, тем больше гонора, самодовольства и желания унизить нижестоящего человека. Хотя кто сказал, что ты ниже Глафиры? Жизнь длинная, попомни мои слова, Глафира еще придет к тебе кланяться и просить денег. А ты тогда, сделай одолжение, не выплескивай на нее суп. Если хочешь быть интеллигентным человеком, всегда вежливо разговаривай со своей домработницей. А вообще, ищи себе богатого мужа или начинай зарабатывать сама, потому что лучшая защита женщины – ее толстый бумажник.
Быстро повернувшись на каблуках, Леонид исчез. Я побежала в гримерку. «Это шоу-биз, детка!» В который раз я слышу эту фразу! Актер на сцене и в жизни – это два разных, подчас полярно разных, человека. Никогда бы не поверила, что Борисеев способен утешать поломойку! А он, оказывается, добрый, милый человек…
Увидав меня, Глафира заорала:
– Таняша!
Я вздрогнула: что опять?
– Милая, прости, прости, прости…
Я попятилась к двери, но хозяйка бросилась мне на шею.
– Ну извини, я устала, измучилась. Вот, возьми чистую одежду, суп был замечательный.
Я обняла Глафиру:
– Нет, я сама виновата! Гадкий вышел супешник.
– Великолепный!
– Несъедобный.
– Прости!
– Ты меня извини.
– Я тебя люблю!
– Я тебя тоже!!!
Из глаз Глафиры брызнули слезы, и из моих одновременно тоже. Через секунду мы зарыдали, сжимая друг друга в объятиях. У хозяйки началась истерика, я, кое-как справившись с собой, напоила певицу водой. Но Глаша не успокаивалась. Она плакала в машине и не пришла в себя дома.
В конце концов Свин, который, застав нас в момент обоюдных рыданий, отчего-то не стал материться и драться, принес нам по чашечке приторно сладкого чая и с несвойственной ему заботливостью произнес:
– Вот что, истерички мои, глотайте и ложитесь.
Я залпом осушила чашку, почувствовала разливающееся тепло и моментально заснула прямо в гостиной, сидя в кресле.
Проснулась я от немилосердной боли в спине и сначала не поняла, где нахожусь. Потом вспомнила все: скандал, бурное примирение, истерику Глафиры, чаепитие в гостиной. Нужно встать, умыться, раздеться и лечь в кровать. Спать в кресле оказалось страшно неудобно, у меня свело поясницу.
Кое-как я поднялась, дошла до двери, потянула за ручку и в приоткрывшуюся щель услышала быстрый шепот:
– Эй, осторожней, не разбудите, а то завоет, – говорил незнакомый мне человек.
– Там снотворного килограмм, – очень тихо ответил Свин.
Удивившись, я осторожно прильнула к щелке и увидела Митю, шофера, который нес Глафиру, ноги певицы, обутые в лаковые сапожки, безвольно болтались, руки свесились. Рядом шел Свин. Парочка исчезла на лестничной клетке. Не успела я оценить происходящее, как продюсер вернулся, ведя за руку… Глафиру. Певица поправила темные волосы.
– Все усекла, лапа? – спросил Свин.
– Ага.
– Помнишь, как действовать?
– Да.
– Тогда вперед и с песней, – велел Семен.
Глаша скрылась в конце коридора, Свин вышел на лестницу, щелкнул замок. Я подождала пару минут, потом пошла к себе. Что у нас происходит? Сначала хозяйку, крепко спящую, выносят из квартиры, а через секунду она возвращается, бодрая и бойкая. Но обдумать случившееся не получилось, сон свалил меня с ног.
– Танька, Танька, ну где же ты? – долетело до меня сквозь дрему.
Я села, схватила халат и понеслась в спальню к Глафире.
– Ванну и кофе, – принялась командовать хозяйка.
Я дернула в разные стороны шторы. Яркий свет залил комнату.
– Закрой, – заорала Глафира и мигом натянула одеяло на лицо, – глаза болят! Дай тапки.